Три месяца, пока не придет тепло, у них теперь есть. А дальше… Ну, еще неизвестно, как все обернется дальше.
Вечером они получили деньги за троих. А Максим?.. Он куда-то ушел, ничего не делал. Вроде бы сказал, что собирается в Приозерск, он уже давно собирался… Ну, вот и хорошо, сказал рассудительный бригадир Иван Иваныч. Без таких работников обойдемся.
— Зайдешь ко мне? — спросила Лена потом. Они медленно двигались вдоль по улице. Коля кивнул:
— Только сначала в магазин, за продуктами.
— Конечно. Ты такой большой, сильный. Тебе надо есть. А потом отдохнем, мы оба очень устали.
— Да, мы отдохнем, — сказал Коля.
2
Мужчина, вошедший в трамвай на очередной остановке, выглядел уже хорошо за сорок, но ребенок, которого он держал на руках, вряд ли был его внуком.
Крошечный младенец, случайно оказавшийся в объятиях деда, не смотрит так безмятежно: обычно таращится с изумлением — дескать, ты кто такой, ты же не мама и не папа, я тебя вроде не знаю… Куксится несколько секунд, а затем поднимает рев.
Нет, этот вел себя тихо, бузить не собирался, сонно смотрел через плечо мужчины в никуда.
Мужчина же — крепкий, довольно высокого роста, с пузцом, слегка переваливающимся через брючный ремень, — уверенно и спокойно держал младенца так, чтобы тому было удобно сидеть в кольце его рук, словно птенцу в гнезде. Не сжимал его слишком сильно, но и не ослаблял объятий уж совсем, до полной свободы. Рукава его рубашки были закатаны выше локтя. Мышцы отчетливо шевелились на запястьях, словно змеи. Бицепс бугрился, вспыхивал, чуть что. Стрижен он был коротко, по-армейски.
И у всех женщин в вагоне сразу возникло желание уступить ему место и немного посюсюкать с ребенком. Ай, кто же это у нас такой маленький да хорошенький… И, может быть, невзначай познакомиться с этим привлекательным, уверенным в себе мужчиной солидного возраста, который вот не боится один с маленьким ребенком в трамвае… Да и обручального кольца на пальце у него нет. А это дает простор фантазии. Например: у него была жена, и он ее любил безумно. Безумно! Но она, к сожалению, умерла при родах. И теперь он совершенно один, и ему трудно, ему пришлось учиться ухаживать за младенцем-сиротой, а для мужчины это подвиг. Но он не сдался, всему-всему быстро научился, и вот посмотрите-ка: ребенок в полном порядке, прекрасно себя чувствует, а значит, мужчине этому вполне можно доверять…
Захотели-то многие, а первой успела я.
— Садитесь, пожалуйста!
Он посмотрел на меня с легким недоумением.
— Что вы, спасибо, мне не тяжело…
— Садитесь, садитесь! Ребенку будет удобнее.
Он пожал плечами и сел, даже не сказав спасибо, а я взялась обеими руками за поручень сверху (фигурка у меня ничего, вполне можно демонстрировать), и так мы поехали дальше.
Удивительный все-таки ребенок! Хоть бы запищал, дал повод для разговора. Нет, сидит и смотрит серьезно этак своими беззащитными огромными глазюками…
Я улыбнулась ему.
Когда трамвай тормозил, меня мотало взад-вперед, но это ничего, еще один дополнительный шанс проявиться. Я переступала с ноги на ногу (а джинсы меня охватывали плотно). Я — шальная оторва, такая у меня репутация. Если чего захочу, уж не постесняюсь. Не то чтобы он мне понравился, просто полусонный ребенок в его руках был мягкий и шелковый, словно кролик-альбинос… Может, как всякой бабе, мне тоже захотелось побыть в этих именно крепких, надежных мужских руках, или доверить им своего пока несуществующего ребенка…
Мужчина из вежливости не глазел на меня (еще один плюс), хотя, конечно, совсем игнорировать не мог. Я несколько раз поймала его взгляд, улыбнулась. Он тоже улыбнулся в ответ, слегка недоуменно. Это нормально. С чего ему так сразу радоваться.
Ему кто-то позвонил на сотовый, он взял трубку, но ни слова в нее не сказал, а только приложил к уху и слушал секунд десять. Помрачнев, выключил телефон. Какой-то неприятный звонок, ясно.
Выходить ему было на той же остановке, что и мне. Я следовала за ним метрах в двадцати.
Прекрасный июньский день, очень теплый, но в воздухе кружится легкая метель — это тополиный пух укрывает собою город. Напоминает о том, что лето не вечно, впереди его макушка — июль, а там и спад, день пойдет под откос, небо станет прозрачным, высоким-высоким, и уже в октябре первые настоящие снежинки растают на моих губах. Я так люблю вкус первого снега, пойманного на лету, пока он еще совсем живой…
Мужчина с ребенком на руках огляделся и присел на лавку. Странно, он выглядел теперь утомленным и даже каким-то растерянным, но не забыл надвинуть малышу на лицо тень от козырька. Солнце пекло неприлично, и, глядя на них, я захотела пить. Подошла к остановочному ларьку. Передо мной какой-то парень брал пиво, долго пересчитывал деньги. Я еще раз взглянула на мужчину, сидящего на лавке под солнцем. Он глядел куда-то в сторону, на большую круглую клумбу позади ларька. Потом посмотрел мне прямо в глаза. Тогда я решилась и подошла к нему.
