В этот момент Серега Каменев — известный на станции бандюга-рэкетир вскочил из-за столика и, выплеснув в лицо оппоненту содержимое кружки, заорал:
— Ты за кого меня принимаешь? А?! Урод конченный! Ты мне за свои слова ответишь, чмо!
В палатке повисла тишина, разговоры стихли, звук волшебной флейты оборвался, обстановка как-то сразу накалилась. Посетители повернули головы в сторону разгорающегося конфликта, Витька застыл с тряпкой в руке. А собеседник Камня несколько секунд молча и неподвижно сидел, но все видели, как тяжело поднимаются плечи: мужчина явно пытался сдержать рвущуюся наружу ярость. Но не выдержал, в один момент вскочил и опрокинул столик на обидчика, отчего Сереге пришлось резко отступить. И как по команде палатка пришла в движение: люди устремились к выходу, Витька с матерью за стойку, а отец достал из-под стола двустволку и направился к дерущимся. Он мог бы и одним своим весом задавить обоих, но оружие в руках — безоговорочный аргумент.
— Эй! — Игорь помахал стволом между распетушившихся бандитов, которые нехотя отвели друг от друга взгляд. Вороненный ствол гораздо больше привлекал внимание. — Уроды! А ну живо вон отсюда! Я считаю до трех…
— Сенька, слышь? — Камень обратился к человеку, с которым только что собирался драться. — До трех он считает. Сечешь?!
Внезапно тот, кого назвали Сенькой, схватился за ствол и всем телом повис на оружии. Игорь, не ожидавший этого, попытался выдернуть двустволку, а Сергей в это время шагнул к Власову. Витька успел заметить, как что-то блеснуло в руке бандита. Оксана вскрикнула, но мальчик не слышал — шум в ушах заглушил все звуки на свете. Расширившимися от ужаса глазами Витя наблюдал, как замер отец и медленно, будто вдруг устал, грузно осел на пол.
— Сеня, возьми двустволку! — Камень вытер нож об одежду убитого Игоря, выпрямился, охватил взглядом помещение, и ткнул блестящим лезвием в сторону матери.
— Слышь, курица? Забирай своего гаденыша и вали отсюда! Это теперь моя точка. С хозяевами все договорено. Тело потом заберете…
Что чувствовал тогда мальчишка — словами не передать. Если бы не мать, до судороги в руках сжавшая его плечи, он бы бросился на убийцу и дал выход всей ярости, что напитала его тогда. Но руки Оксаны не дали, она прижала и не пустила. Возможно, ярость в тот момент и затаилась внутри, каждую секунду желая высвободиться и вылиться на кого угодно. Она черной сущностью поселилась внутри и начала приходить в каждодневных кошмарах, копирующих друг друга, как на Сергея Каменева охотится жуткий монстр. И хорошо, если б просто снился, так Витьке уже хотелось, чтобы монстр догнал и растерзал ублюдка, вырвал его черное сердце.
Потом были похороны. В самом темном и огороженном от остальных помещений туннеле стояли вагонетки. Порой по несколько дней стояли, дожидаясь своих последних «пассажиров». Они оказались похожи на лодочки, только ржавые и на колесах, перевозящие людей в другую жизнь. Темную и беспросветную, оставшуюся в воспоминаниях близких и редких друзей. Будь Витька грамотным и начитанным, то у него непременно возникла аналогия с лодкой и рекой Стикс, но, увы, сейчас он видел перед собой ржавые телеги, доверху набитые трупами. Некоторые «пассажиры» ждали уже слишком долго, отчего по пещере распространился удушливый запах мертвых. И сколько живые не повязывали лица плотными платками, запах не уходил.
Мать не собиралась брать Витьку, но он настоял. Хотел проводить в последний путь отца, попрощаться. И вот его лицо на самом верху, освещенное только слабой одинокой лампой накаливания — в этом туннеле они висели через каждые двадцать метров, вроде и далеко друг от друга, но это позволяло отстоять пространство у тьмы, такой неуютной в этом мрачном месте. Лицо отца же спокойное, глаза закрытые, а вокруг скрюченные, закоченевшие руки и ноги, торчащие во все стороны… Страшно. Сколько людей умирает! Кто по случайности, а кто и не по своей воле. «Смотрящий» давно уже распорядился создать похоронный туннель, чтобы мертвые не мешали живым. В этом туннеле чуть дальше километра разверзлась пропасть в неизвестные, более глубокие подземелья города, туда и сваливали.
Несколько провожающих столпились вокруг вагонеток. Кто-то молча смотрел на умершего близкого, кто-то скорбно шептал, а во главе сцепки вагонеток стояли двое в черном облачении. Их лица скрывали маски — белые очертания призраков, без глаз и рта — вместо них черные провалы.
Странное ощущение довлело над мальчиком, будто поезд увозит людей, их души на другую станцию, где они уже никому не помешают, как мешали при жизни. Ведь это как надо насолить человеку, чтобы тебя убили? Не просто же совершаются столь злые поступки, людьми что-то движет. Ведь нельзя просто убить человека, если он не мешает?
Мальчику вдруг сдавило горло. Не от боли или болезни, а от горечи, наполнившей изнутри. Ну кому его папка мог помешать? Он же, наоборот, только хорошее делал. Готовил, кормил людей, любил их с мамкой. Как вообще этому Камню пришла мысль убить его?
