Ее глаза еще больше округлились, но она любезно предложила мне сесть. Я сверлила ее взглядом, не зная, с чего начать.
– Оставить вас вдвоем? – спросил молодой человек.
Я кивнула, и он отошел к бару.
– Вы меня помните?
– Н – нет… А разве мы раньше встречались?
– Еще как! Чем вы занимаетесь в жизни?
– Изучаю русский язык в Колумбийском университете. А где и когда мы виделись?
– В прошлом сентябре вы мне гадали на картах в астрологической лавке на Мэдисон-авеню. Пока всё сошлось, и я хочу знать, что со мной будет дальше.
– О Боже мой! О Господи! – пробормотала девушка. Ее лицо пошло красными пятнами, она уронила голову на стол и начала то ли всхлипывать, то ли хохотать.
Оказалось, Синди подрабатывала секретаршей в «Астрологии» всего два часа в день – с часу до трех, во время хозяйкиного ланча: отвечала на телефонные звонки и назначала клиентам время приема. Когда я пришла, она скучала в одиночестве и решила попробовать свои силы.
– Откуда вы знали, что я вернулась из далекой поездки, где «было жарко и неспокойно»?
– Вы были такая загорелая, и на плече дорожная сумка со знаком израильской авиакомпании «Эль-Аль». А что летом в Израиле было неспокойно из-за интифады, каждый день говорили по телеку.
– А откуда вы узнали, что я не живу в Израиле, а «вернулась домой»?
– Вы уронили визитную карточку, когда открывали сумку. Я прочла, что вы – риелтор из Бостона.
– Синди, вы умница. А как насчет нового далекого путешествия в феврале?
– Я все же лингвист… Сразу по вашему акценту догадалась, что вы – русская. А сейчас как раз многие начали ездить в Россию. А про короля и февраль… просто сболтнула. Вы на меня не сердитесь?
– Я от вас в восторге.
Мы выпили кориандровой водки и заказали блины «Империал». Роман проворчал что-то насчет десяти избыточных килограммов в моем организме.
– Синди, что вы скажете о вашей хозяйке Джине? Она настоящая гадалка?
– Не только гадалка. Она телепат, медиум и гипнотизер. Лечит заговором и наложением рук. У нее потрясающая клиентура. Но я больше у нее не работаю.
– Почему?
– Поссорились. А когда Джина сердится, лучше держаться от нее подальше. Но больше ни о чем не спрашивайте, решайте сами.
Месть гадалки
На следующее утро, без пяти минут десять, я подошла к астрологической лавке. Чугунная решетка спущена, дверь на замке. Неоновая вывеска «Астрология» не горит. Я заглянула в окно: никаких признаков жизни. Около «гадальни» торчать не хотелось, и я стала прохаживаться по Мэдисон-авеню – квартал вперед, квартал назад.
Время – необратимо. Я испытываю к течению времени мистический ужас и глубоко уважаю и свое, и чужое. Я чувствую физическую неприязнь к опаздывающим людям. Покружив на улице полтора часа, я плюнула на всё и поклялась, что моей ноги больше тут не будет. А на следующее утро меня снова принесло в проклятую гадальню.
Чугунная решетка была поднята, неоновая вывеска мерцала, Джина сидела у телефона. На ней был ошейник, который носят в случае артрита шейных позвонков или при глубокой ангине.
– Я вчера заболела, – просипела она. – Высокая температура, распухли лимфатические железы, пропал голос. Так что извините.
Что же это за гадалка, знахарка, медиум и гипнотизер, не умеющая справиться с собственными гландами и не знающая, что назавтра она заболеет?!
– Надеюсь, сегодня вам лучше, и мы можем начать сеанс? – с надеждой в голосе спросила я.
Джина посмотрела на меня с отвращением.
– Вы что, не видите, в каком я состоянии? Я встала с постели, чтобы привести в порядок бухгалтерские дела. – Она потрясла перед моим носом кипой счетов.
– А со мной что же будет?
– Приходите завтра.
– Завтра я уезжаю. И вы сами сказали, что нужно три сеанса.
– Вместо трех по двадцать минут проведем один часовой. Итак, завтра, ровно в десять. И не забудьте триста долларов.
На следующее утро, ровно в десять, я снова стояла у дверей «Астрологии». Знакомая картина: чугунная решетка, амбарный замок. Но на дверях трепетал листок бумаги: «Буду в двенадцать. Джина».
От злости я сплясала перед лавкой танец с саблями без музыки Хачатуряна, прошипела запертой двери «будь ты проклята» и помчалась по своим делам.
В половине двенадцатого внутренний голос прошелестел: «Отмени все дела и поезжай к Джине».
«Не дождется», – сказала я своему внутреннему голосу и отправилась за сувенирами. В Нью-Йорке черные, или, как сейчас принято их называть, афроамериканские мальчишки повадились срывать с плеч прохожих сумки. Помня об этом их хобби, я, садясь в метро, переложила кошелек с одолженным в «Самоваре» кэшем в карман пальто. Когда я вошла в первую косметическую лавку, оказалось, что кошелька в кармане нет. Я вспомнила прижавшегося ко мне в вагоне метро губастого мальчишку в нацепленной задом наперед бейсбольной кепке. Несмотря на мольбы, продавец косметики, как и предсказывал Роман Каплан, мою карточку «Visa» не принял.
