Охотник
Иван с сомнением оглядел очередного заказчика. Что-то в нем есть. Что-то… Широкий лоб, говорящий о немалом уме. Коротко постриженные волосы, что, возможно, указывало на его военный образ жизни. Орлиный взгляд карих глаз, казалось сверлящий насквозь и видящий много в человеке, на которого был обращен. Прямой нос, тонкие сжатые губы и резко очерченные скулы. А также шрамы от чьих-то когтей, пересекающие лицо.
Явно военный. И одет по-военному. Высокие армейские ботинки, черного цвета комбез, разгрузка, правда, без боеприпасов, и теплая ватная, цвета «хаки» куртка с капюшоном.
Иван только закончил писать портрет девочки. Ее мать с ним рассчиталась, и он, было, поднял глаза в поисках других клиентов, как заметил этого бойца. Тот не торопливо вышагивал вдоль торговых рядов и задумчиво, будто мыслями находился не здесь, смотрел на витрины. В какой-то момент его взгляд уперся в картину, одну из тех, что Иван выставлял для ознакомления. Тогда он остановился. Взгляд принял осмысленное выражение и стал перебегать с одной картины на другую.
— Здравствуйте, я могу Вам чем-нибудь помочь? — спросил Иван, в надежде обрести клиента.
Гигант молча поднял бровь, почесал заросший щетиной подбородок и заговорил. Иван даже вздрогнул. Что-то нечеловеческое слышалось в этом глубоком размеренном голосе. Что-то, что пугало больше всяких упырей, или историй с кошмарными монстрами.
— Как Саржента (1)… — незнакомец указал на картину, — мне нравится.
— Что? — Не понял Иван.
— Не важно. Сможешь, — человек обвел свое лицо, — изобразить похоже?
— А то! — Не без гордости кивнул молодой человек. — Только это стоить будет…
— Плевать, — оборвал его военный. — За мной не заржавеет.
— Тогда садитесь, — Иван указал на стул напротив своего мольберта. — Некоторое время придется потерпеть и сидеть, стараясь не двигаться.
— Что-что, а это я могу. — Оскалился мужчина, и Ивану стало не по себе от его улыбки. Шрамы на лице растянулись, образовав жуткую пугающую маску.
Иван сел за мольберт, начав смешивать краски и присматриваться к особенностям физиономии натурщика. Необычное лицо, очень необычное. Нечто неуловимое в чертах, нечто давно стершееся временем и событиями, когда-то происходившими с этим человеком, выдавало в нем иностранца. Или, по крайней мере, иностранные корни.
— Простите, как Вас зовут?
— Это имеет какое-нибудь отношение к делу? — Апатично проговорил военный. Ему явно не хотелось знакомиться с первым встречным. Но Ивану был интересен этот человек, поэтому он и попытался его разговорить.
— Нет, конечно. Просто нам предстоит несколько часов провести вместе, да и для обращения к Вам мне не мешало бы знать имя.
— Дентон, — тут же безразлично бросил военный.
— Это имя? — переспросил Иван.
— Да, — не стал себя утруждать объяснениями тот, упершись пронзительным взглядом в Ивана.
— А меня Иван Нестеров, можно просто — Художник. — Представился в ответ молодой человек, делая быстрые мазки кисточкой по ватману. Широкие линии уже образовали в общих чертах овал лица. — Обычная такая кличка, ни чем не примечательная. Но мне она нравиться, так как характеризует не меня лично, не что-то обидное и не что-то давно случившееся, что хотелось забыть, как у некоторых, а мой образ жизни, мою профессию. Да и все вокруг только так и зовут. А вы, простите, по профессии кто будете? Военный или сталкер? — Дентон поморщился. Ему явно не нравилось, когда его так называли.
— Охотник, — бросил он.
— Простите, — Художник даже перестал рисовать, так его заинтересовало это слово. — На кого охотник?
— На всех и вся, — тут же ответил тот, явно не желая развивать эту тему. Но молодой человек уже ухватился за что-то новое. Он продолжил рисование, меж тем задавая вопросы. Собеседник стал еще интересней, еще ярче и непонятней.
— Простите, но я не совсем понимаю… Более распространенные в метро профессии как раз военных и сталкеров. Так чем же вы занимаетесь конкретно? На кого охотитесь? Ведь охота, я так понимаю, занятие сугубо определенной направленности. Если вы охотитесь ради трофеев, то кто их покупает? Хотя, возможно, глупый вопрос. Любой более-менее богатый глава станции явно захочет за определенную сумму повесить к себе в кабинет голову того или иного чудовища. А вот если вы охотитесь, скажем, для дальнейшей продажи мяса, то не понимаю… Разве мутантов кто-нибудь ест? Да и, кроме того, есть другой вид охоты. На людей, — при этих словах Художник внимательно посмотрел на Дентона. Ему было любопытно, какую реакцию вызовет эта догадка. Но лицо здоровяка оставалось непроницаемым. Эта фраза явно на него никоим образом не подействовала. — Я надеюсь, Вы не из таких?
— Нет, — снова скупой ответ. Иван уже чуть было не разочаровался в немногословном собеседнике, как тот заговорил. Такими же скупыми, сжатыми и рублеными фразами. — В том смысле нет.
— То есть все же имеет место охота на людей?
