Жених Халиль, старший брат Кассима, сухощавый молодой человек с густыми усами и томным взглядом, выглядел вполне сладострастным, но совсем не вероломным. Хороша ли была невеста Фатима, сказать не могу. Ее лицо скрывалось за серебряным свадебным никабом. В разрезах его просматривались только серые, круглые глаза. А вот платье было очень красивым. Бархатное, в красную и зеленую полоску, на груди – квадратная вставка «габбех» из слоев шелка, расшитого серебром. Правая рука унизана тяжелыми серебряными браслетами. Высокий головной убор из красного и оранжевого шелка расшит золотыми и серебряными старинными монетами и коралловыми бусинами. По бокам диковинной этой шляпы свешивались серебряные кулоны.
Жених и невеста праздновали первую половину свадьбы в разных шатрах. Витю отправили к жениху, его отцу и прочей мужской родне, а меня – в «первый» дамский шатер к невесте, обеим мамам, бабушкам и сестрам. В ожидании угощения разносили крепкий, очень сладкий чай. Около шатров женщины, сидя на корточках, пекли лепешки – питы. В центре шатра, в яме, была построена каменная печь, на которой в большом котле булькал знаменитый «зарб» – козье мясо с рисом, томящимся в козьем же бульоне. Этот «зарб» навалили в блюда и поставили перед гостями. Ни тарелок, ни вилок в поле зрения не наблюдалось. Есть полагалось руками. Затем разнесли сладчайший кофе под названиям «кахва зияда». Он сервируется в дни счастливых торжеств. Его ни в коем случае нельзя путать с «кахва зади», очень крепким, горьким кофе, который подается в знак скорби, в случае смерти близкого человека.
Потом было много музыки, пения и танцев, а в полдень, на чудовищном солнцепеке, начались скачки джигитов на арабских скакунах и ослиные бега. Джигиты – гибкие, усатые, с хищными лицами и ухватками диких кошек, вполне соответствовали описанию бедуинов в энциклопедии Брокгауза и Эфрона. С оскаленным ртом и зловещими ухмылками, они, действительно, казались вероломными и опасными. Их безумные трюки на мчащихся скакунах напомнили нам дагестанских джигитов, которых в детстве мы видели в цирке.
А вот ослиные бега нас позабавили. В них участвовали дети от 8 до 12 лет. Они усаживались по двое на ослов без всяких седел, сбруй и поводков. Выглядело это странно еще и потому, что седоки сидели очень близко к хвостовой части осла. Звучал выстрел. Ослы стартовали по-ослиному. Семь умных ослов ринулись к финишу, три бросились в противоположную сторону, четыре вообще не шелохнулись. Из семи интеллигентных ослов три, проскочив несколько метров, замерли как вкопанные, и наездники посыпались на землю. А те, которые вначале не желали шевелиться, и стояли, опустив головы, вдруг сорвались с места и шарахнулись кто куда. Дети кубарем слетали с «хвостовой части», а вероломные родители и гости покатывались со смеху.
На прощанье меня покатали на чванливом верблюде и подарили бедуинское платье и серебряный амулет на цепочке. По заверениям матери жениха, он должен принести мне здоровье, счастье и богатство.
…Восемь лет спустя мы с Витей снова приехали в Израиль, на этот раз собирать материал для моей статьи в журнал «Traveler». Я должна была написать о жизни поселенцев на территориях, на Западном берегу, и пустыня Негев не входила в наш маршрут. Но мы решили навестить наших старых беэр-шевских знакомых и, сделав крюк по дороге из Иерусалима в Эйлат, заехали в Беэр-Шеву и в бедуинскую деревню Тель-Шеву. В ней ничего не изменилось. Та же пустыня, та же пыль, те же разомлевшие от жары собаки. Казалось, только вчера мы веселились тут на свадьбе Халиля и Фатимы…
Мы застали дома только умм, мать маринованного Кассима, Халиля и Лейлы. Она нянчила трех внучек, дочерей наших новобрачных. Умм заметно постарела. Хотя ей было не больше пятидесяти лет, выглядела она на все шестьдесят. Мне показалось, что в этом повинно не только жаркое солнце. Мы пили обжигающий крепкий чай, и умм рассказывала о счастливых и трагических событиях в ее семье. Халиль и Фатима живут неподалеку, оба работают. «Маринованный» окончил школу и служит в армии. Дочь Лейла, приехавшая на осле приглашать нас на свадьбу брата, тоже вышла замуж и живет в Кирьят-Гате. Ее муж окончил колледж – «первое высшее образование в семье», с гордостью сказала умм.
А средний ее сын, Ахмат, солдат израильской армии, был убит в антитеррористической операции на границе с Ливаном. Умм показала нам посвященные ему статьи из нескольких израильских газет.
Ахмата называли «израильский герой», «героический бедуин», «герой из Негева». Наверно, статьи должны были хоть чуть-чуть облегчить боль ее потери, но, напротив, прибавили горестей. Дело в том, что бедуины – мусульмане, но лояльные граждане Израиля, всегда воевавшие на его стороне. А в сегодняшнем Израиле, в этом бушующем котле противоречий и раздоров, религиозные мусульманские деятели не смеют открыто демонстрировать свои симпатии израильским солдатам мусульманской веры. Посмертная слава Ахмата так напугала имамов, что они отказались служить по Ахмату панихиду…
Мы, не посмев спросить, как его похоронили, уехали из Тель-Шевы с тяжелым чувством…
Политические реалии израильской жизни проникли в самое сердце пустыни к бедуинам, которые, как оказалось, вовсе не живут той романтичной, обособленной жизнью, вечной и неизменной, как 2000 лет назад.
