— Ладно, ты… — усмехнулся опять Серега. — Извини. Не хотел твои чувства задевать. Знаем, что ты ее любишь.
— И не люблю вовсе! — взвинтился вновь парень, поворачиваясь к костру и возмущенно смотря на обидчика. — Не люблю! Просто так не поступают!
— «Так не поступают!» — передразнил его Серега, изобразив чересчур надутые губы и раскачивая возмущенно головой. — Ты бы лучше за собой следил. Вон как глаза вылупил, когда она пришла! И заметь, без всякого стеснения. Разве это «просто»? Да это любовь и сама что ни есть настоящая!
Молодой готов был взорваться. Его скулы нервно играли желваками, кулаки сжимались, а глаза источали молнии. Шумно дыша, он сделал шаг к Сергею, поднимая руку, тыча в того указательным пальцем и собираясь что-то гневное выдать, как рядом резко встал Ахмед.
— Все, господа! Хватит! — он подошел к обоим и встал между ними. — Развлеклись! Дашку вот обидели, — он пристально взглянул на отвернувшегося Сергея, потом обернулся и также посмотрел на молодого, — да и не разодрались чуть во время смены. Давайте спокойней. Все-таки на дежурстве. А ты Малой реже слушай Серегу. Обидно ему, что своей еще не нашел… Любви-то.
— Да, ни че не «не нашел», — тут же зашевелился на своем месте тот, обиженно пыхтя.
— Не нашел. — подтвердил Ахмед. — И не надо нам тут пыль в глаза пускать, да молодых подтрунивать! А ты не боись, — он снова повернулся к Молодому и уже мягче проговорил, положив руку ему на плечо. — Вернется твоя Шуша. Вернется. Да вот уже на следующую смену прилетит, как на крыльях. Ведь она тоже к тебе не равнодушна, дурачок.
— Вернется? — Молодой воспрял, глаза засветились, а на лице заиграла идиотская улыбка. — Правда?
— Да, правда, правда! Неужели ты думаешь, что она ради нас сюда ходит? Песни свои тут распевает? Да на кой мы ей? Сам посуди! — Ахмед широко и располагающе улыбнулся. Потом проговорил примирительно. — Ну, все. Хватит на сегодня эмоций и сказок. Вон и смена уже идет. Спать пора идти. А то — любовь… сопли… С вами опасно уже в дозор ходить…
— Ну как тут у нас дежурство проходит? — Спросил первый вошедший в круг костра. Прапор Авдеев. Полный и уверенный в себе человек. Со странными лихо закрученными усами и танкистской шапочкой поверх спутанных и грязных волос. Очевидно, он сегодня был за старшего. Следом ввалились братья Пономаревы. Длинные и сухие, «как два тополя на Плющихе», как любил говаривать тот же прапор.
— Как всегда Молодого дразните?
— И ничего они не дразнят! — снова надулся тот.
— Ну, так как дела господа? Спокойно?
— Спокойно! — подтвердил Ахмед. — Вот, Авдей, байки травили все дежурство. Кто кого переплюнет так сказать…
— Ну и кто кого? — заговорщицки прищурившись, спросил тот.
— Лучше всех Шуша рассказала, — сразу вклинился в разговор Молодой, но Серега осадил его.
— Ничего не лучше. Обычная история, как и у всех. Мы не устраивали здесь конкурсов. Не зачем. Всякая история у костра — это нечто таинственное и чарующее, так что, — он рубящим движением махнул рукой, словно что-то отрезая, — не зачем их делить на плохие и хорошие! Не зачем!
— И то, правда, — согласился Игорь, один из братьев. — В Метро сейчас столько историй ходит, что и не сосчитать.
— И в каждой, — добавил Петр, второй «тополь», — свой смысл.
— Ну ладно, смену принял, — сказал Авдей Ахмеду. — Я вас не задерживаю. Идите, отдыхайте. — Он подбросил в огонь немного поленьев и стал рыться в рюкзаке, доставая трубку. — Мы вот тоже сейчас историями займемся. Так и дежурство легче перенести, да и сон-то прогнать легче.
— Это, смотря история какая, — вдруг, заговорил Молодой, останавливаясь и оборачиваясь. — Вот если интересная, то и спать не хочется, а ежели нет, то…
— Интересная! — Важно заявил Авдей. — Других не держим. А ты, парень, иди уже, отдыхай себе спокойно.
— Дядя Вась, — не унимался Молодой, — а можно остаться? Историю Вашу послушать?
— Ты че, не устал совсем?
— Да нет, не хочется спать вовсе. Может, что интересное услышу.
— Да сиди себе на здоровье, — махнул рукой прапор. — Мне что — жалко?
— А ты ему про любовь расскажи, Авдей. — Из темноты возник Ахмед, уже успевший выйти из освещения костра, а следом, скидывая рюкзак, вернулся и Сергей. Очевидно, спать сегодня не хотелось никому.
— Про любовь, говоришь? — задумчиво почесал голову прапор, раскуривая трубку. — Что ж, можно и про любовь. Ну не совсем то, что вы хотите услышать, так как Метро все коверкает в свою сторону, но любовь там была, а еще была смерть, ну, в общем, все по-порядку…
Случилось это на одной из дальних станций. Станция практически не поддерживала контакта с большим метро. Жила одной единой общиной. Отправлялись изредка караваны, чтобы закупиться необходимыми вещами, а так в основном жители сами себя обеспечивали едой и одеждой. А что, собственно, человеку еще нужно? Разве только оружие с патронами, да кое-какие медикаменты. Это-то они и выменивали у жителей других станций. Название этой станции даже не спрашивайте — сам не знаю.
