Наконец наступил перерыв. Слушатели вытерли слезы, высморкали носы и помчались в ресторан. А затем Джанни разразился лекцией об одиночестве индивидуума в обществе передовой технологии.
– Вы променяли человеческое общение на компьютеры. Они вам ближе, чем живые люди. Вас терзают комплексы, вы боитесь друг друга. Но у меня есть хорошая новость. Я научу вас любить себя и друг друга такими, какие вы есть! – По залу пронесся одобрительный гул. Джанни слегка поклонился и продолжал: – Мы начинаем психологические игры. Возможно, они покажутся вам наивными. Не судите второпях. Главное, не заботьтесь о том, что думают о вас другие, – тут важно полное раскрепощение и свобода.
Первая игра заключалась в том, что мы должны были прыгать на месте, выкрикивая цвет своих трусов. В конце игры люди в трусах одинакового цвета соберутся в разных концах зала, образуя «общности».
– Белый! Белый! – орали одни, скача как мартышки.
– Черный! Черный! – призывали другие.
– Синий! Кремовый! Розовый!
Сто пятьдесят взрослых людей носились по залу, ища «трусоподобных» себе. Любопытно, что самой многочисленной оказалась группа дам, явившихся на семинар вообще без трусов.
Во второй игре мы должны были объединяться по признаку дурных тайных привычек. Мы так же скакали и так же вопили, обнародуя свои отвратительные, непристойные привычки. Со всех сторон неслось: «Грызу ногти! Ковыряю в носу! Ворую в супермаркете! Подслушиваю телефонные разговоры!» Возбужденные лица. Горящие глаза. Пылающие щеки. Окончательное раскрепощение.
Целью следующего упражнения было научиться охотно подчиняться чужой воле. Джанни сказал, что это умение спасает «долгосрочные отношения», иначе говоря, семейную жизнь и работу.
Заиграл вальс. Нам было велено поодиночке кружиться по залу и по звуку гонга моментально схватить за руку «близкружащегося» участника. Один партнер изображал кусок глины, другой – скульптора. Кусок глины должен был опуститься на колени, обхватить голову руками и сжаться в комок. Скульптор был волен делать с куском глины всё, что ему вздумается, но целью было – создать произведение искусства. Он мог поднять кусок глины или раскатать по полу, согнуть руки и ноги, поставить в самую нелепую позу, в которой скульптура должна была покорно пребывать, пока остальные ваятели не обойдут все скульптуры, выбирая самую красивую. После этого куски глины и скульпторы менялись ролями.
Следующий день начался с еще одной медитации. Джанни велел сосредоточиться на наших отношениях с родителями.
– Поднимите руки те, у кого родители умерли, – велел он. Примерно у трети зала руки взлетели в воздух.
– Не случалось ли вам после смерти матери или отца сожалеть о том, как несправедливы, грубы, невнимательны вы были к ним? Мертвых не вернуть, но те, у кого родители живы, могут успеть изменить их и свою жизнь. Представьте себе, что вы входите в комнату, где в глубоком кресле сидит ваша мама. Вы подходите к ней сзади, обнимаете за плечи и рассказываете ей всё, что вас мучает и беспокоит. Никто вас так не поймет и так вам не посочувствует, как мать… То же самое можно проделать с отцом… Поверьте мне – все вы виноваты перед своими родителями!
Как обычно, заиграла музыка, на этот раз – Шопен. Люстры начали меркнуть, и не успели еще погаснуть, как в разных концах зала снова раздались всхлипыванья и сопенья. Моя циничная Бренда, уткнувшись в спинку переднего стула, вся сотрясалась от рыданий. Этот взрыв горя меня озадачил. Ее мать умерла семь лет назад. Бренда говорила мне, что мама была ее лучшей подругой. А с ее отцом, владельцем бензоколонки, я была знакома. Это был грубый и властный человек, этакий американский вариант бабелевского Менделя Крика. Бренда не раз признавалась, что отцу она не смеет перечить, боится его и слушается беспрекословно. Почему же она так рыдает?
Когда зажегся свет, многие захотели выступить публично. Первой на сцену поднялась миниатюрная девушка, одетая дорого и небрежно. Зубы ее были стянуты стальными брекетами, глаза, щеки и губы демонстрировали мощь современной косметологии.
– Вы не представляете себе, как я волнуюсь, – сказала она. – Я никогда не выступала публично и ни с кем не делилась своими проблемами. Но теперь я хочу рассказать всё.
Зал насторожился, приготовившись услышать леденящий кровь рассказ. Например, ее изнасиловал отец, мать покончила с собой, брат убил отца. Или: брат изнасиловал мать, отец застрелился, девочка пырнула брата кухонным ножом. Всё это в жизни случается, ведь калифорнийские братья Менендес, убившие своих родителей, – реальные выродки, а не персонажи греческой трагедии.
– Я учусь и живу в дорогом частном интернате и домой приезжаю только на уикенд, – тараторила барышня. – Так представляете, родители не дают мне ключи от своих машин. «Отвезем тебя сами на любую вечеринку, – говорят, – и заедем за тобой, только позвони». Что я, ребенок, что ли? Мне перед друзьями просто стыдно. На Пасху все мои подруги полетели на Гавайи, а меня родители не пустили, говорят, сперва заработай на поездку. А в прошлый уикенд мама взбесилась, что я не убрала свою комнату, и выкинула в помойку весь мой мэйкап. Ну, я, конечно, ей этого не спустила. Бросила ее сумку со всеми документами в камин. Теперь они хотят меня к психиатру вести… Ненавижу их! Они такие старые, прямо из другого века.
