Борис поднял камень, прицелился в буек, но кидать не стал.
— Чего же поехала-то?
— А не знаю. Зря поехала. Я думала, мы с тобой встретимся, как тогда… и все будет так же.
— Ну и что тебе не так?
— Ты мне не так. Море это не так. Всё мне не так.
— Да, заметно, — сказал он и опять прицелился в буек.
— Ты в этот раз какой-то скучный. Погода плохая. Соседи — идиоты… Завтра уеду, если ничего не изменится.
— Что может измениться? Море? Оно всегда гостеприимное… Только погода, — сказал Борис. — Но погода для тебя — меньшее из зол. Я-то не изменюсь, да и соседи вряд ли.
— Ну и очень плохо.
Борис сделал плавное движение рукой, как бы собираясь бросить камень, но не бросил. И потом еще раз повторил это движение.
— Ну, кидай уже, что ли!
Он улыбнулся Ольге одним ртом.
— Ты стала ядовита, как медуза. И все время чего-то требуешь. Развлекайте ее, видите ли…
— Да, я — женщина, и меня нужно развлекать!
— Я ж тебя сколько раз вечером на дискотеку звал. Сама не хочешь.
— Смотреть на эти пьяные рожи?..
— Почему — пьяные рожи? Обычные отдыхающие люди…
— Благодарю покорно, — повторила Ольга.
— Можно поехать в аквапарк. А вообще, совсем не обязательно куда-то ездить. Комната в нашем распоряжении. Давай вернемся туда и займемся любимым делом, — сказал Борис, беря ее за руку. — Я помню тебя совсем другой…
Ольга вырвала руку и отвернулась:
— Спасибо, что-то сегодня не хочется.
Борис взглянул на нее неторопливо, спокойно. Он уже знал все, что будет дальше. Ничего не изменишь.
— Пойдем домой, — сказал он. — Пехтерев обещал сегодня прочитать новую главу.
— Опять слушать этот бред?
— Все развлечение, — сказал Борис, вытаскивая зонтик из гальки. Ольга осталась сидеть, обняв руками колени.
— Ты не идешь?
Она взглянула на него снизу вверх с какой-то жалобной веселостью.
— Знаешь, я, наверное, замуж выхожу.
Борис медленно сложил зонт, убрал в сумку покрывало.
— Ты решила это только сейчас?
— Да.
— Хорошо.
— Что хорошо-то?
— А дело в том, что я тоже, наверное, женюсь.
— Не ври. Ты это только сейчас придумал. Даже не знаю зачем: или чтобы отомстить, или чтобы мне не было больно с тобой расставаться.
— Да тебе уже и не больно.
— Так ты врешь насчет женитьбы?
— Женюсь, если она согласится.
— Что за женщина-то? — с ревнивым интересом спросила Ольга. — Красивая, молодая?
— Да просто женщина. Неважно. Я ведь у тебя не спрашиваю…
— А ты спроси, я отвечу.
— Зачем мне? Обойдусь.
Ольга резко встала и поморщилась от боли в отсиженных ногах.
— Ну вот и прекрасно. Все выяснилось. Вечером я уезжаю. А сейчас пойдем слушать Пехтерева.
— Пойдем.
Они неторопливо двинулись с пляжа. Отошли шагов двадцать, когда Борис, что-то вспомнив, повернулся и, почти не глядя, бросил камень. Со звонким щелчком он отскочил от твердой пластмассовой поверхности буйка, и мальчишки восторженно завопили.
— Ишь ты, снайпер, — проворчала Ольга.
Пехтерев приехал на пару дней раньше.
Борис с чемоданом стоял в тени дома и ждал хозяйку, и тут из ванной вышел какой-то человек в длинных и широких семейных трусах.
— Василий Иванович Пехтерев. Самобытный русский писатель, член творческого союза, автор восьми книг прозы и трех поэтических сборников! — представился он, пожимая руку Борису и испытующе глядя ему прямо в глаза своей полуседой бородкой. Он был невысок, толст, благостен на вид.
— Вот это да! — сказал Борис с неподдельным восхищением. Он даже забыл представиться в ответ. — Самобытный русский писатель… Где бы добыть ваши книжки?
— А я подарю, подарю! — радостно вскинулся Пехтерев и побежал к себе в комнату, подтягивая трусы.
Оказалось, он привез две пачки своих книг, чтобы раздаривать направо и налево. «Пусть народ знает Пехтерева! Его надо знать!»
Пока он бегал за книжками, Борис обнял Ольгу, возвращавшуюся с моря. День был солнечный, великолепный, морской. Ольга повязала на бедра легкое голубое парео и шла под широкополой соломенной шляпой, слегка усталая и разомлевшая от солнца. Ее хотелось немедленно взять на руки, отнести в комнату и любить. Она отдавалась бы безропотно и бессильно, и это только еще больше возбуждало бы его…
Он поцеловал Ольгу, взял ее руку в свою.
— Ну, как ты?..
— Хорошо.
— Я скучал.
— Я тоже.
Он отступил на шаг, но руку ее не выпустил.
— Ты еще лучше, чем тогда.
Она улыбнулась.
— Ну и где твоя… наша комната? — поправился он.
— Там же, где и раньше.
— Отлично. Отлично.
Он смотрел на нее и не мог насмотреться. Два года прошло… Снова обнял. В это время появился Пехтерев с книжкой в руках. Обомлел в отдалении. Несколько секунд смотрел на Ольгу и Бориса, потом резко развернулся и ушел.
