Поэтому он и не любил зиму. Вообще холод. А уже временами шел, валился с неба противный мокрый снег.
Прогноз на ближайшие дни передавали неутешительный. «Дальнейшее понижение температуры, осадки, порывистый северный ветер». Каждое утро, уходя на работу чуть свет, он слышал по радио одни и те же чеканные, убийственные формулировки. Становилось все темнее и холоднее. Становилось невыносимо.
Приближалась депрессия, и он не мог ничего поделать с этим.
В прошлом году, в предзимье, он едва не решился на радикальные меры против тоски. До сих пор в его мозгу с фотографической точностью мерцало увиденное тогда: тридцать таблеток снотворного на дне большой пивной кружки… В каком-то старом фильме о Гражданской войне люди вместо сахара клали в чай таблетки сахарина. То, что происходило с ним в прошлом году, было очень похоже на все это и внешне, и по настроению: та же безысходность, отчаяние, холод… Однако выпить адскую смесь тогда он не смог — таблетки не растворились, а глотать их с детства не научился, всегда разжевывал. Ладно еще одну-две, но не тридцать же!
И вот затменье надвигалось вновь.
Нет, не сейчас. Не сегодня. Позже. Пока еще терпение есть. Еще можно успеть прочитать хорошие книги, которых теперь так много.
Книги держали его. Они заменяли ему все — женщин, друзей… Он не умел писать книги, но очень хорошо умел их читать.
Впрочем, у него никогда и не было ни нормальных женщин, ни друзей. Почему? Он не знал. Может быть, именно поэтому с наступлением зимы чувство безысходности в нем усиливалось, подталкивая к необратимым действиям.
До сих пор он держался, но слишком многое зависело от погоды. А та портилась.
Лучше всего бывало, конечно, летом. Летом можно идти куда хочешь, не думая об одежде и еде. Можно плавать в реке, жечь костры по ночам, бесконечно смотреть на звезды. Сдувать с плеч легкий тополиный пух. Мечтать о том, что когда-нибудь шутливо сдуешь пушинку с чьего-то хрупкого плеча рядом…
Нет, о лете больно вспоминать. И не нужно. Сейчас глубочайшая осень.
События замкнулись в кольцо. Он чувствовал, как в мозгу воздвигаются мягкие, но упругие преграды для мыслей; не помнил даже, когда в последний раз делал запись в дневнике. Вокруг не происходило ничего достойного. Совсем ничего. Он ясно понимал безнадежность своего положения.
В один из совсем черных дней он поехал в центр города за книгами, надеясь на них, как на последнее средство спасения.
Погода была никудышная. Термометр показывал минус два, и хотя с утра еще светило солнце, но именно сейчас все небо обложило ватными облаками, вдоль улиц засвистел пронизывающий ветер, перемешанный с ледяной крупой… Что делать, он все равно поехал. Хуже не будет.
Его город имел древнюю историю. Пропитан был историей насквозь. На каждом квадратном метре городских площадей когда-то происходили события, определявшие судьбу всей страны. Новые кварталы, конечно, портили прежний облик города, но центр и крепость сохранили свое очарование. Он любил там иногда бродить. Летом. А сейчас была поздняя осень, и город стал почти неузнаваем. Словно хмурый, неприветливый чувак, который в ответ на «здравствуй» посылает подальше. Он готов был сказать своему городу «фэ». А может, город и сам не любил зиму, и у него тоже портилось от этого настроение? — хотя за тысячу лет своего существования он, скорее всего, привык к тому, что снег здесь лежит по полгода.
На трамвае доехал до кольца, прошел мимо почтамта, закрытого на обед, потом вдоль мрачноватых сталинско-ампирных банковских фасадов, потом мимо рынка, где возле холодильников героически замерзали продавцы мороженого, и наконец достиг магазина. Глаза слезились от встречного хлесткого ветра. Он чувствовал, как дубеет кожа на лице.
Взглянул на свое отражение в стеклянной двери. Ужас! Нос покраснел, как у старого алкаша, лицо приобрело серо-сизый оттенок. Вот что делает с ним холод. И это тоже было одной из причин, по которым…
Он вошел. Волна теплого воздуха ласково обняла его, согрела извлеченные из карманов руки. Здесь было хорошо: тепло и много книг, новых, еще не прочитанных им книг. Слава богу, что на свете есть еще много хороших непрочитанных книг! У полок он на время забыл, что творится там, снаружи.
Выбрал одну книгу, очень дорогую, про которую точно знал: хорошая. Поэтому о деньгах нечего было жалеть. Если бы он мог, то купил бы вообще все книги. Но в его маленькой квартирке и так не повернешься. Там хватало места только на самые необходимые вещи: диван, стол, стулья. А книги не могут сжиматься до микроскопических размеров. Он обвешал все стены бесконечными рядами самодельных полок. Ему уже было тесно у себя дома. Словно в плену у книг…
Страшно не хотелось уходить. Он задержался у окна.
На улице мело. Белые снеговые щупальца, подхваченные ветром, пересекали тротуар и стремились под колеса машин, откуда выныривали потом без всякого вреда и задерживались лишь у газонов на той стороне. Щупальца неслись бесконечным потоком, и кое-где уже появились небольшие сугробы.
Он стоял, глядя на это, и раздумывал, успеет ли прочитать купленную книгу до того, как… Одновременно рассматривал в стекле свое отражение.