— Нет. Все не так. Я объясню. Как бы это проще сказать. Хм. — Странный собеседник на какое-то время задумался, решая, очевидно, придать верное русло своим мыслям, либо вспоминая что-то особенное, что с ним произошло. На какое-то время Художнику показалось, что охотник заснул с открытыми глазами. Он даже кашлянул пару раз, стараясь вернуть того к разговору. Наконец, взгляд Дентона прояснился, и он заговорил.
— Понимаешь, я охочусь в основном за угрозой. Угрозой нам. Людям. Нашему существованию. И существованию нашего дома, то есть — всего метро. И стараюсь эту угрозу вытеснить из нашего мира, и из нашего сознания.
— То есть, как это? — Иван продолжал слушать, легкими движениями нанося на бумагу краску.
— Ну, вот ты, например. — Художник приподнял брови, впрочем, не отвлекаясь от своего занятия. Это уже было совсем замечательно. Каким-то образом и Иван оказался во всем этом замешан. — Если у тебя есть какие-то не хорошие, тяжелые воспоминания, которые тебе неприятны или вообще противны, то ты естественно, стараешься их забыть, так сказать, на бессознательном уровне вытеснить из своего сознания. Разве не так?
Иван, приостановив работу, кивнул. Сразу же вспомнился момент, когда он, путешествуя года три назад по станциям в поисках более-менее пригодного места для жизни, попал на станцию Красной линии. И в нем с какого-то перепуга заподозрили шпиона. И начались, так сказать, гонения. Допросы, пытки, и так далее и тому подобное, связанное с подозрительностью красных и обострением на тот момент их отношений с Ганзой. Естественно Художник о том периоде жизни старался не вспоминать, вернее уже забыл, пока это интересный тип не напомнил ему об этом.
— Вот! — Подтвердил Дентон. Уголок его рта скользнул вверх, что очевидно означало, что он улыбается. — Термин «вытеснение» придумал еще старый, добрый дядюшка Фрейд. Так вот примерно этим я и занимаюсь в материальном мире. Охочусь, то есть вытесняю угрозу для нашего существования. Места осталось мало, а природа и аномалии с каждым годом все жестче пытаются у нас это место отобрать. А я тут, как тут, делаю людей на месяц на два счастливыми, продлеваю им жизнь, если можно так выразиться.
— «Счастливыми»? — Художник изумился до глубины души. — Я уже и забыл такое выражение. Видите ли, кроме своего заработка на картинах, я еще имею свое хобби. Так ничего особенного. Просто рисую людей в свое удовольствие. Эстетическая удовлетворенность, если понимаете. Рисую в основном их лица, то есть портреты. Так знаете, что за все эти годы этим увлечением мне бросилось в глаза? — Дентон пожал плечами, показывая, как мало его это заботит. — Простите за каламбур, но в глаза мне бросились их глаза. И знаете, что интересно? Ни в одном из этих людей, а их было множество, в их глазах я не увидел счастья. Более того, я не увидел в них блеска, жизни. Словно это уже не люди, а зомби какие-то. Исходя из этого, не понимаю смысла в вашей работе. Зачем вытеснять, зачем, так сказать, отодвигать неизбежное? Или вы думаете, что мы всегда сможем Вашими силами, силами других подобных Вам противостоять новому миру? Ведь и оружие когда-нибудь закончится, и люди вряд ли начнут дышать отравленным воздухом, да и стены метро не вечны.
Дентон долго молчал. Даже слишком долго. Художник уже успел дорисовать портрет и, развернув его в сторону заказчика, почти пропел: «Та-дам!». В слабом свете межстанционного перегона, портрет, надо заметить, выглядел пугающе, впрочем, как и «оригинал». Дентон долго всматривался в свое изображение с каменным выражением лица, после чего произнес, доставая откуда-то из складок одежды пистолет:
— Выгляжу прямо, как Ангел тьмы какой-то, — после этого разрядил обойму в свой же портрет. Эхо выстрелов гулко разнеслось по переходу, заставляя лоточников и челноков с криками и воплями бросать свои товары и разбегаться в стороны, или падать на месте от испуга. Откуда-то с конца перегона уже раздавались крики охранников и военных, бряцающих своим оружием. И только один Художник стоял и в недоумении смотрел на свою вконец испорченную работу, не понимая действий Дентона. Тот же, пряча пистолет, заговорил тяжелым и жутким голосом.
— Знаешь что, Иван? Я ненавижу себя и свою работу. В основном из-за того, что иногда мне приходиться убивать людей. Не далее, как вчера, я уничтожил вот этими руками и огнеметом целую станцию. Целую, понимаешь? И лишь потому, что у них там началась эпидемия какой-то неизлечимой болезни. И чтобы эта зараза не поползла дальше по метро, я их всех уничтожил. Не я, конечно, один. И мне подобные, как ты сказал, там были. Я ненавижу себя, ты не представляешь как! Но это не дает мне право отказаться от этой работы. А все потому, что я видел счастье в глазах. Всего несколько раз. Но этого мне хватит на всю оставшуюся жизнь! И я не брошу никогда свою работу, именно поэтому. Что хочу увидеть его еще, и не однократно! — Он посмотрел в сторону подбежавших охранников. Те, увидев Дентона, в нерешительности остановились. Видимо охотник был известной личностью, по крайней мере, в военных кругах.