Изумрудный остров
Как я уже рассказывала, по пути в Америку, на наше новое ПМЖ, мы провели четыре «транзитных» месяца в Риме, где нас время от времени навещал Фаусто Мальковати, друг нашей юности, живущий в Милане.
В один из своих визитов он окинул нас оценивающим взглядом и сказал, изображая высший пилотаж русского языка:
– Выглядите как доходяги. Вам необходимо поехать на море, поваляться на пляже, поплавать и отвлечься от ваших проблем.
– Съест-то он съест, да кто ж ему даст! – процитировала я старый анекдот.
– Поезжайте-ка на Искию, – продолжал Фаусто, не зная старого анекдота.
– Иск… что?
– Иския, остров в Неаполитанском заливе. У нас там дача. К сожалению, я не могу поехать с вами в середине семестра, но моя мама о вас позаботится.
Фаусто купил нам билеты до Неаполя, нацарапал свой искийский адрес на клочке бумаги и проводил на поезд. Мы приехали в порт Моло Беверелло и сели на пароход-паром.
Был чудесный теплый день. Над пароходом горланили чайки, море было спокойным и синим, как сапфир, и солнце заливало весь мир, в котором, казалось, нет места несчастьям, предательству и болезням.
Первое впечатление от Искии – словно мы оказались в гриновских городах Зурбаган или Гельгью. Идеально круглая бухта, разноцветные парусные яхты, катамараны, катера, рыбачьи шхуны. Белые дома с плоскими крышами утопают в цветах. Цветут гранатовые, абрикосовые и миндальные деревья, ветви лимонных и апельсиновых склоняются под тяжестью плодов. Узкие извилистые улочки убегают вверх по склонам холмов, сменяясь выше изумрудно-зелеными виноградниками. И над всей этой красотой величествует вулкан Монте Эпомео.
(По-русски существует два правописания этого острова: Иския и Искья. Итальянцы, пишущие по-русски, предпочитают Иския.)
На пристани ряды трехколесных мотороллеров с паланкинами – местные такси. Мы протянули шоферу бумажку с адресом. Его лицо просияло.
– Casa Malcovati! Certamento! Con piacere! («Конечно, с удовольствием!»)
Мы поехали по улице, усаженной разлапистыми соснами. Проехав минут пятнадцать, наше минитакси повернуло налево, юркнуло в щель между домами и понеслось прямо в море. Я закричала, но в двух метрах от крутого обрыва шофер резко повернул вправо и, театрально выбросив вперед руку, объявил:
– Каза Мальковати, синьор и синьоры!
Перед нами высилась крепость. Три стены ее уходили в море, волны набегали и разбивались о мощные каменные стены, обдавая их фонтаном брызг и оставляя на них белую пену. Такси поползло по мощеной дорожке между обрывом и стеной и замерло перед дубовой дверью с львиной головой и зажатым в пасти чугунным кольцом. Дверь была приоткрыта. На порог, вероятно, услышав скрип тормозов, вышла дама в черном платье с кружевной накидкой на плечах. Благородная осанка, седые, красиво уложенные волосы и приветливая улыбка. Дама слегка поклонилась и сказала по-французски:
– Меня зовут Вера Мальковати. Добро пожаловать на Искию.
«Дача» Фаусто, с башнями, тайниками и винтовыми лестницами, представляла собой лабиринт из «незнаю-скольких» комнат. Некоторые из них, с высокими сводчатыми потолками и каменными полами, выглядели как средневековые трапезные. Другие, шести- и восьмигранные, напоминали монастырские кельи. Ванные комнаты были отделаны узорчатыми керамическими плитками. Нам отвели три комнаты: маме, Кате и нам с Витей. Три наружных стены нашей спальни вдавались в море. Я открыла стеклянную дверь и по треснутым замшелым ступеням спустилась на выступающий из моря валун, серый и гладкий, как спина бегемота. Прямо передо мной, на острове-утесе, возвышался старинный замок.
За обедом синьора Мальковати сказала:
– Фаусто просил предоставить вам полную свободу и особо не опекать. Гуляйте, купайтесь, покупайте продукты в любом магазине, обедайте в любом ресторане. Платить нигде не надо, просто скажите, что вы гости семьи Мальковати. Этого достаточно.
Мы к таким отношениям не привыкли и чувствовали себя очень неловко.
– Спасибо, мы бесконечно вам признательны. Не могу себе представить, как мы сумеем отплатить за ваше гостеприимство.
– Очень просто, – засмеялась синьора Мальковати. – Когда вы станете богатыми американцами, и Фаусто, обнищав, постучится в вашу дверь, пригласите его в «Макдоналдс».
Дом был полон необычных вещей. На стенах – живопись и старинные гравюры, в холле – коллекция тростей, зонтов и шляп. В столовой, в дубовых с инкрустациями буфетах, за толстыми стеклами поблескивали винные бутылки в виде бюстов, с лицами европейских монархов XVIII и XIX веков. В библиотеке, отделанной палисандровым деревом, – много книг на итальянском, французском, русском и английском языках. Среди них были иллюстрированные издания по истории Искии, Сорренто и Неаполя, книги по искусству, старинные карты и атласы Италии. Всё в этом доме дышало благородством и достоинством.