Квартира нам досталась просторная, светлая, со скандинавской мебелью, немецкими пуховыми перинами, голландской посудой, бельгийским бельем и французскими лампами. Одним словом, общий рынок в действии. А телевизор! Бельгия принимает программы из Парижа, Германии, Голландии, Италии, Англии и Люксембурга. Не знаешь, то ли смотреть показ коллекции Ива Сен-Лорана, то ли слушать прямую трансляцию из Ла Скала, то ли наслаждаться Штутгартским балетом. По телевизору можно учиться плести брабантские кружева или брать уроки фламандского языка.
На второй день Поль устроила экскурсию по ближайшим кварталам, чтобы показать нам банк, супермаркет, аптеку, химчистку и винную лавку. Архитектурно наша авеню Альбер ничем не примечательна: широкий бульвар с каштанами и платанами посередине. Но пройдя всего лишь два квартала налево от нашего дома, оказываешься на одной из самых красивых улиц Брюсселя – авеню Мольер. На ней ни реклам, ни магазинов, никакой коммерции. Элегантные, светлые, в идеальном состоянии особняки XVIII и XIX века. На окнах дорогие портьеры, у подъездов уличные вазы с экзотическими цветами. В гаражах «роллс-ройсы», «ягуары», «бентли», «мерседесы». Всё свидетельствует о больших деньгах.
– Представляю, сколько стоят эти дома.
– Боюсь, что даже не представляете, – улыбается Поль и перечисляет живущих с нами по соседству титулованных особ, политических деятелей и родственников европейских монархов.
Прогулявшись по авеню Мольер, возвращаемся на нашу авеню Альбер, и Поль ведет нас в другую сторону, направо от нашего дома. Через два квартала мы поворачиваем на авеню де ла Жонксьон. Какой контраст с авеню Мольер!
– А вот здесь цены вполне доступные, – говорит она, – трехкомнатную квартиру можно купить за 50–60 тысяч долларов.
– Просто даром, – восхищаюсь я, – прекрасный европейский инвестмент. В Бостоне или Нью-Йорке за эти деньги можно купить только собачью будку.
Справа и слева во всю длину улицы тянутся заборы. За правым забором высится сложной конфигурации кирпичный замок с башнями, бойницами и смотровыми окнами. На левой стороне – унылое бетонное здание с непропорционально маленькими окнами.
– Что это? – спросил Витя про кирпичный замок.
– Тюрьма. Prison de Forest.
– А это? – Мы повернулись налево, только теперь заметив решетки на окнах.
– Другая тюрьма, Prison de St. Gilles.
– Ты уверена, дорогая, что квартира здесь такое уж прекрасное капиталовложение? – елейным голосом спрашивает Витя.
Улица пустынна и кажется абсолютно безжизненной. Кроме нас троих, на ней ни одной живой души.
И вдруг прямо над нашими головами раздался треск и грохот. Из облаков на кирпичную тюрьму свалился вертолет. Вернее, не свалился, а завис метрах в трех от крыши, в пространстве между двумя башенками. Из его чрева, словно пружина, выскочила лестница, и на нее вскочил с крыши и начал карабкаться человек. Он был на расстоянии протянутой руки от люка, когда раздалась автоматная очередь. Ей ответили с вертолета, что-то загорелось, башни заволокло дымом. По крышам и вышкам скакали охранники с собаками, с обеих концов на улицу с воем въезжали пожарные машины и кареты скорой помощи. Вертолет с болтающейся из чрева лестницей набирал высоту. И всё это в три часа дня. Оказалось, что на наших глазах, среди бела дня, совершил уникальный по своей дерзости побег из тюрьмы Prison de Forest некий Роже Гразиль, глава кокаинового концерна в Бенилюксе.
В тот вечер все каналы европейского телевидения показывали схему тюрьмы, интервью с коллегами-преступ-никами и прозевавшими Гразиля охранниками. Только нас, живых свидетелей, не показали.
Два дня спустя, сидя с кружками пива на Гран-Плас, мы пересказывали бельгийским знакомым подробности этого побега, яростно споря на тему, были ли опознавательные знаки по бортам вертолета, в какого цвета брюках был господин Гразиль и кто первый сказал «э».
На третий день Витя отправился преподавать. Я осталась дома, не испытывая ни малейшего желания гулять вдоль тюрем. Включила телевизор и попала на бельгийскую станцию, вещающую на фламандском языке. На экране всплыло: «Специальное сообщение».
Двое журналистов передавали что-то взволнованными голосами. По-фламандски я не понимаю ни слова, но решила послушать. Должен же интеллигентный человек (каковым я себя считаю), владеющий русским, английским и немного французским, понять на другом европейском языке, если не что говорят, то хотя бы о чем говорят.
И правда: в потоке незнакомой речи я уловила знакомые слова: «террорист», «Клинтон», «нуклиер», «бом-бинг», «Чарльстон», «эвакуационе». Мне стало не по себе, и я переключила канал. То же самое говорили по-французски, но репортаж велся непосредственно с места событий.
