— Алина Юрьевна, — его холодный тон слегка отрезвил ее, опьяневшую от нахлынувших чувств, — Алина Юрьевна, вы забываетесь. В нашей службе нет места личному. Только служба! Запомни эти слова, Линок! Здесь каждый сам за себя. Я тебе могу помочь почистить картошку, которой ты меня накормишь, сходить в магазин за курицей, и ты мне её пожаришь, но отвечать за твой прокол по службе — нет, это не про меня! Сама нанялась на работу, сама и неси свой крест. Понятен такой расклад, Алина Юрьевна?
Кузина таращила глаза и недоумевала. Ошеломляли эти стремительные переходы от «Алины Юрьевны» к свойскому и привычному «Линок». Она никак не могла привыкнуть к резким переходам. Симпатичный Дима Воронцов, душа-человек, почти любимый мужчина и вдруг — холодный тон, свинцовый расклад, жёсткие установки. А может быть, так и положено по уставу? Все так живут. Наверное. Мама всегда предупреждала, что нельзя отрываться от реальности. В жизни всё непросто. Алина прикоснулась похолодевшими пальчиками к Диминой щеке:
— Димочка, не волнуйся, прошу тебя! Я исправлюсь. Научусь.
Она убрала руку от его лица, щёлкнула пальцами и слегка присвистнула:
— Всё будет хорошо!
И пошла себе, и пошла, слегка покачивая бёдрами. Воронцов уставился ей вслед непонимающим взглядом. Его потряхивало от беседы с Алиной. То ли дурочка, то ли прикидывается. Бог с ней! Пусть живёт, как умеет.
Алина мысленно пробежалась по последним дням своей быстротекущей жизни. Результат получился отвратительный. Все люди, с кем она сталкивалась за эти дни, выглядели чудовищами и монстрами. Если приглядеться внимательнее ко всем персонажам, то и близкие не отличаются положительными характеристиками. И мама не хочет соответствовать гордому званию матери, и её подруги под стать ей. Да. Кругом все плохие, одна Алина Юрьевна выглядит на общем фоне светлым пятном. Так ли уж светлым? Алина задумалась. Нельзя подходить к жизни с одной меркой. Люди не уравниваются стандартом. Они разные. У мамы миллион недостатков, но есть у неё одно качество, за которое ей можно простить всё. Ну или почти всё. Она — мама. Она должна любить единственную дочь. Другие свойства характера и личности — не в счёт. Значит, и у остальных есть хорошие и отрицательные качества. Если понять самое главное, что всем наплевать друг на друга, то жизнь становится терпимой. Люди соединяются взаимоотталкиванием.
Кузина наморщила лоб и вытянула губы. Если люди соединены взаимным отторжением, значит, нужно подстраиваться под общий фон. И сделать это необходимо для того, чтобы жизнь приобрела смысл, а без него не прожить на белом свете. А то станешь бельмом на общем человеческом глазу. Все пальцами тыкать будут: мол, вон идёт эта, вся такая несуразная. То одно, то другое у неё не клеится. Ни с того ни с сего онемела. Язык у неё вдруг отнялся. Потом снова прирос. Осмелела. Нет, так не пойдёт. Нужно стать самостоятельной единицей в этом мире. Чтобы всегда быть начеку. Иначе заклюют.
С этими правильными и разумными мыслями Алина примчалась в кафе на Разъезжей. Она спешила, ей хотелось отмыться от позора. И пусть рядом нет коллег, способных защитить её от преступных посягательств, нет прямого указания руководства, ничего этого нет, зато есть решимость и целеустремлённость.
Алина осмотрелась. Обычная кафешка, каких много в центре города. Забегаловка, грязноватая, хотя и с потугами на элитарность. Ничего вызывающего страх в помещении не наблюдалось. Обычные люди отдыхают после трудов праведных. Алина отдавала себе отчёт в том, что нормальные люди спешат отдохнуть в привычную обстановку, в дом, в тепло и уют. В кафе снимают стресс, предаются разгулу, порокам и другим страстям. В забегаловках всегда много проституток, разных наташ и свет, зоек и лютиков. Вон в том углу удобно устроились три девицы и стреляют по сторонам жутко накрашенными глазками. И есть в кого стрельнуть. За столом у прохода расселись трое мужчин, мало бритых, много пьющих, если не сказать больше: эти люди в запое уже добрую неделю, но ещё при деньгах. Сейчас начнут знакомиться. Надо бы подсесть поближе. Алина напрягла память, чтобы вспомнить подробные инструкции, которыми напичкал её Батанов перед тем, как они выдвинулись в разработку. Кузина пошмыгала носом; это ж надо было, сорвала прошлую операцию, но больше такого не повторится. Один раз сорвалось с крючка, но отрицательный опыт учтён и внесён в протокол. Алина пересела поближе к проходу. В этом месте все столики сгруппированы, словно их специально поставили так, чтобы удобнее было прослушивать.
— Пацаны! Там клевые тёлки… — начал один из компании выпивающих.
Небритый, худой, с синяком под правым глазом. Кто-то крепко приложился к его скуле. Не пощадили мужчину, от всей души вдарили.
— На кой они, шлюхи, сдались? Вован, ты не лезь, куда попало. Сейчас вспышка СПИДа. Питер первое место держит по ВИЧ-инфицированным.
— А ты откуда знаешь? Позвонили из министерства по здравоохранению? — холодно поинтересовался Вован. Его синяк густо побагровел, сквозь синеву проступила агрессивная ярость.
