Велико было унижение, причиненное этим поражением не только крымским тартарам, которым теперь грозила опасность попасть в полную зависимость от московитов, но и туркам в Константинополе, потому что теперь московиты получали возможность препятствовать подвозу продовольствия от Черного моря к столице с ее огромным населением. Царь не желал терять времени: приняв все необходимые меры для защиты завоеванного города, он стал завоевывать прилежащую местность и, так как защитники пали духом, без труда подчинил себе значительную часть побережья. После этого, так как погода не позволяла ему продвинуться далее, он вернулся, овеянный славой, в Москву[387]. Желая постепенно поселить в душах своих подданных любовь и уважение к военным предприятиям, он совершил вход в этот город с необыкновенной торжественностью, пройдя через триумфальные арки, изображавшие его завоевания и прежде всего — завоевание Азова. В этом триумфе провели множество пленных турок и тартар, среди коих был и гнусный предатель Яков: его везли на телеге, на которой была установлена виселица, употребленная изменнику в казнь после совершения триумфа[388].
Тартарский хан, опасаясь потерять главные свои земли, отправил, с одобрения Великого султана, своего государя, в Москву посла с предложениями к царю, которые могли принести России немалую выгоду. Однако Петр, желавший сохранить добрые отношения с Венским двором, велел передать тартарскому послу, чтобы он «как можно скорее покинул его страну, и если хан, его господин, хочет заключить какой-либо мирный договор, то пусть он обратится к императору римлян»[389]. Столь благородное деяние побудило императора заключить с царем новый оборонительно-наступательный договор на три года, где специально было прописано, что «ни одна из сторон не может вести мирных переговоров с турками без согласия другой». Светлейшая республика Венеция, извлекшая немалые выгоды из действий царя на Черном море и видевшая благие намерения оного монарха, обозначенные им в письме, направленном в Венецианский Сенат, наделила своего посла в Вене полномочиями, позволявшими присоединить к договору также и Венецию[390]. Она брала на себя обязательство оказать царю ту помощь, которая могла бы усилить его армию: так, был послан царю взвод пушкарей и несколько работников арсенала и мастеров[391].
Между тем в Москве после завершения сопровождавшихся всеобщим ликованием триумфальных торжеств со всех провинций государства собрались бояре, чтобы поздравить своего государя с его славными завоеваниями. Петр принял поздравления с видом радостным и спокойным, однако воспользовался этим удобным случаем, чтобы заметить им, что «победой своей он полностью обязан своему флоту, благодаря которому ему удалось не только помешать туркам доставлять подкрепления в Азов, но и захватить у них несколько саек[392] с продовольствием и деньгами». Кроме того, он указал на то, «сколь выгодно было бы иметь большой флот, если даже такой малый нагнал страх на всех турок вплоть до сераля Великого султана». В связи с этим он сообщил им о своем решении «в будущем построить на Азовском море крупный флот — как для того, чтобы сохранить за собой завоеванный им город, так и для того, чтобы закрепиться на Черном море: для этого он собирался привезти мастеровых из Голландии, Англии и Венеции, чтобы как можно скорее завершить столь важное дело». Наконец, он сам составил список дворян, городов и сословий своего государства, а также самых богатых монастырей, чтобы все за свои средства снарядили один или два корабля в зависимости от размера имущества. Никто не дерзнул ослушаться[393]. За дело принялись с таким рвением, что меньше чем за пять лет в Воронеже было построено сорок хороших боевых кораблей, тридцать галер, двести бригантин и большое число галиотов и буеров. Кроме того, на Борисфене было построено четыреста бригантин большего водоизмещения, а на Волге — триста плоскодонных барок[394]. На кораблях были установлены от тридцати до шестидесяти артиллерийских орудий. Среди этих кораблей был один, построенный под руководством самого царя и оснащенный восьмьюдесятью шестью орудиями[395]. Вот как многое успевал делать этот государь в то самое время, когда со всех сторон его осаждали тысячи внутренних трудностей, мятежей и войн с внешними врагами.