– Сколько же им лет? – спросил кто-то из зала.
– Матери – 42, а отцу – 45. Я, может, их и любила бы, будь они помоложе… Ну, например, моего возраста или немного старше…
Бальный зал взорвался от хохота. Девочка расплакалась. Джанни встал со своего кресла, погладил жертву домашнего террора по голове и посоветовал «войти в комнату, где ее мама сидит в глубоком кресле, обнять ее за плечи и т. д.».
– И это – будущее Америки, – сказал Чарли Монрой.
– Тс-с, – остановил его Джанни и пригласил на сцену следующего. Это был рыхлый человек средних лет с инеем перхоти на лоснящемся пиджаке.
– Отношений с родителями у меня нет, потому что я никогда их не видел и воспитывался в сиротском доме. Но вот с женой большие проблемы. Ты, говорит, меня совсем не любишь. По неделям не разговаривает…
– Сходите с женой на консультацию к сексологу, – задумчиво сказал Джанни, – а пока подойдите к ней, когда она сидит в глубоком кресле, обнимите ее за плечи и расскажите всё, что вас мучает и тревожит.
– А до этого не мешало бы принять душ и надеть чистую рубашку, – прошипела Бренда. – Может, жена сама захочет выразить свои чувства.
…Вечером мы играли в «касанья и прикосновенья». Как обычно, раздался гонг, как обычно, потемнели люстры. Каждый участник в течение минуты должен найти себе партнера, иначе говоря, взять за руку того, кто оказался рядом. Партнеры встают на колени друг перед другом и закрывают глаза. Один партнер – пассивный.
Он стоит на коленях, без движения, опустив руки. Второй – активный. Он начинает «физическое знакомство». Легко трогает волосы партнера, гладит его по голове, касается лба, бровей, проводит пальцами по щекам, за ушами, трогает губы, гладит шею… Плечи – граница, на них прикосновения заканчиваются. Ниже – нельзя… Затем партнеры меняются местами.
Мне повезло – моим партнером оказался пожилой профессор. Его легкие касанья были ласковы и приятны. Но большинство участников, взращенных в американской культуре «прайвиси», жаловались, что им было неприятно и страшно и они испытывали отвращение к прикосновению чужих рук.
– В цивилизованном обществе человек должен быть окружен воздушным пространством по крайней мере в три фута, – говорила нервная брюнетка лет сорока. – Иначе разрушается карма.
Я, проведя на родине полжизни в давках и очередях, была абсолютно равнодушна к проблемам их воздушных пространств.
…В этих играх пролетели дни семинара и, наконец, наступила последняя, заключительная сессия. С утра я проснулась с невыносимой головной болью и ломотой в суставах. Не успела я доползти до душа, как позвонила Бренда.
– Слушай, у меня давление 200/120. Давай пошлем этого Джанни к чертовой матери.
– Ну нет, Бренда, деньги-то какие заплачены.
– Так что, за эти деньги еще и инсульт получить? Вчера многие жаловались, что у них руки-ноги отнимаются. А Чарли Монрой сказал, что у него от стресса седалищный нерв в узел завязался… В общем, ты как хочешь, а я не иду.
И правда, в последний день много кресел пустовало. Вглядываясь в уже знакомые лица, я заметила, как они осунулись и поблекли. Мешков под глазами прибавилось, красок на щеках убавилось, счастливых улыбок не наблюдалось. Люди были мрачны и тревожны.
Заключительный аккорд нашего семинара – игра под названием «качающийся гроб». Нас разделили на группы по девять человек. Как обычно, погас свет. Раздались звуки похоронного марша. Один участник из каждой группы ложится на пол со скрещенными на груди руками и внушает себе и своей группе, что он мертв. Группа опускается на колени, склонив головы в немой скорби. Затем выстраиваются вдоль «мертвеца», сплетают руки, встав с колен, медленно поднимают «мертвеца» на воздух и начинают тихо его раскачивать. Побаюкав минут пять, мертвеца опускают на пол, и он начинает оживать. Его поддерживают за плечи, помогая ему сесть, потом встать, потом сделать несколько шагов. Затем, по распоряжению Джанни, группа начинает бывшего покойника обнимать и целовать, приветствуя его счастливое возвращение в мир. Через эту процедуру должен пройти каждый участник. Многие рассказывали, что во время баюканья воля и сознание их полностью покидали. Лично я ужасно нервничала, что в процессе укачивания плакальщики уронят меня на пол.
К концу упражнения у всех ломило руки, дрожали и ныли колени. Шутка ли, поднять и покачать девять упитанных тел?
Но вот новорожденные расселись по своим местам, и Джанни произнес напутственную речь:
– Дорогие друзья! Несколько дней тому назад вы вошли в отель «Ховард Джонсон», неся на своих плечах бремя тяжелых комплексов. Вас мучили неуверенность, страх, одиночество, неуменье коммуницировать, чувство вины и тревоги за завтрашний день. Всё это позади. Благодаря нашему «актуализэйшен» вы покидаете отель «Ховард Джонсон» рожденными заново. Буквально с сегодняшнего дня, – и Джанни, взглянув на часы, убедился, что стрелки перевалили за полночь, – ваши родственники и коллеги не смогут вас