— Ну что еще за фокусы? — слегка раздраженно начала мать. Ей совсем не хотелось ругаться с сыном, заупрямившимся так некстати. Монстр Оксаны подгонял. Она была уверена, он пойдет за ними, и каждая минута проволочки только сократит расстояние. Надо идти. — Не упрямься, милый. Пойдем.
— Нет мам. Там страшно. Давай другим туннелем?
— Да просто пойдем уже! Времени нет!
— Мам! Ну мам! — ребенок уже не просто просил, а тянул за руку, не понимая, почему мамка не хочет ему верить.
— Ну, хорошо, — наконец, сдалась она. — Если так тебе будет спокойней…
— Да, мам, да! — Витьке значительно полегчало, а когда перешли платформу и вошли в другой туннель, настроение улучшилось. Этот ход значительно отличался от предыдущего. Казалось, что тут намного теплее, а тьма более дружелюбная и не отталкивает от себя свет фонаря, как в другом туннеле. И еще одной приметой, что здесь все в порядке, оказались крысы. Зверьки жались к стенам туннеля, и сверкали глазами в сторону людишек, вторгшихся на их территорию. И если б Оксана знала, что группа челноков-торговцев, которая пошла из Сухаревской в направлении Тургеневской, так никогда и не вышла из туннеля, она бы точно поверила в монстров. Но пока она лишь вспоминала своего. В человечьем обличии.
Сухаревская встретила их пугающей тишиной. Только в дальнем конце горел одинокий костерок, рядом с которым приютились немногочисленные обитатели. Остальные с приходом дня покинули станцию. Вообще, Сухаревская словно и не существовала, являясь перевалочным пунктом для многочисленных групп челноков. И если бы не известные события с черными, могла навсегда остаться отрезанной от остального метро. В те времена аномалии в туннелях к северу и югу от станции вели себя на редкость агрессивно, а путников пропускали очень неохотно, и только полный идиот, или наивный пацан могли попытаться попасть на Сухаревскую. После расправы над чудовищами, посягавшими на ВДНХ, активность аномалий резко спала, отчего путники вновь вернулись на Сухаревскую, но помня былое, надолго не задерживались в мрачных перегонах у этой умирающей станции. И только несколько постоянных жителей, двух мужичков бомжеватого вида и неопределенного возраста, попрошайничающих у торговцев, всегда оставались на станции.
Оксана с сыном тихонько подошли к костерку, попросились погреться. Мужички были не против, молча и неопределенно пожав плечами. Мать с сыном сели на мешок с вещами, прижались друг к другу. Оксана обняла Витьку и затихла, прикрыв глаза. Мальчик, так много переживший последнее время, долго вглядывался в тихо потрескивающий маленький костерок, а потом спросил:
— Ма, а расскажи про своего монстра?
Оксана вздохнула, собираясь с мыслями: избежать ответа не удастся — сынок оказался ввергнут в пучину разверзшихся над ними всеми страстей. Он имел право знать, что происходит. Откуда у этого кошмара, начавшегося три дня назад, растут корни. Только как это правильно рассказать? Как погрузить мальчика в мир взрослых, чтобы не нанести ему еще большую душевную травму? Дети же всегда дети — в любую эпоху, в любое время, даже самое драматичное.
— Сынок, любишь сказки? — наконец, спросила мать.
— Ага, — неуверенно сказал Витька. Он не понимал, при чем тут сказка, но раз мать хочет что-то рассказать, то пусть расскажет. Его взгляд был направлен на еле теплившийся огонек костра. Жаркие угли еле заметно дышали, то накаляясь ярче, то затухая, словно жизнь медленно уходила из них. Выгорала.
— В одном большом подземном царстве, — начала Оксана, — что создали древние монстры, бежавшие от Войны, поселились люди. Обычные, ничем не примечательные людишки. Менеджеры, не успевшие на работу, курьеры, развозившие товары, бабушки, которым надо обязательно куда-то — все равно куда — ехать, мамаши с малышами, и молодежь, жаждущая учебы, которая так и не сложилась. И было в этих людях одно общее — желание выжить, во чтобы то ни стало. Огромное желание, терзающее душу, испытывающую страх перед будущим. Настолько сильное и опасное, что дрались они друг с другом не месяц и не два, а годы, многие годы за обладание маленьким подземным миром. Пока, наконец, не пришли к шаткому согласию, и поняли: еще чуть-чуть и проиграют в той Войне, начавшейся на поверхности десятилетия назад, все.
И вот в этом хаосе, в этом сумасшедшем безумстве родилась любовь столь чистая и красивая, что на свет принесла ребенка. Маленького такого заморыша, но невинного, крепкого и неимоверно любимого родителями. Подумать только! И это в такое страшное время! Настоящая семья! И ребенок… ее имеющий! Так и жили они, души друг в друге не чаяли. Вроде бы и разруха вокруг, и люди словно крысы по подвалам да подземельям укрываются, и вроде нет ее — любви. Ан нет. Семья жила и продолжала существовать на зависть людям…
— Мам, это мы, что ли? — спросил Витька удивленно. Многие слова ему просто были неведомы, но про счастливую семью он знал не понаслышке.
— Слушай, сынок… — мать вновь тяжело вздохнула. — Зависть появилась в том мире, вернее перешла из старого. Видишь ли, кто-то завидует богатым, потому что пульки они считают и с другими не делятся, кто-то властным, ведь это так упоительно командовать и управлять людьми, кто-то мертвым — ведь нет ничего желаннее в нашем мире, чем смерть, но на нее надо решиться. Окончательно и бесповоротно, а на это не у всех хватит духа.
