тверждение того, что в соответствующем месте будет сказано по этому поводу, я приведу здесь один только отрывок из сочинения господина Брадлея о движении неподвижных звезд: «Если составить суждение, сопоставив результаты нынешних наших лучших наблюдений с теми, которые с известной степенью точности производились ранее, то выясняется следующее: некоторые неподвижные эвезды действительно изменили свое положение относительно друг друга, и притом так, что совершенно очевидно, что это произошло не вследствие какого-то движения в нашей планетной системе, а что оно может быть объяснено только движением самих звезд. Арктур дает нам веское доказательство в пользу этого. Действительно, если сравнить нынешнее его склонение с тем местом его, которое определили Тихо и Флемстид, то мы обнаружим, что разница между ними большая, чем можно было ожидать от неточности их наблюдений. Есть основание полагать, что среди великого множества видимых звезд найдутся и другие примеры подобного рода, так как их взаимное расположение может изменяться по самым разным причинам. В самом деле, если представить себе, что наша собственная солнечная система меняет свое место по отношению к мировому пространству, то по прошествии некоторого времени это должно вызвать видимое изменение угловых расстояний неподвижных звезд. А так как в подобных случаях это оказало бы большее влияние на местоположение ближайших звезд, чем на местоположение отдаленных, •го нам будет казаться, что их взаимное расположение изменяется, хотя в действительности сами звезды остаются неподвижными. Если же, наоборот, наша собственная планетная система стоит неподвижно, а некоторые звезды действительно движутся, то и в этом случае должно казаться, что их положение изменяется, притом тем значительнее, чем ближе они к нам или чем более заметно нам направление движения. Так как, следовательно, положение звезд может изменяться под влиянием столь различных причин, то, принимая во внимание колоссальные расстояния, на которые, несомненно, удалены от нас некоторые звезды, следует полагать, что потребуются, вероятно, наблюдения многих поколений, дабы определить законы видимых изменений хотя бы одной-единственной звезды. Тем более трудно определить такие законы для всех наиболее замечательных эвезд».
Я не берусь в точности определить границы, отделяющие систему господина Райта от моей собственной и указать^ в чем я просто следовал его схеме и в чем развил ее дальше. Однако вскоре мне представились серьезные основания значительно расширить их в одном направлении. Я обратил внимание на те звездные туманности, о которых упоминает г-н Мопертюи в своем трактате о фигуре созвездий[66] и которые имеют форму более или менее открытых эллипсов, и легко убедился в том, что они не что иное, как скопление множества незначительных звезд. Всегда правильная округлость этих фигур убедила меня в том, что здесь перед нами должно быть бесконечное множество звезд, и притом расположенных вокруг некоторого общего центра, ибо иначе они должны были бы ввиду их свободного положения по отношению друг к другу казаться неправильной формы, а не ясно очерченными фигурами. Я сделал также вывод, что в той системе, в которую они объединены, они должны группироваться преимущественно в одной плоскости, потому что они представляют не совершенно круглые, а эллиптические фигуры, и что ввиду их слабого света они должны находиться от нас на неизмеримо большом расстоянии. Выводы, которые я сделал из этих аналогий, предложены на рассмотрение непредубежденного читателя в самом трактате.
Во второй части, содержащей в себе основную тему настоящего трактата, я пытаюсь объяснить, как на основании одних лишь механических законов образовалось мироздание из простейшего состояния природы. Если же тем, кого смущает дерзновенность моей попытки, я смею предложить, какого порядка им следовало бы придерживаться при рассмотрении моих взглядов, то я попросил бы их прочесть прежде всего восьмую главу, которая, надеюсь, направит их суждение на верный путь. Но, приглашая благосклонного читателя приступить к критическому рассмотрению моих взглядов, я, естественно, опасаюсь, что, поскольку к такого рода гипотезам обычно относятся ненамного лучше, чем к философским мечтаниям, читатель вряд ли охотно согласится разобраться в придуманной нами истории природы и терпеливо следовать за автором через все повороты, благодаря которым он обходит возникающие перед ним затруднения,—и все это для того, чтобы в конце, быть может, посмеяться над своим собственным легковерием подобно зевакам, слушающим зазывалу на лондонской ярмарке[67]. Но я осмеливаюсь обещать, что если предлагаемая подготовительная глава все же побудит читателя рискнуть в силу столь вероятных предположений на такое отважное путешествие в область физики, то на дальнейшем своем пути оп не встретит столько закоулков и непреодолимых препятствий, как он, быть может, опасался вначале.
Действительно, я с величайшей осмотрительностью старался избежать всяких произвольных измышлений. Представив мир в состоянии простейшего хаоса, я объяснил великий порядок природы только силой притяжения и силой отталкивания — двумя силами, которые одинаково достоверны, одинаково просты и вместе с тем одинаково первичны и всеобщи. Обе они заимствованы мною из философии Ньютона. Первая в настоящее время есть уже совершенно бесспорный закон природы. Вторая, которой физика Ньютона, быть может, не в состоянии сообщить такую же отчетливость, как первой, принимается здесь мною только в том смысле, в каком ее никто не оспаривает, а именно для материи в состоянии наибольшей разреженности, как, например, для паров. На столь простых основаниях я совершенно естественно строю всю свою последующую систему, не делая никаких выводов, которые не мог бы сделать каждый внимательный читатель.