Красивым его никто не рискнул бы назвать. Узкие, глубоко посаженные глаза. Мешки под ними, предмет ежедневной бессильной злобы. Плотно сжатый рот. Ни дать ни взять — крупный руководитель, без счета тратящий здоровье на производстве. Только вот молод еще. А впрочем, на макушке начала просвечивать будущая обширная плешь, и со стороны он таким уж молодым не казался.
И пузо, конечно, пузо… Старая рана на нем — свидетельство давней стычки с гопотой — ныла к непогоде. И как жив тогда остался? Доктору спасибо…
Быт заел его, жизнь доконала глупыми мелочами. Насколько легче было бы схватиться с противником в открытую, как тогда, поставить на кон все… но в том-то и дело, что никто ему сейчас не противостоял. Он подозревал, что сам мешает себе, но тут возникала даже и теоретически неразрешимая проблема: как бороться с собой? И нужно ли? А вдруг тот, кто ему мешает, гораздо лучше его — и более достоин жить с этим не шибко красивым лицом, в этом бесформенном теле?..
Время шло. А ведь ему нужно было еще зайти на почтамт. Несколько дней назад он случайно познакомился с молодой женщиной, они сходили в театр, потом погуляли по набережной. Ничего особенного. Она сказала, что оставит на почтамте сообщение до востребования — где и когда они увидятся в следующий раз. Это его несколько удивило: зачем так сложно? А вообще-то он сразу понял, что номер дохлый. Ведь она осталась явно не в восторге от него. Он некрасив и, хотя болтал без умолку, произвести на нее впечатление не смог. Наверное, таким способом она просто хотела избавиться от ненужного знакомства.
Могла бы сказать два слова. Не пришлось бы ему сейчас терять время…
Пятнадцать минут назад, когда он шел мимо почтамта, тот был еще закрыт, ну, а сейчас обед должен уже закончиться. Постояв еще минуту, он направился к выходу, поднимая воротник куртки. Ветер все равно сразу забрался под нее, будто обхватил ледяными ладонями. Он почти побежал, надеясь согреться в движении.
Решил немного срезать путь, пройти по переулку, который должен был вывести его к почтамту напрямик. Раньше он здесь почему-то никогда не ходил (сказывалась привычка к большим улицам и площадям), но, по всем признакам, переулок этот вел туда, куда нужно.
Переулок был очень уместен здесь. Все переулки пронизывают центры крупных городов, составляя их незыблемую основу. А этот был вдобавок и уютен, с его деревянными одноэтажными домиками и аккуратными маленькими палисадами. Наверняка летом домики эти утопали в зелени и цветах.
В одном из окон сидела и смотрела на него, обернув лапы пушистым хвостом, большая дымчатая кошка.
Он улыбнулся.
Мимо, кутая шею тонким голубым шарфом и тяжело кашляя в перчатку, шествовал полковник артиллерии. Густые брови его были заснежены, взгляд, устремленный в никуда, землист. Он шел на службу выполнять свой долг, защищать страну.
За ним неторопливо двигалась мамаша или бабка с сыном или внуком. Ребенок требовал мороженого. Женщина сердито прикрикивала на него. Ребенок противно верещал. Женщина еще больше сердилась и бесцеремонно тащила его за руку.
По другой стороне переулка шла девушка. Она тоже с любопытством осматривалась по сторонам; не слишком красива, однако он отметил изящество и безупречное сочетание цветов в ее одежде, и прическу, которая казалась совершенно естественной.
Они встретились глазами. Безмолвный контакт продолжался какое-то мгновение, а потом она отвела взгляд.
Он был ошеломлен.
Столько света, простора и свободы… Столько понимания в едва заметной улыбке… Столько дружелюбия… и столько внутренней силы. Такого он еще никогда не встречал.
На него словно затмение нашло. Десяток шагов он не видел вообще ничего и не помнил, как переставлял ноги. Был уверен уже, что девушка ему почудилась. Еле-еле сумел обернуться-то.
Она была там, она медленно удалялась. Он ощутил мгновенное страстное желание еще раз посмотреть ей в глаза, но разглядел лишь ее резкий профиль, когда девушка заметила ту же кошку в окне и улыбнулась.
Впрочем, хватит с него. И этого много.
Надо же, какая девушка…
Господи, подумал он, ну вот что мешало мне сразу подойти и заговорить? Почему она не рядом со мной? Моя вторая половина, я это знаю точно, я сразу понял это несколько секунд назад. И вон она уходит навсегда…
Размышляя так, он неудержимо увеличивал расстояние между ними. С каждым новым шагом яснее понимал, что теряет нечто бесценное — и сам виноват. Теперь уж точно сам виноват, больше некому. И нет ему за это прощения.
Вернуться и попробовать? Но это будет нелепо. Она подумает: заторможенный какой-то… Поздно, поздно. Возможность упущена.
Да ладно, не в первый же раз! Успокойся. Скорее всего, она стерва. Или просто замужем.
В глубине души он понимал: все это пустые отговорки, не поздно сейчас и не будет поздно никогда… нужно лишь иметь смелость… просто собраться с духом, решиться — и подойти. За дальнейшее он был спокоен, ему лишь бы подойти, хоть как-то закрепиться на том берегу, занять ее внимание… Но уверенности у него как раз и не было. Гораздо быстрее он мог бы найти массу причин и оправданий для того, чтобы ничего не делать.