— Извините, я могу вам чем-то помочь? Может, купить ребенку воды? Жарко…
— Спасибо, — сказал он. — А вы можете посидеть немного с мальчиком, буквально две минуты? Я сам чего-нибудь куплю. — И, видимо, чтобы я не передумала, он спросил мальчика: — Илюша, ты посидишь с девушкой? Смотри, какая хорошая, красивая девушка.
— Меня Света зовут, — сказала я. — Давайте мне его, не бойтесь, меня дети любят.
— Побудешь со Светой?
Илюша протянул ко мне руки, продолжая смотреть все так же серьезно. Я взяла его и села с ним на лавку. Мужчина встал.
— Спасибо вам, Светлана, вы очень хороший, отзывчивый человек.
— Да ничего особенного. Я мелких люблю.
— Спасибо вам, — повторил он, как-то по-особенному глядя мне прямо в глаза. — Илюша — хороший мальчик, с ним легко. Он не доставит лишних хлопот.
— Ну, какие тут хлопоты. Ерунда. А где же мама-то его?..
— Мама его умерла, — просто сказал он. — Болела.
Надо же, угадала, смотри ты…
— Извините.
— Ничего.
Мужчина пошел к ларьку, и я крикнула ему вслед:
— А вас-то как зовут?
Что такое, ведь я представилась сама, и даже знаю, как зовут ребенка…
— Николай, — сказал он, обернувшись с улыбкой.
— Очень приятно.
Он кивнул и пошел не к ларьку, а чуть дальше, к остановке. Теперь он был от меня метрах в пятидесяти, среди людей, но я постоянно могла его видеть. Там он вытащил из кармана телефон и снова приложил его к уху. Заговорил с кем-то. Долго говорил, минуты три, наверное. Я знаю, для мужчин это длинный разговор. Лично я-то могу хоть три часа болтать с подругой по телефону, и не надоест. Однажды проговорила целый день, с утра до вечера. О чем?..
Николай еще продолжал говорить по телефону, когда к нему подъехала легковая машина. Такая серая, неприметная. Из нее вышли три человека с крепко сжатыми губами. Молча обступили Николая. Тот убрал телефон в карман и огляделся по сторонам. Люди с обезьяньими складками кожи вдоль щек сказали ему что-то. Он помотал головой. Эти ему еще что-то сказали, и один из троицы вытащил стальные, хищно взблеснувшие наручники.
Я следила за ситуацией с напряженным, но отстраненным интересом. Клянусь, я совершенно забыла, что у меня на руках ребенок Николая. Может быть, я ждала, что Николай сейчас, как в киношном боевике, разбросает своих врагов несколькими мощными ударами. Но он не стал этого делать. Я поймала последний его взгляд, адресованный мне, — васильковый проблеск на серой пустоши. Эти люди, легонько подталкивая, заставили его сесть в машину, потом машина спокойно тронулась и уехала. В никуда. И никто даже не обратил на это внимания. Как будто все случилось посреди пустыни.
Илюша вздохнул и привалился щекой к моему правому локтю. Он ничего не знал о происшествии с его отцом и через несколько минут уже безмятежно спал. Еще и по этой причине я не стала ничего делать, ребенок-то не виноват. Я просидела так с ним около часа. Разные мысли приходили мне в голову за это время. Конечно, я ждала, что Николай вернется за ребенком, если и не один, так хоть с теми людьми, которые увезли его. Не мог ведь он оставить здесь Илюшу с совершенно незнакомым человеком? Не мог. Значит, должен вернуться.
Но к тому времени, когда Илюша проснулся, я поняла: Николай не вернется. Видимо, он считал, что Илюше лучше быть со мной, незнакомой двадцатитрехлетнй девицей, чем в компании с теми серыми людьми. Видимо, я внушала ему некоторое доверие, а они — совсем никакого.
Что делать? Что делать? Надо бы идти в общагу, я живу одна в комнате, места для ребенка хватит. Не в милицию же его нести. Но вдруг Николай и в самом деле вернется? Как он нас тогда найдет?
И странно, я вдруг шестым чутьем, пропустив первые пять, поняла, что, если Николай действительно сможет уйти от тех людей, он обязательно найдет нас, беспокоиться об этом не следует. Тогда я встала, поморщившись от боли в затекших ногах, и, крепко прижимая Илюшу к себе, пошла в общагу. Илюша сидел у меня на руках спокойно, как маленький Будда. Лишь бы охранник нас пропустил. В крайнем случае, скажу, что ребенок не мой, а подруги, я только посижу с ним. Кстати, это правда…
— Когда это ты, оглашенная, успела так быстро и залететь, и родить, да еще без мужика? — вот каким приветствием встретила меня мама на пороге родного деревенского дома, когда после почти суточного путешествия на поезде мы с Илюшей явились пред ее светлые очи. — Прошлым летом живота у тебя еще не было, а сейчас, как погляжу, мальчику твоему почти годик.
— Да, мамочка, жизнь ускоряется. Ходить с пузом девять месяцев — не по нутру современной молодежи. Готовых детей мы покупаем в супермаркетах, сразу оптовыми партиями на несколько человек. И они уже умеют говорить: «Мама»…
— А где у него батарейка?
— Разумеется, в попе.
Мы обнялись. Человечище моя мамочка, таких больше нет. Хоть и говорят, что я вся в нее, но мне до нее еще расти и расти. Проработала всю жизнь школьной учительницей русского и литературы и при этом сумела остаться легким, светлым человеком.