Париж! Само слово еще недавно звучало празднично, как шампанское. «Мы едем в Париж!» Произнесите вслух, стоя перед зеркалом, эту фразу, и ваш облик моментально преобразится: выпрямится спина, вздернется подбородок, раздуются ноздри, загорятся глаза.
От Брюсселя до Парижа – чуть больше трех часов езды на машине. Брюссельцы ездят в Париж в театр, на выставки, на воскресные ярмарки и фестивали. Это буднично и привычно. Никто не ахает и не всплескивает от зависти руками. Но лично мне при слове «Париж» хочется приосаниться.
Итак, мы покатили в Париж на уикенд.
В то лето доллар упал так низко, что его было не видно и не слышно. Оказалось, однако, что обед в захудалой парижской забегаловке стоит 50 долларов, чашка кофе размером с наперсток – 7, мужской костюм – 700. Стало ясно, что надо расстаться с мечтой приодеться и разгуляться в Париже и сосредоточиться на недорогих культурных ценностях. Мы решили начать с Пантеона – усыпальницы великих французов. Явились туда ни свет ни заря под проливным дождем. Пантеон был закрыт. Все еще спали. Те, кто внутри, – вечным сном. Те, кто снаружи, – обычным. Спасаясь от дождя, просидели в ожидании открытия в кафе напротив, съели по два круассана и выпили по две чашки кофе. День еще не начался, а мы уже истратили 20 долларов.
Через полчаса перед Пантеоном протянулась очередь на три квартала. Открылись украшенные бронзой двери, и мы углубились под гулкие, каменные своды.
Останавливаясь перед могилами Вольтера, Жан-Жака Руссо, Золя и Виктора Гюго, мы с удивлением заметили, что с темных каменных потолков на их усыпальницы капает вода.
– Крыша Пантеона протекает уже много лет, – грустно объяснил старичок-служитель, – и у французского правительства нет денег на ее починку.
Стыдно признаться, но это сообщение слегка подняло наше настроение – оказывается, не мы одни испытываем финансовые трудности.
Вышли, повеселев, а тут и дождь прекратился. Переходим рю де Ренн и слышим резкий автомобильный гудок. Оглянулись: перед красным светом стоит черная «альфа-ромео». Из нее высовывается молодой человек и машет нам планом Парижа, мол, как проехать туда и туда. Мы в ответ улыбаемся и машем своим планом – мол, сами приезжие, пардон. Через минуту тот же гудок и та же машина. Повернула и затормозила около нас. В ней сидели двое молодых мужчин.
– Мадам, мосье, бон жур. Вы французы? – спросил по-французски тот, кто был за рулем.
– Мы американцы, – ответила я по-английски.
– Как славно! – обрадовался он, вышел из машины и подал нам руку. – Меня зовут Джанни Гаэтано, а это мой друг Фабио Донелли.
Фабио Донелли церемонно наклонил голову. Нам ничего не оставалось, как тоже назвать себя, открыть дверцу машины и обменяться с ними рукопожатиями.
– Вы, конечно, знаете, что в Париже только что закрылась всемирная выставка осенних моделей одежды?
Я важно кивнула, хотя не имела об этом ни малейшего представления.
– Так вот, мадам, – продолжал Джанни, сообразив, что имеет смысл обращаться ко мне. – Я на этой выставке представлял Джорджио Армани, а Фабио – представитель фирмы Нино Черрути. Надеюсь, вам знакомы эти имена?
– Очень знакомы.
– Образцы, которые мы показываем на выставке, мы не продаем и не увозим домой в Милан. Мы дарим их частным гражданам в знак дружбы и сотрудничества. Этот добрый жест – правило наших фирм.
– Но ирония заключается в том, что мы терпеть не можем чванливых и жадных французов, – сказал Фабио. – А вы правда американцы? У вас такие средиземноморские лица.
– Мы – русские евреи, – сухо сказал Витя и взял меня под руку, давая понять, что аудиенция закончена.
– А вы были когда-нибудь в Италии? – спросил Джанни. Витя молча кивнул, пытаясь оторвать меня от их машины.
– И как вам понравилась наша страна, мадам? – Джанни ничуть не смущала Витина реакция.
– Обожаю Италию, – расчувствовалась я и стала рассказывать о Риме, который нас приютил и пригрел, о щедрых и великодушных итальянцах.
– Прекрасно, – воодушевился Фабио. – Вы именно те люди, которые нам нужны.
Он достал с заднего сиденья два черных пластиковых мешка. На них золотыми витиеватыми буквами было написано: «Georgio Armani. Samples. London – Paris – Tokio – New York».
– Мы хотим вам подарить два пальто, мужское и женское, как раз ваши размеры. У меня глаз наметан.
– Нет, спасибо. Нам не нужны чужие вещи, – сказал Витя. Я ощутимо толкнула его в бок.
– Не отказывайтесь и поймите нас правильно. Мы все равно должны их отдать.
– Мы чувствуем себя неловко, – забормотала я, не спуская глаз с плывущих в руки сокровищ. – Почему вы выбрали именно нас?
– Вы нам понравились. Хотите примерить сейчас? – Фабио сунул мне в руки мешки.
– Нет, что вы. Посреди улицы. Мы уж дотерпим до дома…
– Ну, как угодно. Носите на здоровье. И когда будете снова в Италии, непременно позвоните, – сказал Джанни, протянув мне визитную карточку. – Встретимся, пообедаем вместе.