Так вот, жил на этой станции паренек один. Обычный, ничем не примечательный такой. Разве что любил он вот как вы байки послушать, да у костра посидеть со старшими. Лет двенадцать-тринадцать ему было.
Юркий такой везде нос свой сует. Везде интересно и увлекательно. Как там, наверху? Как там на других станциях? Всегда надоедал взрослым с вопросами, а тем лишь дай поболтать, особенно, когда у костра, да с чашкой чая, да еще и усталость вот как сейчас уходит куда-то, словно и не было ее вовсе.
И вот однажды нашему герою, а звали его Максим, посчастливилось услышать историю одну. Об одном чудесном цветке, который где-то здесь рядом в тоннелях прячется, и найти себя не позволяет никому. Будто бы он алого цвета и странным образом воздействует на организм человека. Чем бы тот не болел, чем бы тот не отравился и какую бы дозу радиации не получил, от всего излечивает. Но найти его трудно. Ой, как трудно. Известно только, что где-то здесь неподалеку его свет в тоннеле видели, только в каком и где, это неизвестно.
Максим, развесив уши, слушал пока человек, а это был человек, прибывший на станцию из большого метро, не закончил и не удалился, странно и тяжело кашляя.
В тот же момент он вскочил и побежал. Побежал сломя голову, словно где-то что-то загорелось, словно где-то рядом была смерть.
Подбегая к одной из палаток, он уже издалека кричал:
— Ленка! Ленка!
— Что ты орешь, как резанный? — недовольная девочка примерно его возраста уже выходила из палатки, раздраженно шипя на него.
— Лен, — проговорил он уже тише, подходя к ней. — Слушай! Сейчас один челнок рассказал… Ты не поверишь!
— Во что не поверю?
— В аленький цветочек!
— Во что? — нахмурилась Лена. — В какой еще цветочек? Что ты несешь?
— Есть такой цветочек, который людей от всех болезней излечивает, — начал он на одном дыхании. — Он где-то в наших тоннелях прячется. Его только отыскать надо! И он мамке твоей поможет, слышишь? Излечит ее недомогание!
Девочка долго смотрела на него не верящими глазами. Потом, вдруг, на них набежали слезы, и Лена взорвалась рыданиями.
— Что… Что ты такое говоришь! Как ты можешь! Придумал какой-то аленький цветочек и издеваешься тут надо мной! Уходи! И больше не смей здесь появляться! — она повернулась и быстро скрылась за пологом палатки.
Максим не знал, что делать. Он не понимал, почему она ему не верила. Почему вот так просто прогнала его? За что же?
Внезапно кто-то резко кашлянул за спиной. Максим резко обернулся. Перед ним стоял тот самый человек, который рассказывал у костра про аленький цветочек. Он долго кашлял, после чего посмотрел на Максима взглядом нездоровых глаз.
— Смерть всегда рядом, — почему-то проговорил он, а затем добавил: — Но любовь и надежда всегда намного ближе и, словно щит, противостоят этой смерти. Ты не посторонишься? Мне в эту палатку надо, я здесь за ночлег заплатил. — Он прошел мимо Максима, опять страшно закашлявшись, прямо в палатку к Лене.
О чем это он? Ее матери пока не угрожает смерть! Просто легкое недомогание, неясное пока врачам. Выздоровеет она! Выздоровеет же! А любовь? Опять, о чем это он? Трудно было признать, но к Ленке он что-то все же чувствовал. Он не мог объяснить, что, но этого ему и не надо было. Он просто каждый день выискивал ее, где бы она ни находилась, и старался побыть с ней подольше. Разве это любовь? Просто с ней ему было хорошо. Хорошо, как никогда и ни с кем. Разве это любовь? Нет, наверно… Это просто дружба. Но он уже ни в чем уверен не был. Странные слова незнакомца зажгли в нем бурю самых разных чувств, а главное зажгли в нем борьбу противоречий, так что мысли рекой потекли в его голове, направляя в одно единственное русло. И он удалился в свою палатку, так и не решив, любит он или просто дружит…
А на следующий день на станции разразилась эпидемия неясной болезни. Максим, выйдя на станцию, увидел носящихся сломя голову начальника и одетых по-походному мужчин. Он спешно отдавал приказы о срочной экспедиции в большое Метро. Нужно было что-то доставить.
Мальчик забеспокоился. Он побежал к палатке Лены, но та оказалась пуста. Беспокойство охватило его уже не на шутку. Где она? Где ее больная мать? Где тот незнакомец, который кашляет? Что происходит?
Он побежал к лазарету, где бегали люди. Хотел было войти внутрь, как путь ему преградил Волков с автоматом наперевес.
— Нельзя! — строго сказал он. Да что с ним случилось? Обычно веселый и добрый дядя… — Нельзя. Болезнь подцепишь. Вали отсюда!
— Но… Но, Петр Николаевич…
— Чего тебе? Неясно, что ли сказал?
— Да кто заболел-то?
— Ленка Жиганова с матерью, — неожиданно прогремел ответ. — И этот их… «Постоялец».
Максим на не гнущихся ногах пошел куда-то. Куда, он сам еще не знал. Но знал точно он одно — Лена дорога ему, как никто. За прошедшую ночь что-то изменилось. Да-да, изменилось. И теперь он ощущал себя продолжением девушки, не мог себя представить без нее…