, где московиты приняли его на военную службу[332][333]. Он был назначен командовать отрядом гвардейцев[334], сопровождавших царя Петра, когда во время мятежа Хованского его укрывали в Троицком монастыре[335], и имел счастливую возможность познакомиться с этим государем в молодости. Очарованный его умом, Петр с тех пор постоянно держал его при себе и питал к нему особенную любовь и уважение[336]. Он любил беседовать с ним о нравах и обычаях других народов Европы, об устройстве их армий, торговле, навигации, гражданском благозаконии и богатствах: именно по его совету Петр приказал построить на Переславском озере маленькое парусное суденышко, оснащенное пушками, в форме военного корабля, на котором он обучался азам морского дела, о чем мы уже упоминали выше[337].
Проницательный Петр заметил неизменную склонность стрельцов к мятежу и заговорам против его особы и решил устранить эту угрозу, упразднив эти войска, в чем-то напоминающие римских преторианцев или янычаров Великого султана. Стрельцы были, собственно говоря, регулярной[338] пехотой царей, численность которой обыкновенно составляла тридцать тысяч солдат, и расквартированы они были в Москве и окрестностях[339]. Так как они пользовались многочисленными привилегиями, то немалое число жителей столицы стремились зачислиться в эти войска ради этих привилегий. Петр, решив заменить стрельцов другими пехотными полками, начал постепенно готовить реформу. Сначала он создал маленький отряд из пятидесяти солдат, независимый от стрелецких полков и состоящий по большей части из иностранцев. Он желал, чтобы солдаты этих полков носили немецкое платье и обучались военному делу на немецкий манер под командованием упомянутого господина Лефорта[340]. Ради поощрения этих новых войск Петр сам в них стал служить сначала барабанщиком, потом капралом, а затем сержантом, пока не достиг чина капитана. Тогда он стал командовать этими солдатами нового строя, часто проводя с ними упражнения, на которые приходили поглазеть также и стрельцы, не понимавшие, что из этого скромного воинства однажды образуется могущественная армия, которая приведет их самих к гибели. Иностранные офицеры, состоявшие на службе Его Величества, набирая рекрутов, привезли в Россию из разных стран, в особенности из Германии, большое число храбрых солдат, к которым присоединилось также некоторое количество россиян, так что малый отряд, постепенно возрастая в числе, превратился в батальон, потом в полк, а затем образовалось несколько полков: так возникла своего рода семинария для подготовки войск, которые царь потом использовал против турок и шведов, как мы увидим далее.
В это время продолжалась война между союзниками и османами, однако отношения между поляками и московитами не были вполне искренними: они не доверяли друг другу и смотрели друг на друга с взаимной ревностью. Турки, прекрасно зная о недоверии между двумя враждебными им странами, решили взрастить его еще более и отправили в Польшу делегацию, сумевшую внедрить в умы поляков подозрение в том, что Россия тайно готовит сговор с Портой против Речи Посполитой [Repubblica di Polonia]. Делегаты дали понять, что такие переговоры Голицын повел уже с год назад с посланником Великого султана. Поляки, не питавшие к России симпатии, легко поверили этому и заявили делегации, что готовы замириться с турками на умеренных условиях. Такую же операцию турки проделали у царя Петра[341] против поляков, добившись успеха: государь, поверив в тайные переговоры между Польшей и Турцией, решил более не тревожить Тартарию и направил в Варшаву [Versavia] посланника с наказом добиться точных разъяснений[342]. Турецкие делегаты, убедившись, что посеянные семена раздора дают добрые всходы, удалились домой. В итоге неверные, воспользовавшись этой ситуацией, ввели три больших войска в Венгрию. Одно из них, состоявшее исключительно из тартар, опустошало все дотла.
Император[343], уяснив оттоманские хитрости при дворах России и Польши, отправил в Москву к царю Петру господина Книтца [Knitz][344], который убедительно доказал этому государю ложность измышлений турок насчет их сепаратного мира с поляками: напротив, польский король лично готов возглавить войско против общего врага. Не вполне убежденный, царь решился-таки выслать свою армию в Тартарию; поляки же с необыкновенной медлительностью выступили уже к самому окончанию кампании, что позволило оттоманам получить в Венгрии весомые преимущества против императора. Все это побудило императора отправить в Москву барона Курцена [Kurzen][345], дабы убедить царя Петра ввести в дело крупную армию, потому что необходимость в этом была уже неотложной, и употребить ее против тартар, чтобы те, скованные боевыми действиями в своей стране, не смогли идти на помощь Великому султану. Диван, узнав о цели этого посольства, решил отправить к государю России другое посольство с предложением мира на выгодных условиях. Тартарский хан присоединил к послу Порты нескольких своих делегатов. Таким образом, во дворе России живо нуждались обе стороны: стало казаться, что победа останется за тем, кого поддержат московиты. Царь, однако, без колебаний принял сторону христиан против неверных.