В заключение позволю себе сказать несколько слов о том, насколько ценными и важными я считаю те положения, которые встречаются в излагаемой ниже теории, и о том, какую оценку ее желал бы я получить от беспристрастных судей. Справедливо судят об авторе по тому клейму, которое он сам ставит на свое изделие, поэтому я надеюсь, что мыслям, высказанным мною в различных частях настоящего трактата, будут придавать не больше значения, чем я сам им придаю. От подобной работы вообще нельзя требовать строжайшей геометрической точности и математической непогрешимости. Когда система основана на аналогии и совпадении согласно законам вероятности и на правильно построенных суждениях, то она достаточно удовлетворяет всем требованиям своего предмета. Я полагаю, что эта степень годности достигнута мною в некоторых главах настоящего трактата, например в теории звездных систем, в гипотезе о свойствах звездных туманностей, в общем очерке механического происхождения мироздания, в теории кольца Сатурна и в некоторых других. Несколько менее убедительными кая;утся некоторые отдельные части изложения, например определение соотпошеппй эксцентриситета, сравнение планетных масс, различные отклонения комет и некоторые другие.
Поэтому если в седьмой главе, увлеченный плодотворностью системы и красотой величайшего и самого удивительного предмета, какой только можно себе представить, я, насколько возможно, развиваю выводы из моего учения — правда, все время руководствуясь аналогией и разумной вероятностью, хотя и с некоторым риском,— если я рисую воображению бесконечность Вселенной, образование новых миров и гибель старых, безграничное пространство хаоса, то я надеюсь, что ввиду увлекательности предмета и того наслаждения, какое испытывают от сознания максимальной стройности теории, ко мне проявят снисхождение и не будут судить о ней со всей геометрической строгостью, к тому же не подходящей для подобного рода исследований. На. такую благосклонность я рассчитываю и п)о отношению к третьей части. Впрочем, и в ней читатель всегда найдет нечто большее, чем произвольные вымыслы, хотя и нечто меньшее, чем бесспорную истину.
ГЕТТОН
Джеймс Геттон родился в Эдинбурге; там же он окончил университет по отделению искусств. Став помощником адвоката, он сначала увлекся химией. Затем три года изучал медицину и в 1749 г. в Лейдене получил степень доктора медицины. Несколько лет в своем имении он занимался сельским хозяйством. Однако, путешествуя по родной Шотландии, по Англии и Уэльсу, Геттон все больше обращается к проблемам геологии.
В точение ряда лот оп разрабатывал свои представления о развитии Земли, сформировавшиеся на основе полевых наблюдений. Геттон сформулировал принцип непрерывности геологического развития и указал на процессы, составляющие геологический цикл при вторжении изверженных пород в толщу осадочных. По сравнению с подчас фантастическими гипотезами и частными сведениями, составлявшими тогда содержание геологической науки, обобщения Геттоиа были крупным шагом вперед в понимании эволюции и действия геологических сил. Работы Геттона сначала были опубликованы в «Известиях» только что осповаппого Эдипбургского Королевского общества, а затем в двухтомной «Теории Земли» (1795). Его друг, шотландский естествоиспытатель и математик Джоп Плейфер, переработал записки и книгу Геттона, которая написана очень пространно, и в 1802 г. издал свое «Изложение геттоновой теории Земли».
Мы приводим предисловие к этой блестяще написанной книге Дж. Плейфера, оказавшей существенное влияние па развитие геологической мысли, в первую очередь, на труды английского геолога Чарлза Лайеля.
Предисловие
Даже при первом знакомстве с явлениями минерального царства мы убеждаемся в том, что условия на поверхности Земли не были одинаковыми во все времена и не были такими, какими они представляются в данный момент. Когда мы смотрим на отпечатки растений в наиболее твердых породах, когда мы находим деревья, обратившиеся в кремень и целые толщи известняка пли мрамора, состоящего из ракушек или кораллов, мы видим одну и ту же сущность в двух, совершенно различных друг от друга состояниях. В последнем случае мы имеем ясное доказательство того, что теперешняя суша была некогда глубоко погружена в воды океана. Если к этому мы прибавим то, что обширные массивы скал, весьма прочных и плотных, состоят лишь из песка и гравия, а с другой стороны, мы находим теперь гравий в том виде, как он первоначально образуется в руслах рек или на берегу моря в местах, удаленных от того и другого. Если далее мы станем размышлять о неправильном и изломанном контуре материков и о сходстве земных слоев по обе стороны одной долины или однго морского залива, то мы увидим достаточно причин, приводящих нас к выводу о том, что Земля была театром многих великих превращений и ничто на ее поверхности не избежало их действий.