Но и любовь тоже стала ценна в этом подземном царстве. Не каждому дано любить чисто и безвозмездно, и столь крепко. Вот и зависть завладела одной слабой душонкой. Захотелось ему любви столь же крепкой и долгой, как у нашей семьи. И пришел он к женщине, и просил ее любви любыми способами, даже угрозами. И не знала женщина, что поделать, как сказать мужу, что появился демон-искуситель и пытается разрушить их семью. Терзалась женщина, пока не пришел любимый брат, и не вымел он то зло метлой со станции. И боялись его все, в том числе и Царь того странного мира, потому что брат был сильным. Он на поверхность ходил, много знал, и имел скрытые нитки в подземном мире, которые привязывали к нему многих правителей. Изгнал Царь своего племянника скрепя сердцем. И пробыл тот в изгнании года два, пока зависть не задушила в нем все человеческое, что еще оставалось. Дождался он, когда брат уйдет надолго, и вернулся. И не просто так, а с ужасной целью: разрушить ту счастливую семью, и заиметь такую желанную любовь.
— Все правильно! — тихий голос шел из темноты, медленно и нараспев, словно говоривший наслаждался каждым звуком. Оксана вскочила, подталкивая сына. Но с разных сторон из тьмы начали появляться мужчины, отрезая бегство женщины с ребенком. Витька почувствовал дрожь, вновь охватившую тело. Вместе с голосом в душу вполз и страх. Они с матерью заметались среди четырех мужчин с автоматами, окруживших их. Обоих местных мужичков словно сдуло с платформы — так быстро и трусливо они скрылись в темноте, из которой лился голос.
— Все правильно, Ксан! Все правильно! Зависть тяжелое чувство, гнетущее. А еще неразделенная любовь. Сколько я просил? Сколько умолял? Угрожал! И что? Оказался от желанной женщины дальше, чем ожидал. Ты не представляешь, как невыносимо жить вдали от тебя! Ты не представляешь, насколько это мучительно! Любить, и не быть любимым! И находиться все это время всего лишь в паре перегонов. Это невыносимо, Ксан!
— Яш, не надо! Я тебе прошлый раз все сказала!
— Надо, Ксан! Надо! — в голосе прорезались злые нотки привыкшего повелевать и все иметь человека. Витька задрожал еще сильнее. Оказаться с матерью на безлюдной станции в окружении бандитов, ничего не признающих, было верхом кошмаров. И кто им теперь поможет?
— Надо! — С этими словами говоривший вышел в свет костра. Высокий, черноволосый, статный, с большими, блестящими огнем гнева глазами. Он был красив и худ, но в тоже время его фигура и легкие, но четкие движения выдавали в нем хищника. Зверя, до поры до времени затаившегося в людском теле.
Витька вспомнил его. Он не единожды носил поднос со свининой в вагон «смотрящего» — презент от отца. Мальчику позволялось зайти в огороженный от остального вагона тамбур, поставить поднос с едой на пластмассовый столик у стенки, и тут же уйти. Но один раз он застал в этом закутке этого мужчину. Тот пренебрежительно прижал к стене вагона какую-то женщину и с жадностью лапал ее. Витька тогда от увиденной картины чуть не уронил поднос. Яков же, широко ухмыляясь, жестами одной руки — второй он держал женщину за волосы — показал пацану на выход… Пунцовый от стыда Витка быстро поставил поднос на стол и выбежал из вагона.
— Надо, Ксан! Мы еще не закончили! — Яков шагнул ближе к Оксане, отчего та съежилась и отступила. Но сзади стоял бандит и дулом автомата толкнул женщину вперед.
— Помнишь, как ты говорила мне, что, пока жива любовь, ты недоступна? И что же? Любовь мертва! Умер твой муженек три дня назад. Не так ли?
— Ты убил его! — на глазах матери проступили слезы.
— Нет. Но тем не менее… Любовь умерла, а ты… теперь доступна? Теперь сможешь отдать ее мне?
— Нет! — Оксана гордо выпрямилась, будто в позвоночник воткнули стрежень, и прошептала. — Эта любовь не умрет! Никогда!
— А я не прошу! — Яша резко приблизился и схватил Оксану за горло. Та пыталась отступить, но железная хватка мешала. — Неужели ты думаешь, что я все это затеял, чтобы кого-то спрашивать о чем-то? Да я… возьму тебя прямо здесь! На глазах твоего любимого сыночка! Чтобы ты захлебнулась своей любовью, раз тебе ее так жалко!
— Пусти ее! — Витька прыгнул вперед, словно в мальчишку вселился бесенок, и начал кулаками колотить, куда попадет, лишь бы побольней, лишь бы мать отпустил, лишь бы отстал. Ярость клокотала в пацаненке. Любовь затмевала разум и не важно было, что случится дальше, лишь отстоять мать!
Грубый удар кулаком в лицо опрокинул Витьку навзничь, и свет слегка померк, лица раздвоились, а голова затрещала от боли. А мысли словно выдуло ветром, скомкало неведомой силой и перепутало.
— Га… га… га… — зычный слегка тягучий рев врезался в уши. Хохотали бандиты, но Витьке казалось, что обрушился свод станции. Среди расплывающегося мира возникли глаза. Огромны