После того как Петр отдал все приказы, необходимые для строительства флота, он созвал свой совет и объявил, что принял решение предпринять путешествие в Европу, чтобы исследовать обычаи, законы и образ жизни других наций и взять из них то, что более всего может быть полезно для России[396]. Кроме того, он отобрал значительное число благородных юношей из лучших семей своего государства и повелел им за счет семьи отправиться в путешествие в различные европейские страны, чтобы научиться там лучшим обычаям самых просвещенных народов[397]. Эти нововведения живо задели не вышедших еще из варварства московитов. Никогда прежде никому из них не дозволялось покидать отчизну, за исключением редких посольств. Выезд из России был тогда запрещен московитам под страхом смертной казни. Этот запрет был не только государственным законом: его поддерживал и авторитет религии. Священники, ссылаясь на некоторые места в Писании, запрещавшие израилитам общение с язычниками, внушали россиянам, что поездки в чужие страны могут лишь извратить их нравы и чистоту веры. Цари никогда и не помышляли выезжать за пределы своего государства. Из сказанного легко понять, как мог отнестись к решению Петра тот народ, который оставался по-прежнему в плену предрассудков и суеверий. Нельзя не признать, что желание изменить народные обычаи всегда чревато не только трудностями, но и опасностями. Velle mores mutare populi nec facile, nec tutum est[398][399]. Люди начали роптать, говоря, что хотят изменить их веру, и обвиняли в этом иностранцев, якобы дававших царю столь гибельные советы. Знать, которой был в тягость данный Петром наказ по постройке кораблей и отправке сыновей в Европу, раздувала ропот простонародья. Недовольные из партии царевны Софьи подливали масло в огонь, надеясь на то, что общее восстание возвратит им кормило правления.
Этого было достаточно для возникновения нового заговора. Во главе его встали три боярина, которые привлекли на свою сторону одного казацкого полковника и четырех стрелецких капитанов[400]. Их план состоял в следующем: поджечь несколько домов, прилегающих к дворцу, — они знали, как быстро появлялся на месте происшествия царь в подобных случаях, лично распоряжаясь тушением огня и следя за тем, чтобы он был погашен как можно скорее и с наименьшим уроном. Заговорщики собирались убить царя в тот самый момент, когда он был занят спасением жизни и имущества своих подданных. После этого Софья должна была переехать из монастыря во дворец, а на главу ее возложили бы царский венец. Стрельцам вернули бы их древнее право охранять дворец, а иностранцы пали бы жертвой общего гнева как те, кто присоветовал царю подобные нововведения. Исполнение этого замысла было назначено на второе февраля. Однако накануне этого дня двое из четырех капитанов, устрашившись участия в подобном злодействе, бросились к ногам Его Величества и рассказали ему во всех подробностях о заговоре, раскрыв все его обстоятельства и разоблачив его зачинщиков. В это время царь Петр был в гостях у г-на Лефорта, своего любимца. Он выслушал этот ужасный рассказ, не выказав ни малейшего смущения. Похвалив рвение доносчиков, он взял с собой самых доверенных людей из числа приближенных и отправился арестовывать участников заговора, среди которых был один из членов его личного совета. Петр велел предать их суду. Под пытками они во всем признались. Суд закончился так быстро, что уже пятого марта все они были казнены на площади тем способом, который был предусмотрен в этом государстве законом об оскорблении государя. Им отрубили сначала правую руку и левую ногу, потом левую руку и правую ногу и наконец голову. Головы их водрузили на столп, возведенный специально для этой цели. Останки казненных валялись некоторое время на площади, где их пожирали псы, а потом были брошены в ров. Казалось, для того, чтобы окончательно избавиться от угрозы других подобных заговоров, нужно устранить царевну Софью, во имя которой многие из них и плелись, — такой совет давали царю и многие его приближенные. Однако здесь царь выказал присущую ему умеренность: будучи убежден, что по крайней мере к последнему заговору Софья не причастна, — а она и в самом деле не могла в нем участвовать, — он не позволил причинить ей никакого вреда и дал ей спокойно доживать остаток жизни в монастыре, где она через шесть лет и умерла своей смертью[401].
Успешно предотвратив таким образом заговор, монарх российский занялся подготовкой к путешествию[402], которого так сильно желал. Царь Иван уже умер в начале предыдущего года[403], оставив после себя только двух дочерей[404]. Петру царица Евдокия родила трех детей, из которых выжил только старший сын, Алексей[405]