имеет место взаимодействие.
Таково взаимоотношение тело — сознание[63]; трудность его понимания лежит в вопрос© «как?». Что касается выгодности этой взаимосвязи, то она представляется достаточно очевидной, а именно — возможность психического влияния па физический акт. В качестве иллюстрации возьмем пример из повседневной действительности; кусок пищи во рту является причиной движения губ, языка, щек и т.д. Сознательное «я» отдает себе отчет весьма ясно в том, вкусна или не вкусна пища. В первом случае «я» может проглотить пищу, во втором — выбросить. В первом случае язык и глотка проталкивают пищевой комок в пищевод. Проделав это, наше сознающее «я» больше не контролирует движение куска, хотя последний еще находится в зоне действия мышц и нервов и они умело управляются с ним дальше. Сознательное «я», однако, уже потеряло контроль над ним. Даже если кусок окажется ядом, «я» не может непосредственно вмешаться. Таким образом, пищевой комок ускользает от чувственного восприятия в тот момент, когда наш выбор в отношении его становится недейственным. Психическое не сохраняется в условиях, которые делают его неэффективным.
Ниже говорится, что психическое может повысить реактивность физических систем тела. Таким образом, очевидно, что при благоприятных условиях реакция сетчатки может быть обнаружена уже при воздействии всего шести фотонов; а зрительная реакция может обусловить двигательное поведение всего организма. Однако без зрительного восприятия не смогла бы осуществиться и генерализованная реакция. Процесс, посредством которого реакция частного порядка биологически возводится до масштаба общей, некоторые биологи называют усилением. Субстратом усиления является эмоциональное возбуждение. Духовное начало едва ли может выступать в качестве порогового для физического стимула. Но как проявление этого начала возникает эмоциональное возбуждение, и оно уже может завладеть всем организмом. Интенсификация поведения эмоциональным началом весьма частное явление в жизни живого организма. Однажды я имел возможность наблюдать под микроскопом кусающую блоху. Этот акт, рефлекторный или нерефлекторный, казалось, разыгрывался на фоне крайнего эмоционального возбуждения. Отбрасывая лилипутские масштабы явления, наблюдаемую сцену можно было сравнить с списанием крадущегося льва в «Саламбо». Это была мгновенно промелькнувшая картина, говорящая о целом океане эффектов, заполнивших внутренний мир насекомого. Отсюда следует, что по меньшей мере одним из raison d’etre наших психических функций является воздействие па физические акты организма. Значение психического для жизни индивида заключается, по-видимому, в оказании влиянии на физические акты, в соблюдении интересов самосохранения — стремления, присущего организму. Следовательно, психика обеспечивает более полное соблюдение основных принципов существования, заложенных в живом организме.
Если сегодня подвергнуть это положение внимательному рассмотрению, являются странные на первый взгляд обстоятельства. Мы понимаем, что свойственный организму с незапамятных времен принцип самосохранения как бы отменяется «новым порядком вещей»; новые формы существования отрицают формы, предшествующие им; на горизонте появляются новые моральные ценности. Возникает принцип альтруизма. Намечается крупное противоречие в виде поощрения поведения, движимого любовью к ближнему до степени пожертвования жизнью собственного «я» ради жизни другого «я». Солдат отдает свою жизнь ради жизни других. Этот новый дух, по-видимому, в значительной мере соответствует развитию человека на нашей планете. Лорд Актон намеревался создать «Историю Свободы», между тем не менее стоящим было бы создание «Истории Альтруизма». Это может быть сочтено отходом от физиологии, однако я не думаю, что это так. В книге «Град Божий» св. Августина содержится немало физиологии. В той мере, в какой физиология включает в себя человека как физиологический фактор на нашей планете, это противоречие, главным действующим лицом которого он является, не лежит вне границ физиологической науки.
Признавая, что биологическая функция связи психического и физического заключается в расширении физических возможностей организма, следует далее ответить на вопрос, каким образом осуществляется иодчит нение физических действий организма психике. Этот вопрос лишь частично может быть задан в обратном смысле, так как только некоторый ор* ганизмы наделены психическими компонентами. У тех, которые им наделены, однако, совершенно очевидно, что телесно-духовная связь обеспечивает в физическом мире физические возможности для выражения психического содержания.
У всех организмов, в которых физическое и психическое сосуществуют, каждое из двух достигает своих целей только благодаря contact utile между ними. И эта связь может выступить в качестве окончательной и высшей интеграции, завершающей и формирующей индивидуальность организма. Однако вопрос, как осуществляется эта связь, остается нерешенным; он остается там же, где Аристотель оставил его более чем 2000 лет тому назад. «Есть, однако, одно своеобразное несоответствие, которое нам следует отметить как характерное для этой и многих других психологических теорий. Они помещают душу в теле и соединяют ее с телом, пе пытаясь вместе с тем определить причину этого соединения пли телесные условия, в которых оно возникает. Однако именно это, по-видимому, и является основным вопросом»[64]. Вместо того чтобы, как это обычно делается в физиологии, не упоминать об этом пункте вовсе, нам казалось более правильным привлечь внимание к нему, используя экспериментальные наблюдения, проведенные в последней главе этой книги.
