— Дэн, а как с ним поговорить, чтобы он не догадался?
Они бежали к рынку, стремясь успеть и туда, и сюда: чтобы и Витю застать, и на работе ничего не заподозрили.
«Всем не угодишь», — сказала бы в этой ситуации Елена Валентиновна, подумала на бегу Алина.
— А зачем? Мы с ним поговорим по-взрослому, без приколов. Если не поймёт, ему же хуже будет — прикроем его паршивый бизнес. Торгует краденым на глазах честной питерской полиции. Где это видано, чтобы на глазах-то…
На рынке было безлюдно. Народ ещё не подтянулся. Кое-где торчали бабушки с тележками, но у лотков никто не толпился. Торговое время ещё не наступило.
— А ты номер его знаешь?
Алина похолодела. Номер телефона она не записала. Бестолковая какая. Алина вспыхнула от стыда и пробормотала:
— Да он всегда тут стоит. Иногда от ментов прячется.
— Не от ментов, — многозначительно произнёс Денис, а Алина весело подхватила:
— А от сотрудников полиции!
Они пробежались по рынку, заглянули во все укромные углы и закутки, толкнулись в подсобные помещения, но их не пустили. Да и вряд ли там мог скрываться торговец краденым товаром.
— Дэн, — зашипела вдруг Алина, прячась за широкую спину Хохленко, — вон он, у витрины. В сумке роется.
— Ты стой здесь, а я поговорю с ним, предъявлю удостоверение, представлюсь и выясню фамилию пропавшего белоруса. Как его звали-то?
— Вован, Володя, — прошептала Алина побелевшими губами.
Только в эту минуту она осознала важность своей профессии. Столько бегать вокруг да около, чтобы в одну минуту разобраться с неразрешимой проблемой.
И впрямь, Хохленко скорым шагом подошёл к Вите, тронул его за плечо и предъявил удостоверение, отчего Витя вмиг осел и сдулся, и если бы не сновавшие кругом люди, он бы прилёг у лотков от страха. Алина подпрыгивала, превозмогая нервное возбуждение. Она волновалась. Хотелось доказать Малышеву, что она тоже может показать класс. Какой класс, Алина не могла объяснить даже себе, но показать очень хотелось. По этой причине она долго прыгала, прячась за витрину, молясь и скуля одновременно. Когда Хохленко вернулся, на Алине трижды поменялся цвет лица — с синего на фиолетовый, с фиолетового на бордовый. При приближении Дениса лицо приобрело свойственный ему розовый оттенок.
— Что? — вырвалось у неё, несмотря на волевое усилие.
— Нормуль, киска, — хмыкнул Денис, разглядывая бумажку с номером телефона. — Здесь номер Вована, адрес, где он проживал раньше, и Витёк подсказал, что белорусский адрес могут знать его украинские собраться по труду и заработкам.
— А номер записал? — разволновалась Алина, заглядывая в бумажку с номером через плечо Дениса.
— Я не ты, все данные переписал, — ответил Хохленко, наливаясь важностью, отчего стал похож на переспевший помидор, — запомни, детка, это уголовный розыск! Чисто мужская профессия, и женщинам у нас не место.
— Да брось ты, Дэн, не до того сейчас, — отмахнулась Алина, — давай мне бумажку, я побежала к Малышеву.
— Ну вот, это женская логика, не успела чего-то наработать, сразу к Малышеву, а зачем и для чего — не понимает девушка, — заворчал Хохленко.
— А что же делать? — удивилась Алина.
— Терпи до обеда, а потом я освобожусь, съездим к хохлам, узнаем там, что к чему. А то побежишь к Малышеву, а выяснится, что вытянула пустышку. Вот смеху-то будет!
Алина заскучала. Денис правильно говорит. И от того, что он прав, стало невыносимо скучно. Чтобы удивить Малышева, нужно ещё много чего сделать. Съездить к хохлам, выяснить детали, установочные данные, а не только что к чему, и лишь после этого идти с докладом к Малышеву. Долгий и утомительный процесс, а так хочется всех удивить, да побыстрее. Не получается. Придётся смириться. А Денис отличный парень. Напрасно все над ним издеваются. И опер нормальный. Вон как всё по полочкам разложил. Алина нежно улыбнулась, подтверждая правоту слов случайного напарника. И они побежали в отдел, вприпрыжку, торопясь, словно боялись опоздать на уходящий поезд.
Они с трудом нашли рабочих. Сначала искали стройплощадку, затем долго пробирались по колдобинам и выбоинам, пока добрели до прорабской — душной и насквозь прокуренной. Двое мужчин зло оглядели вошедших. Было заметно, что им очень не понравилась Алина. Она и впрямь нелепо смотрелась в этой тесной комнатке. Чуть не задела головой притолоку, стукнулась о край шаткого столика, едва не перевернула неустойчивую скамейку. Брезгливо присела на табуретку, подальше от дыма и перегара, исходившего от рабочих.
— Пропал Белорус, пропал, он сам из Белоруссии, а мы с Украины, вместе работали, а тут он соскочил со связи, — негромко кивнул один из мужчин, косо взглядывая на притихшую Алину: мол, а этой чего здесь надо?
— Давно? — Денис вытащил из внутреннего кармана куртки записную книжку.
Мужчины насупились. Записная книжка с мятыми страницами вызвала у них чувство страха. Алина переместилась поближе, стараясь не привлекать к себе внимание.