– Большое спасибо. Это так неожиданно, – лепетала я, крепко прижимая к себе мешки.
– Такие пустяки, не стоит благодарности.
– Минуточку, – сказал Фабио, – не могли бы вы сделать нам маленькое одолжение? Не имеет ничего общего с этим подарком. Дело в том, что вчера вечером мы загуляли в «Лидо». Посмотрите, что натворили. – Он достал из кармана и протянул нам смятый листок бумаги.
Это был счет из Лидо на 5500 франков, то есть примерно на 1000 долларов.
– Пока мы охмуряли там девочек, стащили наши бумажники с деньгами и кредитными карточками. Конечно, мы пошарили по карманам и за счет заплатили. Но остались без копейки. Нам нужна мелочь на бензин… просто доехать до границы. А уж в Италии мы разберемся.
Мы переглянулись, не зная, что Джанни называет «мелочью».
– Слушайте, если у вас туго с деньгами, забудьте… Подарок все равно ваш. Просто сегодня все итальянские офисы закрыты. И нужшо-то пустяки, на два-три бака.
Витя достал кошелек и протянул Джанни 300 франков.
– Боюсь, этого мало, – с сомнением сказал Фабио.
– Боюсь, это всё, что мы можем вам предложить, – твердо сказал Витя.
– Может быть, еще немного? Нам бы только добраться до границы. Но если это для вас проблема, бога ради не беспокойтесь. Повторяю: наша просьба не имеет ничего общего с нашим подарком.
Мне было так стыдно за моего мужа, что я незаметно пнула его ногой. Это подействовало: он достал еще 300 франков. Джаннино лицо просветлело.
– Еще бы чуть-чуть, и мы в порядке.
– Это всё, – отрезвела я. – Мы тоже не можем остаться без денег до понедельника.
– Знаете, сколько стоят эти пальто? – спросил Фабио.
– Наверно, очень дорого… Если хотите, возьмите их назад, но мы больше дать не можем.
– Большое спасибо и за это. Оставьте ваш адрес, мы вышлем чек, как только доберемся до дома. Мы состоятельные и, главное, честные люди. Мы всегда отдаем долги.
– Это вам спасибо, джентльмены. Шестьсот франков – не такая большая сумма, чтобы беспокоиться и посылать в Америку чек.
Джанни улыбнулся и поцеловал мне руку.
– Было очень приятно познакомиться. Надеюсь, мы еще встретимся, у вас есть наши координаты.
«Альфа-ромео» сорвалась с места и исчезла за поворотом.
В Париже мы остановились на рю Дофин, у нашей итальянской подруги Анны, с которой мы дружили еще с ленинградских времен. Она работала итальянским культурным атташе в Париже. Прижимая к груди подарки, мы взлетели на пятый этаж и, не раздеваясь, стали расстегивать черные мешки. В спешке сломали молнии. Внутри были другие, золотые мешки, а в них, словно хрустальные вазы, были упакованы в папиросную бумагу знаменитые пальто. И вот на полу образовалась гора упаковочного материала, а у нас в руках – два кошмарных плаща, из тех, что продаются на барахолках во всем мире от Стамбула до Сеула. За двадцать лет дружбы с Анной мы не видели, чтобы она так хохотала.
– Это мальяри, – сказала Анна, вытирая слезы, – в прямом смысле «мальяри» по-итальянски – это те, кто шьет, вяжет, плетет. В переносном – это те, кто «плетет дела», иначе говоря, жулики.
– Но им не откажешь в остроумии. Ни грубости, ни насилия. Всё было сделано очень изящно.
– Дешево отделались, мои дорогие, – сказала Анна, – вас могли запросто похитить. Дверь машины открывается, жертва втаскивается внутрь, кляп в рот – и привет.
На следующий день мы проснулись чуть свет и снова отправились бродить по городу. Ранним утром в праздничные и выходные дни Париж особенно прекрасен. Магазины и кафе еще закрыты, на улицах пустынно – ни людей, ни автомобилей. Вдали начинают звонить колокола к утренней службе. Даже на бульваре Сен-Жермен слышно, как поют птицы. Мы направились к Сене и, не доходя до фонтана на улице Сен-Мишель, увидели открытую табачную лавку. Перед ней стоял темно-зеленый «ягуар». Вокруг машины суетился человек в смокинге. Он то остервенело дергал ручку двери, то пинал эту дверь носком лакированного ботинка.
– За что он ее так? – удивился Витя.
– Пожалуйста, не ввязывайся, – сказала я.
Заметив нас, человек бросил терзать машину и подбежал к нам.
– Пожалуйста, не откажите в любезности, помогите мне, – взмолился он. Витя направился было к машине, но я крепко схватила его за руку.
– Извините, месье, мы не говорим по-французски.
– Представляете, я выскочил купить сигареты, захлопнул дверь, и она заперлась. – Он перешел на английский, и без малейшего акцента. – Как это получилось, ума не приложу. Мотор работает, ключи внутри, запасная пара у жены, и они с сыном уехали на уикенд в Довиль. Надо же быть таким ослом!
– Вызовите дорожную службу, – посоветовал Витя.
– Откуда она тут! – взвыл человек. – Во Франции в воскресенье до пожарной команды не дозвониться! – Он снова пнул свой «ягуар». – Я даже в полицию позвонить не могу, я выпимши!
Конечно, он говорил по-английски, но если бы он говорил по-русски, это звучало бы именно как я «выпимши!».
– Не волнуйтесь, – сказал Витя – Нужна просто проволочная вешалка.