Случилось то, что снится многим в страшных кошмарах. Случилось то, о чем, леденея от ужаса, человечество даже думать боится. Случилось нечто чудовищное. Ядерная бомба в руках террористов! Это вовсе не арабские фундаменталисты и не чеченские боевики. Террористы – американцы, бывшие сотрудники Пентагона, уволенные за различные провинности, а их лидер – человек, страдающий маниакально-депрессивным психозом. Они захватили туристский теплоход с двумя тысячами заложников, причалили к городу Чарльстон в Южной Каролине и грозят взорвать восточное побережье Америки, если в течение 24 часов… По-французски я не поняла их требований.
Госсекретарь говорил сразу по трем телефонам. Потом показали экстренную сессию Организации Объединенных Наций и, наконец, президента Клинтона, мечущегося по Белому дому.
У меня тряслись руки и ноги, я стала судорожно переключать каналы. Итальянцы показывали престарелый сериал «Династия», Люксембург – «Даллас», Би-би-си – фильм «Оливер Твист». Я включила коротковолновый приемник и услышала присыпанный сахарной пудрой голос: «Говорит Москва. Передаем концерт по заявкам ветеранов Великой Отечественной войны. Мария Степановна Скворцова из города Великие Луки желает послушать песню «Землянка» в исполнении Владимира Трошина. Выполняем вашу просьбу, Мария Степановна».
Сегодня 9 мая, День Победы! И на авеню Альбер полилось: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага».
Бельгия далеко от Америки, а штат Каролина рядом со штатом Вирджиния, а Вирджиния – в четырех шагах от Вашингтона. А в Вашингтоне живут мои дети.
Я совершенно обезумела и стала звонить в американское посольство. Короткие гудки – наверно, не одна я схожу с ума от страха.
– Ради Бога, что происходит в Южной Каролине?
– Ничего не происходит, мэ-эм.
– Чарльстон эвакуируют?
– С чего вы взяли?
– Ядерная бомба! Террористы грозят взорвать город!
– Одну минуточку… Кто вы?
– Какая разница! Это передают все бельгийские телестанции!
– Успокойтесь, бэби! Опрокиньте стаканчик виски и ложитесь спать. Всё будет ок.
Трубку повесили.
А на экране губернатор Южной Каролины, с окровавленным лицом и почему-то весь в саже отдавал последние распоряжения к эвакуации. В Вашингтоне шло экстренное заседание Конгресса. Мэр Чарльстона через «уоки-токи» взывал к совести террористов…
Напрасно. В Чарльстоне была взорвана ядерная бомба, радиоактивное облако покрыло восточное побережье Америки. Я сидела перед телевизором окаменевшая, закрыв глаза. Сколько прошло времени? Минута? Час? Вечность? Телефон молчал…
Когда я, наконец, открыла глаза, по экрану ползли титры: «Автор сценария Гуго Ван Хорн, режиссер Бертан Ллойд, продюсер Кристиан Деламо». Я поздравила себя, что умудрилась без инфаркта дожить до этих, мирно плывущих по экрану титров.
На следующее утро, только мы сели завтракать, раздался звонок. Витя подошел к домофону и спросил по-английски: «Кто там?»
– Полиция.
Витя нажал на кнопку «дверь». Мы услышали, как поехал вызванный снизу лифт. Я подскочила к двери и закрыла ее на цепочку.
– Что им от нас надо?
– Сейчас узнаем.
– Ты ненормальный! Откуда ты знаешь, что это полиция?
Я выглянула в окно. У подъезда не было никакой полицейской машины. Лифт остановился на нашем этаже, и в дверь постучали.
– Не вздумай открывать! – Я загородила спиной дверь. – Мы полицию не вызывали.
– Давай спросим, что он хочет.
– Ни в коем случае!
Деликатный стук в нашу дверь повторился.
– Кто там? – от страха я спросила по-русски.
– Офицер полиции Густав Дрион, – ответил вкрадчивый голос.
– Вообще-то полиция не разговаривает таким тоном, – с сомнением сказал Витя.
– Будьте любезны, откройте, пожалуйста, – сказали за дверью по-французски.
– Что вы хотите?
Он разразился длинным монологом по-французски, иногда для убедительности переходя на фламандский. Мы от страха ни слова не поняли.
– Нет, мы вам не откроем, – сказала я по-французски.
Человек за дверью продолжал терпеливо нас убеждать. Мы решили не отвечать и включили на полную громкость телевизор, чтобы заглушить его бормотанье. По Би-би-си передавали новости.
К поискам бежавшего из брюссельской тюрьмы Роже Гризаля подключился Скотланд-Ярд. Но эксперты уверены, что преступник все еще находится в Брюсселе. Предупреждение домохозяйкам и детям – не открывать посторонним двери…
Я приняла валиум. Человек за дверью исчерпал свои аргументы и громко сказал:
– Pardon, madame, pardon, monsieur, au revoir.
Дверь лифта хлопнула, и он поехал вниз.
Мы перевели дух, позвонили нашей Поль и рассказали о попытке вторжения к нам какого-то самозванца, может и преступника. Она обещала выяснить, в чем дело.
…Да, это был офицер полиции по имени Густав Дри-он. Он приходил, чтобы вручить нам, новым жильцам, специальный талон – разрешение парковать машину перед подъездом на авеню Альбер.
«Он хотел избавить вас от похода в полицию и потери времени в очереди за этим талоном, – сказала Поль. – Это очень любезно с его стороны, не правда ли? Уверяю вас, такой предупредительности в наше время уже нигде не найти. Только в Брюсселе».