— С неделю. Поехал комнату смотреть и отключил телефон. У него такой же был, — самым смелым оказался тот, что выглядел моложе всех.
Представился как Василий, сказал, что из Ровенской области. В Ленинградской области прижился, на Украину ездит редко.
— А у Белоруса есть семья? — спросила Алина, слегка охрипшим голосом.
Она вживалась в обстановку. Наверное, нужно было начинать именно так, вдвоём, в паре, а не ходить в одиночку и по бездорожью, только напрасно маялась. Денис наглядно продемонстрировал, как просто всё делается. Пришёл, с первого взгляда расположил к себе собеседников, достал блокнот; смотрит в глаза, слушает, не перебивает: всё чётко, без лишних слов и движений.
— Есть, да боимся жене звонить. Она сама тут набрала Николая, — Василий кивнул в сторону угрюмого мужчины в углу прорабской, — они из одной местности. Земляки. Коля сам из Ровенской области, а родился в Белоруссии. Раньше там жил.
— И что? — Денис живо обернулся к Николаю: — Что сказала?
— Да ничего, спрашивала, где Вован, куда подевался? Он каждый день отзванивался, а тут не звонит, на звонки не отвечает.
— Заявление писать будете? — спросил Хохленко, засовывая блокнот в карман.
— Не-а, — хором ответили мужчины, — жена Белоруса подъедет — напишет!
— Понятно, — легко согласился Хохленко, — позвоним, вызовем, успокоим.
Мужчины презрительно хмыкнули, что явно означало, уж кто-кто, а менты точно успокоят. А не согласишься, вечным сном заснёшь. Денис нахмурился, но, подумав, рассмеялся.
— Я тоже из Ровенской области, родился там, — сказал легко и весело, словно ждал подходящей минуты, чтобы поведать землякам о причастности к их нелёгкой судьбе.
— А-а, — равнодушно кивнули рабочие и заторопились, в дверь дважды заглядывал прораб.
Обратный путь показался Алине нетрудным и коротким. Она весело прыгала по кочкам и камням, думая, как обрадуется Малышев свежей информации.
— Ты это, Алинка, Малышеву-то не спеши докладывать, сами покопаем, вдруг что-нибудь да нароем? — Денис говорил осторожно, словно нащупывал почву, что там да как.
Больше всего его интересовало, а как отнесётся к его странному предложению Алина? По неписаному своду правил, любой прикомандированный к группе расследования из главного аппарата обязан сообщать старшему о каждом сигнале, о самой мельчайшей информации. Хохленко предлагал нарушить устав. Алина молчала, обдумывая его предложение. Если доложить Малышеву сейчас — ничего хорошего не получится. Информацию проверят оперативники из Главка. Алину до проверки не допустят. Потом скажут — информация оказалась пустой. И снова упрёки, попрёки и забвение. Алина слегка сбавила шаг, сделав вид, что споткнулась:
— А когда копать начнём?
— Да сегодня и начнём, прямо с вечера, — обрадовался Хохленко.
И Алина поняла, что ему тоже не везёт. Он одинок в своей работе. Его не приняли к коллективе, над ним смеются, награждая разными дурацкими прозвищами. Денис Хохленко тоже хочет доказать всем, что он чего-то стоит. Хоть три копейки да серебряных.
— Согласна!
Ответ прозвучал звонко и торжественно, словно Алина принимала присягу. Или клялась в вечной любви; в сущности, это одно и то же. Мотивы разные — суть одна.
Жизнь приобрела странную двойственность. Утром, днём и ранним вечером Алина числилась на службе. Более поздние часы уходили на проверку информации. Через два дня приехала жена Белоруса. Увядшая, тяжёлая женщина; внешне, впрочем, хрупкая. Тяжесть исходила от мрачного взгляда карих глаз. Казалось, женщина ненавидит весь мир. Измученные руки не знали покоя: лёжа на коленях, они постоянно шевелились, вибрировали, вздрагивали. На миловидном лице Раисы Фёдоровны, так звали жену Белоруса, застыла беспристрастность.
— Всегда звонил. Каждый день. Утром и вечером. Рассказывал, как дела, как устроился. А тут, пропал, нет и нет его, — немного лающим голосом поясняла Раиса Фёдоровна.
— Раиса Фёдоровна, а вы понимали, что что-то случилось?
— Можно Раей называть, — безжизненная одутловатая рука слабо шевельнулась на коленях, — понимала, что ж не понять-то? Так ведь боялась друзьям звонить, надоедать… Да и какие они друзья? Товарищи по несчастью. Вместе легче мыкаться на чужбине. Заступиться некому. Все норовят нажиться, а нам каждая копеечка в радость. Семья вон какая!
— Большая?
Алина налила чаю, положила на тарелочку свежие баранки, поискала сахарницу, но не нашла, видимо, опера умыкнули.
— Четверо у нас, маленькие все, строимся, полдома уже отстроили, а вторую половину заморозили, ждём, когда деньги будут.
— Рая, а где Владимир куртку покупал? В Белоруссии или в Питере?
— У нас брал, у нас в автолавке. Наша куртка, белорусская. Крепкая такая ткань, как плащ-палатка. Давно куплена куртка, года три уже. А что с курткой? — насторожилась Раиса.
— Да ничего, ничего, мы ещё устанавливаем личности, кто-то пропал без вести, а кто-то уехал или скрывается от долгов. Может, и ваш муж уехал по делам, — пробормотала Алина, стараясь не смотреть Раисе в глаза.