Оксана, почувствовав состояние сына, потянула его за одежду к выходу.
— Мы всё, — сказала она одному из молчаливых людей в маске. Тот лишь кивнул, а затем грубым голосом попросил всех закругляться. Провожающие потянулись к выходу, а служители погребального туннеля сели за механическую дрезину во главе поезда и взялись за рукоятки привода. Поезд смерти медленно со скрипом тронулся вглубь туннеля, увозя отца и еще несколько десятков мертвецов в последний путь. Выйдя за дверь, Витька сорвал ткань с лица и расплакался.
— Оксана! Ты как? — смутно знакомый голос вырвал Витьку из дремы, в которую тот впал к утру. — Я, как только узнал, сразу сюда!
— Витьке очень плохо, — ответила мать. — Страдает сын. Как дальше будем? Не знаю. Пойду выступать на платформу… Может, кто кинет пульку.
— Ты это… — это был мамкин брат, Денис Краснов. Свободный сталкер, добывающий на поверхности разные ценные вещи на продажу или нанимающийся на станциях для выхода на поверхность. — Потерпи чутка. Мне придется скрыться на неопределенное время… А потом я заберу вас с Витькой отсюда. Обещаю!
Сердце Витьки забилось быстрее, все-таки не часто дядя Денис приходил к ним, а как приходил, то приносил что-нибудь интересное и мальчику. У него уже скопилась изрядная коллекция игрушек, которых на Китай-городе ни у кого не было. Витька их трепетно берег и прятал за тумбочкой в мешке. Только вот сейчас вставать и показывать свое состояние бравому сталкеру не хотелось. Стыдно было явить слабость — он ведь мужчина! Поэтому мальчик лежал, не открывая глаз и прислушиваясь к разговору.
— Денис? Ты что задумал? — с подозрительностью и тревогой в голосе спросила мать.
— Ничего, сестренка, ничего страшного, — попытался отвертеться Денис.
— Ну-ка рассказывай, вижу же: что что-то задумал!
— Ничего, родная, ничего. — настаивал он. — Только чтобы не случилось, верь, все наладится! Поняла? Я скоро вернусь за вами.
Оксана ничего не ответила, Витька только услышал, как зашелестела одежда, а потом полог палатки — Денис обнял сестру на прощание и вышел.
— Мам, кто это был? — спросил мальчик, протирая заспанные глаза. Он будто только проснулся: вроде слышал что-то, а что — не понял.
— Не важно, сынок, — ответила Оксана. — Ты выспался?
И видя, что Витька кивнул, заговорила:
— Вставай, солнышко. Нам сегодня поработать придется. И чем раньше мы займем место на платформе, тем лучше.
— Но мы же в кабаке работали?
— Увы, теперь нам придется другую работу искать. Иначе, жить не на что.
Но место едва отыскалось, Оксане с сыном пришлось пройти по всей платформе, и только рядом с поездом «смотрящего» они его нашли. Станция даже в столь ранний час — восемь утра — походила на полноценный базар. Ближе к центру платформы были разложены ткани, а на них — все, что торговцы пытались сбыть. Несметные «сокровища» выуживались из баулов и демонстрировались публике, прибывающей во множестве из разных уголков метро. Здесь ходили Ганзейцы с видом знатоков торгового дела и ценителей сокровищ, будто они одни знали настоящую цену предметам. Тут же высматривали наиболее ценные книги и кшатрии Полиса, ведь Самую Главную Книгу так и не нашли. По соседству подозрительно оглядывался товарищ с Красной Линии. Что его сюда занесло, можно только догадываться, но жадные взгляды в направлении палаток с путанами говорили красноречивее всяких слов. Здесь же отирались и гости с соседнего Китай-города, занятого кавказской диаспорой, но они вели себя тихо, видно, просто что-то искали. Ватага неумытых мальчишек бегала среди толпы, «щипала», но бдительность гостей была на высоте, и пойманных за руку сразу вели к вагону «смотрящего», и как воришка не упирался, его ждала незавидная участь: кого-то стегали плетьми на глазах у всех, кого-то сажали в карцер на несколько суток без еды и воды, а нескольким не повезло особо сильно — самым настырным и постоянным воришкам, так и не сумевшим бросить это опасное ремесло, «смотрящий» приказал отрезать пальцы. Так что у более взрослых пацанов иногда не хватало по три или четыре.
Витька поежился: неужели и ему теперь придется научиться этой древней профессии? Как странно и быстро изменилась его жизнь: иметь работу, не нуждаться в еде, жить с мамой и папой, и, вдруг, один мудак с заточкой, и все изменилось. Теперь он сидит с мамкой на платформе, а она готовит флейту, чтобы заработать им на кусок хлеба или жареной, почти засохшей тушки крысы. Кроме них на платформе играла еще пара человек, — один на гитаре, другой на гармошке, — но оба они были далеко от вагона, где присели Витька с мамой, и у Оксаны теперь никто не сможет забрать потенциальных слушателей. Витька бросил перед собой старую вязанную шапку — для пулек, и со вздохом уставился на призывно приглашающую купить свой товар бабку в бушлате, шапке-ушанке со звездой, чадящей самокруткой. Густой сизый дым окутывал торговку, а она будто таинственный факир за клубами дыма призывно размахивала руками.