Поев сыра и запив кипятком, в котором варилась молодая конина, Ногай улегся на расстеленную попону и уставился в небо. Звезд великое множество. У каждого человека, что живет на земле, своя звезда. Но которая из них его, хана Ногая? Может, та, что светит ярче всех?
Когда совсем сморил сон, Ногаю вдруг пришел на память совсем недавний разговор со старым мурзой Ильясом. Ему давно отказали ноги, и он, обложенный подушками, лишь сидел. Мурза напоминал Ногаю облезшего, шелудивого пса, но хан иногда навещал его, не забывая, что в молодости он был храбрым, лихим воином и обучал совсем юного Ногая владеть саблей и стрелять из лука.
В последний раз, когда хан вошел в шатер Ильяса, тот пил кумыс и разговаривал сам с собой:
- Ох, Ильяс, Ильяс, разве забыл ты, каким богатуром был? Но почему уподобился ты подбившемуся коню? Ты не можешь вскочить в седло, и теперь твоя рука не тверда и не удержит саблю. Кому нужна такая жизнь?
Увидев Ногая, мурза обрадовался, плеснул в чашу кумыса, протянул. Его рука дрожала, и кумыс расплескался на войлок.
- Ты видишь, могучий хан, что делают с человеком годы? Знаешь, о чем я тоскую? Уже не доведется мне водить мою тысячу на врага, слышать, как плачут жены врагов, и видеть, как льется вражеская кровь. Но ты, хан, еще поведешь тумены и насладишься сражением. Только не относи это в далекое, не жди, пока лета сделают с тобой то же, что и со мной.
«Истину говорит Ильяс, - подумал Ногай. - Давно не топтали кони моих туменов землю урусов. Но к тому не было причины». Если великий конязь урусов Андрей забудет дорогу к нему, Ногаю, и не станет привозить дары, он, Ногай, пойдет на Русь и возьмет все силой. Ногай ощерился…
А перед утром он увидел сон, будто находится во Владимире, в княжеских хоромах, а перед ним стоит княгиня Анастасия, такая красивая, что Ногай даже слова сказать не может.
Хан проснулся, и на душе у него сладко. Он решает: если великий конязь Андрей привезет ему молодую жену и она не понравится Ногаю, то он потребует княгиню Анастасию. И пусть конязь Андрей откажется - тогда хан отнимет ее.
В древнем городе Пскове, что стоит при слиянии рек Великой и Плесковы, вот уже на который месяц повернуло, как сыскал себе приют бывший великий князь Дмитрий. Постарел, осунулся, волосенки и тощая борода в седине.
Живет он в хоромах князя Довмонта. Вспоминает, как давно в Копорье говорил Довмонту: «Может, настанет час, мне у тебя, во Пскове, убежища просить доведется…»
То было время, когда он, Дмитрий, на великом княжении сидел. Теперь все припоминается, как далекое прошлое… Об Иване, сыне, думает, об уделе Переяславском…
Иногда мысли поворачивают к тем дням, когда решил великокняжеский стол брату Андрею отдать. Да и как было иначе, если ордынцы землю русскую разоряли. Из Переяславля-Залесского во Псков, ровно тать, пробирался, на разруху и пожарища нагляделся.
В мысли укрепился. Отсюда, из Пскова, ему одна дорога - в Вышний Волочок, в монастырь. Отныне удел его - сан иноческий…
Псков - город вечевой, меньший брат Великого Новгорода, и сюда ордынцы реже заходили. На Псков больше Литва и немцы зарятся. Но на их пути князь Довмонт стоит. А прежде псковичи защиты у Невского искали… Может, потому они его, Дмитрия, приютили?
Долгими бессонными ночами, когда диким волком завывал ветер в низине рек, вспоминалось Дмитрию, как ездил он на Белоозеро за невестой Апраксией. В ту пору была она здорова, молода и белотела. А глаза у нее были ровно воды реки…
С той поры промчалось много лет, но Дмитрий не забыл ее взгляд, завораживающий, тихий смех, подобный плеску речных волн…
Вспоминалось, как на переправах он переносил ее на руках и казалась княгиня совсем невесомой.
Дмитрий припоминал это и вздыхал, повторяя:
- Апраксин, Апраксеюшка, ужели в той будущей, потусторонней жизни душе моей не доведется встретиться с твоей?
Мысли на сына Ивана перекинулись. Как-то он там, на уделе, сидит? Опорой ли ему бояре переяславские? Поди, неуемный Андрей на Переяславль-Залесский зариться станет. Ему все мало…
Когда Дмитрий уезжал из Переяславля-Залесского в Псков, Андрей из Городца во Владимир перебирался. Торопился занять великий стол. Видимо, опасался, что Дмитрий передумает и не откажется от великого княжения.
И снова память повернула к годам молодости, когда он привез Апраксию в Переяславль-Залесский… Как-то в одну из ночей они оказались в лесу, на охоте. Гридни-отроки разожгли костер, принялись жарить оленину. Дмитрий кутал жену в шубу, что-то шептал ей на ушко, и ее мягкие волосы щекотали ему щеки.
Как будто вчера это было, он чувствует запах ее тела, слышит ее дыхание…
Теперь, когда у Дмитрия остались одни воспоминания, а в душе сладкая горечь, он не может сказать, когда и отчего болезнь навсегда ухватила Апраксию. Смерть приняла ее, а у него, Дмитрия, будто жизнь закончилась.