Теперь он старался не здороваться с Борисом, прошмыгивал мимо него по утрам на пляж — грузный бородатый гном с полотенцем на плече, — а если уж не было никакой возможности избежать встречи, то бурчал себе под нос что-то невнятное.
— Он за мной ухаживал два дня, — тихо сказала Ольга.
— Ну, понятно, — усмехнулся Борис. — Ты, конечно, позволяла ему это.
— Я же женщина…
Так Борис и остался в неведении относительно произведений Пехтерева.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы совсем. Василий Иванович установил традицию читать по вечерам вслух на кухне, когда отдыхающие собирались ужинать. Так что волей-неволей, главу за главой, они должны были внимать исполнению его новоизданного романа, который назывался «Ширь родины моей». За две недели писатель рассчитывал управиться. Посидев так пару вечеров, Борис решился на крайний шаг: хотя квартирная хозяйка и была недовольна, но ужинать он стал у себя в комнате.
Ольге произведение Пехтерева поначалу нравилось, и она ссорилась с Борисом.
— Ну почему ты не хочешь его послушать? Это же так интересно, жизненно… быт провинциальных проституток… В конце концов, со многими ли писателями ты был знаком в своей жизни, чтоб вот так открыто пренебрегать им?
Борис валялся на кровати, скрестив обгорелые руки на груди и улыбаясь в потолок. Он намазался кремом от ожогов, но знал, что ночка будет беспокойная. Перележал сегодня на солнце.
— Вот я врач, но я же не заставляю его выслушивать все подробности своих операций. Не рассказываю о том, что находится в человеческих кишках или в желудке. А он рассказывает, да еще и с удовольствием. Патриот, прости господи. Поет вслух и ничего вокруг не слышит, кроме себя, как глухарь на току. Ширь моих просторов, понимаешь…
— Ширь родины моей.
— Ну да, именно… Хоть бы вслух-то, при людях, постеснялся… тоже мне, Гомер… Ты вот скажи, откуда он это знает? Все эти подробности? Не иначе, заказывает девочек постоянно. Борода седая, а все туда же…
Кстати, Ольга как-то на кухне обронила, что бороды ей не нравятся, в них есть что-то невыносимо мерзкое. Пехтерев это случайно услышал. На следующее утро писатель появился без бороды, странно изменившийся. Вместе с бородой куда-то исчезла и его русскость, самобытность… Стал довольно нестарым еще, гадким мужичонкой. Прежними остались только его длинные семейные трусы.
— Да он ради тебя готов на многое! — сказал изумленный Борис.
Ольга подмигнула: да, я такая.
Еще через пару вечеров и Ольге надоели литературные чтения. И хотя Пехтерев настойчиво просил ее остаться, она уходила, ссылаясь на головную боль. В комнате ждал Борис. Они ложились в постель и больше не теряли времени даром.
Поезд пришел по расписанию, ни минутой раньше, ни минутой позже. Борис подсадил Ольгу, подал ей вещи. Его лицо все это время — и пока они шли на станцию, и пока ждали поезда — оставалось почти бесстрастным.
— Ты как будто рад, что я уезжаю.
— Нет. Но у меня такое чувство, будто мы были женаты с тобой лет пять, и не очень-то счастливо. А теперь вот развелись и вздохнули с облегчением.
— Как хорошо, что этого не произошло в действительности!
— А мне жаль.
— Правда? Действительно жалеешь?
— Да. Но что это может изменить?..
Она замешкалась на ступеньке.
— На самом деле все еще можно изменить…
— Тогда не уезжай, — просто сказал он.
Она стояла наверху. Секунды шли. И вдруг поезд совершенно бесшумно тронулся с места.
— Нет. Уже поздно! — крикнула Ольга, махнула рукой и пошла в свое купе.
— Вот так, дорогая, — вздохнул Борис. Он видел в плывущие мимо окна, как Ольга идет по вагону, пронизывая его насквозь и оставаясь при этом на одном месте. Она искоса взглянула на него, снова махнула рукой: иди, иди, нечего стоять! Все уже кончилось…
Но он еще долго стоял и смотрел, пока поезд весь не протянулся мимо него и не скрылся за поворотом.
— Ширь родины моей, — пробормотал Борис.
— Эй, дорогой, купи пальму! — сказал ему в спину местный житель, сидящий под пальмой и обмахивающийся небольшим деревянным веером.
— Эту? — спросил Борис, кивнув на дерево.
— Нет, дорогой, чуть поменьше.
Пальмочки были рассажены у него по горшкам, как малые дети.
— Выбирай любую. Будет расти у тебя дома и напоминать о солнечном юге.
— А это мысль, — оживился Борис. — Только не сейчас. Буду уезжать — куплю обязательно.
— Договорились, приходи…
Они познакомились здесь два года назад. Борис приехал один и снял комнату на втором этаже, ту самую, из которой уехала сегодня Ольга.
Сначала ему было здесь все интересно, потому что он первый раз попал на солнечный юг.
Он бродил пешком по поселку, лежащему на горах, дивился местным растениям, долго сидел у дороги и смотрел с высоты на море. Близко к нему, впрочем, не особо стремился. Море было грязное. Несколько раз в день он ходил на маленький местный рынок пить пиво, вино или чачу. Он прекрасно знал, что и вино тут ненастоящее, и чача бог знает какая, но послушно пил все это, отвечая широкой улыбкой на фальшивые улыбки торговцев. А на пляже обязательно брал у разносчиков свежайшую чурчхелу, беляши или сахарные кольца. И несколько раз съездил на какие-то левые экскурсии.