Но в магазине перчаток и бижутерии хозяин-кореец кредиткой не побрезговал, и я накупила сувениров на двести долларов. Приехав к друзьям, у которых остановилась в Нью-Йорке, я побросала в чемодан свои шмотки, накатала хозяевам благодарственную записку, сверху положила ключ от квартиры и, захлопнув дверь, покинула их дом. Впрочем, ушла недалеко. Спустившись на лифте в вестибюль, я сообразила, что оставила в квартире папку с материалами, которые по дороге на вокзал собиралась завезти в редакцию. В обмен на пять долларов швейцар поднялся со мной в квартиру и открыл дверь своим «master key». Открыл и ушел. Я оставила чемодан на лестничной площадке, вбежала в квартиру, схватила со стола забытую папку и, хлопнув дверью, вторично покинула их дом. Впрочем, ушла недалеко. Когда все с тем же чемоданом, но теперь уже и с папкой я снова спустилась на лифте в вестибюль, то обнаружила, похолодев, что на этот раз оставила в квартире сумку со всеми документами, билетами и деньгами. Вероятно, автоматически сбросила с плеча, когда влетела за папкой.
Мои друзья живут в дорогом доме. Кроме швейцара в ливрее, их зеркальный вестибюль оснащен кадками с тропической растительностью и бархатным диваном, на который я и плюхнулась без сил. Было очевидно, что это проделки мстительной Джины, которая решила меня проучить.
– А теперь в чем дело? – спросил швейцар.
Я объяснила. Он вздохнул, покачал головой и направился к лифту. Я оставила чемодан около бархатного дивана и последовала за ним. На этот раз швейцар подождал, пока я возьму сумку.
– Оглянись, ничего не забыла? – ворчливо спросил он.
– Кажется, нет.
Когда я со швейцаром, сумкой и папкой спустилась на лифте вниз, чемодана в вестибюле не было. Сперли. И правильно сделали. В Нью-Йорке швейцары не должны отлучаться со своих боевых постов. Вызов полиции и составление протокола заняло еще час. Мой поезд ушел без меня.
Домой я уехала налегке ночным поездом, и всю дорогу молила Бога, чтобы он не сошел с рельс. Мои молитвы были услышаны.
Всё, что происходило в течение трех недель, предшествующих моей поездке в Москву, напоминало шедевры Хичкока. Наполняя водой ванну, я заболталась по телефону. Пол был по щиколотку в воде, у нижних соседей протек потолок, и они грозили подать на нас в суд, если мы не сделаем им ремонт. К менее драматическим событиям следует отнести: потерю кредитной карточки, разбитые очки и прожженное утюгом парадное платье.
– Знаешь, – задумчиво сказал муж Витя, – сейчас в университете обсуждается продление моего контракта. Может, мне лучше переехать в гостиницу? Чтобы временно не иметь к тебе никакого отношения.
Наступил день отъезда в Москву. Утро было солнечным и ясным. Я должна была вылететь из Бостона в три часа дня, приземлиться в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке в четыре, откуда через полтора часа, а именно в пять тридцать, другой самолет отправлялся в Москву. Не желая искушать судьбу, я приехала в аэропорт в час дня.
К этому времени город окутал туман, небо почернело, начал моросить дождь, плавно перешедший в снег. В три часа в Бостоне бушевала метель. Объявили, что рейс откладывается.
– Что же мне делать? Я опаздываю на самолет в Москву! – причитала я, кружась вокруг регистрационной стойки.
– Очень сожалеем, мэм, но не беспокойтесь, ваш московский рейс из Нью-Йорка тоже задержится.
Легко сказать «не беспокойтесь» мне, которая никуда никогда не опаздывает, мне, расставшейся с Москвой без надежды вернуться и благодаря чуду летящей туда пятнадцать лет спустя!
Наконец мы взмыли в бостонское небо. Я подозвала стюардессу и попросила ее объяснить пилотам мою ситуацию. Она вернулась ко мне с неутешительной вестью: «Мальчики сочувствуют, но не могут лететь быстрее». Через час мы все еще парили в окружении рваных серых туч. Внизу – ни огонька, никакого намека на Нью-Йорк. Надо мной снова склонилась стюардесса.
– Нам не дают посадку. В Кеннеди скопилось столько самолетов, мы уже делаем над аэропортом пятый круг. Но старший стюарт связался с наземной службой, и за вами к трапу приедет специальный микроавтобус, чтобы доставить в Кеннеди-международный.
Мы приземлились в пять сорок. Я нырнула в микроавтобус, потом, сгибаясь под тяжестью неподъемных баулов, неслась вверх и вниз по лестницам и эскалаторам и ровно в шесть, бездыханная, подлетела к стойке московского рейса.
– Самолет улетел, – гордо сообщили мне, – отрулил вовремя. Впервые за полтора года.
«Сядь на скамейку, закрой глаза, сосчитай до тысячи, выпей в баре джину с тоником, пожуй валидол и съешь сэндвич, – приказал внутренний голос. – А завтра с новыми силами продолжишь свой полет». «Раз я в Нью-Йорке, то завтра первым делом возьму такси и поеду к Джине, – огрызнулась я. – Иначе до Москвы не долететь». «Отвяжись от проклятой гадалки, – устало возразил внутренний голос. – А чтобы и она от тебя отвязалась, пошли ей сейчас же чек».
И правда. С того момента, как я бросила в почтовый ящик конверт с чеком на адрес «Астрологии», всё чудно вдруг преобразилось. Оказалось, что мне полагается бесплатный номер в аэропортовском отеле «Холидэй Инн», а в ресторане – бесплатный ужин с шампанским, потому что «Холидэй Инн» праздновал пятилетие своего существования. На следующий день последовали бесплатные завтрак и ланч. Хоть перебирайся в аэропорт Кеннеди на ПМЖ.