— С тобой разговаривать, как в бочке с дерьмом купаться. Причём добровольно, — отмахнулся собеседник.
— Ты, Коля, говори да не заговаривайся! Лучше сходи к шлюхам, попроси их за наш столик.
— Сам сходи! Мне они по барабану. А у тебя Маринка есть. Или поссорились?
Мужчина с синяком раздражённо махнул сжатым кулаком, второй откинулся на спинку стула, готовясь к нападению. Алина подумала, что сейчас они примутся драться, но мужчины притихли, прислушиваясь к щебетанию девиц. Третий парень, самый молчаливый из троицы, тоже небритый, довольно опрятно одетый, направился к девушкам.
Алина ничего не понимала. Какую информацию здесь можно получить? Батанов говорил, что в этом кафе собираются выходцы из Украины и Белоруссии. Здесь они обмениваются адресами и телефонами, ищут партнёров для халтур и шабашек, цепляют временных подружек, выпивают, смотрят футбол — в общем, коротают тоску по малой родине.
«Как по малой нужде», — подумала Алина, усмехнувшись.
Посетители кафешки раздражали, но не пугали, как в прошлый раз. Можно было забыть об ошибке, допущенной из-за отсутствия опыта, но Алина решила учесть все детали предыдущего, неудачного посещения. Хотела добыть информацию самостоятельно, чтобы раз и навсегда укоротить злые языки в отделе. Она искренне верила, что наступит день и час, когда оперативники примут её в свой коллектив. Брутальность имеет свои пределы. Она должна стать своей среди чужих, ведь мужчины — чуждая для неё среда.
Почему-то Алина хотела освоить именно мужскую профессию; ей казалось, что преодолев себя, она сможет внутренне вырасти и стать сильной женщиной. Быть наравне с мужчинами и не в каком-нибудь там офисе, где равенство и неравенство полов смазаны, а в сугубо специфической среде, где обстановка больше напоминает фронтовую. Откуда в ней эта боевитость, Алина не смогла объяснить бы никому. Даже самой себе. Росла она диковатой, неуклюжей, чуралась сверстников. И вдруг почувствовала склонность к стрельбам и погоням. Загадка. Если не сказать больше — тайна.
Сначала Алина ничего не поняла, но когда до неё дошло, оцепенела от страха. К ней направлялся один из троицы, самый небритый. Казалось, он весь зарос щетиной. Алина оглянулась. На сей раз подмоги не было, боевая страховка не подозревала о самочинности начинающей оперативницы. Меркушев и Хохленко в отделе или на оперативных просторах. Она одна. Всегда одна. Алина мысленно ругала себя за глупость и самонадеянность. Вот дура! Все опера считают её дурой. И правильно делают.
— Мадам? Или, мадмуаз-з-зэль? — щетинистый нарочито сделал ударение на «э».
От него чем-то пахло: видимо, не мылся со второго пришествия. А, впрочем, симпатичный. На Джонни Деппа похож.
— Вам-то что? — выдавила из себя Алина.
Она дёрнулась, порываясь уйти, но Джонни Депп периода средней молодости слегка надавил ей на плечо. Кузина подалась назад. Больно. Вот что значит — болтаться в одиночку по злачным местам. Поздним вечером без охраны сюда лучше не заходить. Можно остаться без чести и достоинства. Знала бы мама, куда занесло её непутёвую дочь. Алина вздрогнула. Кому позвонить, если грянет аврал? Щетинистый с шумом уселся за стол, с устрашающим видом предварительно погремев стулом. Аврал не замедлил нагрянуть.
— Скучаем, однако?
Ещё была надежда, что всё образуется. Мужчина уйдёт к своим, а Алина побежит домой, под крылышко к маме. Но было поздно. Вован кивком подозвал всю компанию. У Алины заныл желудок, заболел живот, застучало сердце, и всё это взбесилось одновременно. Она была готова упасть в обморок. Больше всего боялась, что её вырвет. Прямо здесь. За столом. Все умные мысли о равенстве полов разом исчезли. О каком равенстве может идти речь, если при приближении незнакомых мужчин начинается сердцебиение? О равных возможностях легко рассуждать в отделе, когда над всеми возвышается Константин Петрович и зорко следит за соблюдением строгих предписаний устава.
— Нет! — храбро выкрикнула Алина. — Не скучаю! Вам-то что?
— Нам ничего, — прищурился Вован, — нам ведь ничего, а пацаны?
— Э-э-эм-м-м, — загудели и замычали небритые, отмахиваясь от Вована.
Алина взглянула на свои руки. Пальцы не дрожали. Сердцебиение прошло. Она успокоилась. Нужно во всём искать смыслы, а смысл в том, чтобы она познакомилась хоть с кем-нибудь из приезжих из Белоруссии или Украины. Слово за слово, так можно выяснить, кто из гастарбайтеров промышляет разбоем. Именно так инструктировал Батанов. Пришло время освоить профессию по прямому назначению.
— Так и гуляйте на здоровье! Я своего парня жду!
Она старалась быть резкой. Про парня сказала, чтобы обеспечить себе безопасность. Приезжие побоятся связываться. Мало ли что за парень придёт.
— А он уже забыл про тебя! — бросил Вован, явно недовольный смелым ответом Алины, а она усмехнулась: пусть думают, что за столом сидит храбрая девушка.