Вчера вечером, когда покидали трапезную, он сказал:
- Все, завтра в Волочок отъезжаю, обитель ждет меня…
По весне Волга делается полноводной, местами выходит из берегов, и вода подступает к крайним домикам Сарая-города. Волга затопляет малые островки, рвется на множество рукавов, и молодой камыш зелеными стрелками начинает пробиваться по заводям, где кишит рыба и полно всякой птицы.
Дворец хана Золотой Орды Тохты огорожен высоким глинобитным забором, увитым зеленым плющом. Бдительная стража день и ночь несет охрану, оберегая покой того, в чьих жилах течет кровь Чингисхана.
Над Сараем с рассвета зазывно кричит мулла, созывая правоверных на намаз. Звонит колокол к заутрене для православных, бредут в синагогу иудеи.
Татары веротерпимы. Еще Чингисхан завещал не трогать ни попов, ни раввинов, ибо они молятся своим богам, не ведая того, что Бог един для всех.
Худой и высокий, как жердь, хан Тохта редко покидал дворец и даже в весеннюю пору не выезжал в степь, не разбивал свой шатер в тени ив и дикорастущих деревьев у берегов тихих рек. Тохта любил полумрак дворцовых покоев, редкий свет, пробивавшийся через узкие зарешеченные оконца, и тишину. Никто не смел разговаривать громко, тем паче смеяться, - хан жестоко наказывал за это. Тохта рано укладывался спать и поздно пробуждался, у него был крепкий сон и полное равнодушие к женщинам. У Тохты три жены, но он редко навещал их, был к ним безразличен. Хан неприхотлив в пище. Ел совсем немного, и то лишь жареное мясо молодой кобылицы, приправленное восточными пряностями, да сухой урюк.
Водилась за Тохтой слабость - любил льстецов и наушников. Выслушивал их, не меняясь в лице, и было непонятно окружающим, как он воспринимал сказанное. Подчас это сдерживало доносчиков.
В полдень хан выслушивал мурзу Ибрагима, ведавшего всеми делами в Золотой Орде. От него Тохта узнал, что Ногайская Орда откочевала в низовья Днепра. Нахмурился хан, и мурза Ибрагим безошибочно определил: Тохта недоволен сообщением. Всем известно, что хан Золотой Орды считает Ногая своим недругом и был бы рад покарать его, но у того многочисленное войско. Тохта выжидает своего часа, он выберет момент и уничтожит Ногая. Суд его будет жестоким, и хан великой Золотой Орды насладится местью.
К вечеру, если хорошая погода, Тохта прохаживается по дворцовому саду, где растут яблони и груши, вишни и иные деревья, привезенные из Бухары и Самарканда. Виноградная лоза, распятая на кольях, провисает от тяжелых гроздьев. Хан присаживается на мраморную скамейку и смотрит на речной разлив. В тихую пору кажется, что Волга застыла и нет у нее течения, а заходящее солнце золотым мостом соединяет берега.
Глядя на застывшую воду, Тохта думает о вечности жизни. Он убежден: люди, жившие до него, умирали, но его смерть минует, у него впереди много-много лет и он волен распоряжаться человеческими судьбами. От него зависит, смотреть глазам человека или нет, дышать или не дышать. Только по одному его жесту людям ломали хребты либо отсекали головы. Великий Чингисхан учил: когда тебя не будут бояться окружающие, перестанут содрогаться и враги…
Тохта хочет быть достойным покорителя вселенной и его внука Бату-хана. Внук Чингиса водил полки к далекому морю. Копыта его скакунов топтали землю многих королевств, а князья урусов признали себя данниками Золотой Орды. Но Берке-хана Тохта презирал. Разве отделился бы Ногай от Орды при Чингисе или Батые?
Тохта давно забыл и не вспоминал о том, что ханом Золотой Орды он сделался только после того, как Ногай убил его, Тохты, брата Телебуга.
Когда солнце пряталось за краем земли и сгущались сумерки, Тохта возвращался во дворец, съедал пиалу урюка и отправлялся в опочивальню.
Сухая весна, и редкие короткие дожди. С востока подули жаркие ветры и понесли на Сарай пыль. Она была такой густой, что солнце через нее казалось огненным.
Никто не упомнит, когда такое случалось. Пыль и песок скрипели на зубах, ложились толстым слоем на листву, заносили городские водоемы, засыпали сады и улицы.
Стада сбивались в гурты, косяки коней - в табуны. Рев и ржание тревожили кочевников. Степь-кормилица была в опасности. В церкви, в мечети и в синагоге молились, просили Бога смилостивиться. И Господь услышал страдания человека. На шестые сутки пыльная буря унялась, прошел обильный дождь.
Буря обошла стороной днепровское гирло, и Ногай, выходя из шатра, подолгу беспокойно смотрел на темную грязную тучу, нависшую над Волгой и Сараем. Хану ведомо, какую беду причиняет пыльная буря, и потому, когда на исходе недели увидел проглянувшее солнце и чистое небо, обрадовался - беда миновала.
Пыльная буря застала сарайского епископа Исмаила на подъезде к Сараю. Исмаил возвращался из Владимира, от митрополита Максима, где собирались все иерархи Русской православной церкви.
Исмаил еще в отроческие годы принял монашеский обет. Два десятка лет он отправлял службу в приходе сарайской церкви, и епископ Феогност считал его достойным преемником. Видимо, об этом стало известно и митрополиту Максиму, который после кончины Феогноста призвал Исмаила во Владимир на рукоположение.