Между тем, хотя царевна Софья и была удалена под крепкой стражей в монастырь, куда никого не пускали, она, однако, по-прежнему оказывать огромное влияние на происходящее при дворе и в провинции, где у нее было немало тайных сторонников. Каждый день обнаруживались новые заговоры, направленные против реформ, которые стал вводить царь. Вот как враждебно люди склонны смотреть на те меры, которые ради их собственного блага осуществляет предусмотрительный правитель.
Один из такого рода заговоров раскрыл для царя Петра Даниил Меншиков [Daniele Menzicof][346], который в то время был простым пирожником в царском дворце[347]. Однако природа наделила его многими дарованиями, которые сделали его достойным лучшей участи. Это был юноша приятной наружности и глубокого ума, весьма проницательный, красноречивый и обходительный, несмотря на низкое происхождение. Продавая пироги придворным, он не раз узнавал о разного рода заговорах против особы государя. Этого оказалось достаточно для того, чтобы царь стал безраздельно ему доверять. Петр сурово покарал изменников и сделал юного Меншикова одним из своих конфидентов[348].
В это же время произошло приятное для царя событие: из Китая возвратился, после двухлетнего отсутствия, русский посол[349]. Цари с давних пор имели обыкновение время от времени отправлять ко двору китайских императоров своих послов, во-первых, для подтверждения мирного договора, а во-вторых, для поддержания торговых отношений, приносивших России великую пользу. В 1692 году царь Петр также пожелал отправить посольство ко двору Канси [Cum-Y][350], правившего тогда в Китае, чтобы сообщить ему о восхождении своем на престол и заверить его в своем искреннем желании сохранить добрые отношения между двумя империями. Это поручение он возложил на одного датского дворянина по имени Эверт Избрант [Eberto Isbrand][351], за несколько лет до того поселившегося в Москве. Посол отправился в путь в марте в сопровождении всего лишь двадцати двух человек[352] и к концу сентября добрался до окрестностей той великой стены, которая отделяет Китай от Великой Тартарии[353]. Все путешественники единогласно описывают эту стену как необыкновенное строение, длина которого достигает тысячи пятисот итальянских миль, толщина — пятнадцати локтей, высота — тридцати локтей[354]. Мы знаем из истории Китая, что одиннадцатый император из числа правивших этой страной, по имени Ши Хуанди [Oambi][355], построил ее за двести пятьдесят лет до Рождества Христова[356] для того, чтобы поставить преграду набегам тартар — народов, обитавших у северных границ Китая. Этот государь взял от каждых десяти жителей своей империи по три работника и завершил возведение стены за пять лет. Русский посланник был принят китайским императором со всеми подобающими почестями и, исполнив возложенные на него поручения, выехал из Пекина весной и достиг окрестностей Москвы в последние дни января 1694 года[357]. Невозможно передать, с какой радостью принял его царь Петр: не в силах дожидаться, пока тот доберется до дворца, он сам встретил его за городом, чтобы выслушать его рассказ обо всех подробностях его путешествия и результатах переговоров. Так сильна была в нем жажда узнать чужие страны и жизнь иноземных государей[358].
Среди других вещей он вынашивал дерзкий замысел построить флот. Хотя в стране его был выход к трем морям: Каспийскому [Caspio], Черному [Nero] и Балтийскому [Baltico], — порт был только на Каспии, однако его невозможно было превратить в центр такой большой торговли, какую Петр хотел развить в своем государстве. Так как условия мира, который в канцлерство Василия Голицына был заключен со Швецией, не позволяли Петру продвинуться на Балтике далее Ладожского озера [Lago Ladoga], ему оставалось только Черное море. Однако было ясно, что на берегах этого моря турки не позволят ему закрепиться и, даже если бы ему удалось построить там флот, те никогда бы ему не позволили пройти через Пропонтиду