Можно избежать обсуждения этой связи между двумя несоизмеримыми факторами, однако лишь ценой принятия одной из двух других точек зрения. Если, например, мы будем исходить из представления психического «я», продвигаясь оттуда к его предполагаемому представлению о мире, включая сюда и представление о теле, все построение становится умозрительным и несовместимость телесного и душевного отпадает. «Я» и его мир в этом случае едины по своей природе. Или же, учитывая, что здравый смысл, а также физика и химия, изучающие наше тело и окружающий его космос, сводят все это к единому фактору «энергии», мы можем предполагать, что наша способность мыслить представляет собой нечто вроде выделения этой «энергии». В этом случае несоответствие тело — душа также исчезает, ибо оба они стали формами «энергии», хотя в этом последнем случае это произошло благодаря допущению, которое, по-видимому, для многих является неоправданным.
Касаясь этих двух точек зрения, Рамон-и-Кахал сообщает, что в течение определенного времени он являлся ревностным сторонником первого взгляда, но отмечает далее, что в его практической деятельности приверженность к одной или другой точке зрения не имела равно никакого значения. Я сказал бы, что точка зрения Беркли лишила бы «изюминки» реальную действительность. Равным образом мне трудно себе представить, что достижения Древнего Рима возникли из подобной доктрины.
То мнение, что наша личность, может быть, составляется из двух основных элементов, не заключает в себе, на мой взгляд, больше вероятности, чем допущение, что она зиждется только на одном начале.
VIII. ВСЕЛЕННАЯ И ЗЕМЛЯ
КАНТ
Иммануил Кант родился в семье ремесленника в Кенигсберге. Там же он окончил университет, а затем учительствовал. В 1755 г. Капт стал приват-доцептом фплософпн, и только через 45 лет получил кафедру логики и метафизики в родном университете. Ведя регулярнейший образ жизни —по момоиту прихода и ухода из кафе, где он проводил вечера, соседи могли проверять часы,— он прожил до 80 лет, пи разу не обращаясь к врачам. При особой страсти к географии од никогда не покидал Восточной Пруссии. Кант был не женат, так как полагал, что семья помешает его занятиям.
Научные и философские интересы всецело подчиняли себе жизнь этого выдающегося мыслителя, развитие которого было столь же медленным, сколь и глубоким.
Основные работы Канта, написанные во второй половине его творческой жизни, посвящены критическому анализу философии. Значителен его вклад в этику, в постановку проблем логики и теории познания. Однако здесь невозможно дать даже краткий обзор его трудов, положивших начало классической немецкой идеалистической философии.
Мы обратимся к "докритическому", естественнонаучному этапу творчества Канта, в котором оп, быть может, раньше многих с исключительной ясностью поставил
вопрос об эволюции мира; он предложил механизм развития, основанный на законах современной ому физики. Гипотеза Канта о возникновении Солнечной системы из туманности, предложенная несколькими десятилетиями позднее также и Лапласом, так называемая космогоническая теория Канта — Лапласа, занимает существенное место в развитии естествознания; многие ее черты сохранились и в современных космогонических построениях.
Ниже следует предисловие к сочинению Канта «Всеобщая естественная исторпя и теория неба», опубликованному им анонимно в 1755 г.
Я избрал тему, которая по своей внутренней трудности, а также с точки зрения религии способна с самого начала вызвать у многих читателей неодобрение и предубеждение. Найти то, что связывает между собой в систему великие звенья Вселенной во всей ее бесконечности; показать, как из первоначального состояния природы на основе механических законов образовались сами небесные тела и каков источник их движений,— понимание этого как будто далеко превосходит силы человеческого разума. С другой стороны, религия грозит торжественно выступить с обвинением против той дерзости, когда осмеливаются приписывать природе, предоставленной самой себе, такие следствия, в которых справедливо усматривают непосредственную руку всевышнего, и опасаются найти в нескромности подобных размышлений доводы в защиту богоотступничества. Я прекрасно вижу все эти затруднения и все же не падаю духом. Я сознаю всю силу встающих предо мною препятствий и все же не унываю. Со слабой надеждой пустился я в опасное путешествие и уже вижу очертания новых стран. Те, кто найдет в себе мужество продолжить это исследование, вступят в эти страны и испытают чувство удовлетворения, назвав их своим именем.