, другая часть отправилась в Италию[463] под предводительством генерала Бориса Шереметева[464], отличавшегося немалой мудростью и сообразительностью. Венецианский Сенат воздал оному генералу все почести, которые приличествуют послам коронованных особ, хотя тот послом и не был. С восхищением осмотрев все достопримечательности прекрасного города Венеции, эта группа благородных московитов прибыла в Рим[465], где Иннокентий XII[466] принял их со всей возможной теплотой и любезностью. Узнав, что гости с жадным любопытством разыскивают памятники древности, Папа подарил им несколько частей античных статуй, не считая большого числа Agnus Dei[467][468] и реликвариев — эти подарки понтифики часто делали своим гостям. Из Рима они переехали в Неаполь, а оттуда на Мальту: там Великий магистр принял их со всеми почестями — на банкете по случаю Троицына дня он, посадив генерала Шереметева во главе всех рыцарей Ордена, вручил ему великий крест Ордена, инкрустированный алмазами. Таким образом, он стал первым из московитов, допущенным в этот Орден, славный не менее своей доблестью, чем благочестием[469].
16 июня царь прибыл в Вену[470], и на первой аудиенции, которая была ему дана императором, сообщил ему о недавно полученных им известиях о том, что султан начал переговоры о мире[471]. Монархи заверили друг друга в том, что будут до последнего поддерживать друг друга в борьбе против турок и не заключать мира без взаимного согласия. Во время этого визита после первых комплиментов император надел шляпу, призвав и царя сделать то же самое. Когда тот отказался, сославшись на свое инкогнито, император решил оставаться с непокрытой головой на протяжении всей беседы. 6 июля граф Штаремберг [Staremberg][472], президент военного совета, устроил роскошный праздник для Великого посольства, на котором присутствовали все придворные дамы и кавалеры[473]. Три дня спустя, в день праздника св. апостола Петра по старому стилю, имя которого носил царь, московиты устроили в своем дворце еще один праздник, который император пожелал сделать еще великолепнее, отправив на него своих музыкантов и устроив фейерверки. Царь не упустил возможности посетить самые важные достопримечательности столицы Римской империи: Оружейную палату, библиотеки и картинные галереи и другое. 21‐го числа император устроил для своих гостей большой праздник во дворце Фаворита с фейерверками и залпами из всех орудий[474]. 29‐го числа Великое посольство имело прощальную аудиенцию[475]. Пятьдесят человек, облаченных в черный бархат, несли подарки, предназначенные для императора: это были драгоценные меха горностаев и соболей, а также золоченую и посеребренную парчу, не считая великолепных инкрустаций из драгоценных камней.
После этой церемонии царь собирался отправиться в Италию, и Венецианский Сенат готовился устроить ему прием, подобающий столь могущественному монарху, союз с которым мог быть во всех отношениях полезен. Папа также сделал пышные приготовления, надеясь привлечь в лоно Римской Церкви единственного государя, остававшегося верным Греческой Церкви[476]. Однако, когда царь уже собирался садиться на коня[477], чтобы отправиться в Италию, тревожные вести из его государства заставили его изменить решение и поспешить в Москву. Отъезд государя из собственной страны всегда чреват большими опасностями. Разумеется, что касается народов, через земли которых Петру угодно было проехать, то ими он имел все основания быть доволен, если только не считать дерзости и грубости губернатора Риги[478]. Однако у него были причины опасаться собственных подданных. Еще афинский ритор некогда сказал, что отсутствие государя в его государстве может подстегнуть недовольных к мятежам: Per absentiam Principis, si qui novis rebus student, aliquid moliri solent[479]. В России злонамеренные люди воспользовались возможностью, чтобы превратно истолковать те действия царя, единственной целью которых было облагородить и осчастливить его страну. Невежественные церковники не преминули поощрить сеятелей раздора, внушая народу, что «поступки царя могут привести лишь к ущербу их религии». Стрельцы роптали, что царь упразднил их привилегии. Эти повсеместно звучавшие мятежные настроения придали смелости недовольным воспользоваться тем, что царь далеко, чтобы окончательно отрешить его от престола и не позволить ему вернуться на родину, а еще лучше — подстроить ему на обратном пути засаду и убить. Множество дворян и духовных лиц присоединилось к этому чудовищному заговору, претворение которого в жизнь должно было начаться с убийства всех иностранцев и закончиться возвращением царевны Софьи из монастыря и возведением ее на престол, который должен был быть объявлен вакантным. На границе с Литвой находилось в это время около десяти тысяч стрельцов вместе с офицерами[480]. Они, подстегиваемые и воодушевляемые заговорщиками, под предлогом неуплаты им жалованья за долгое время[481], оставили свои квартиры и выдвинулись к столице. Московское правительство, узнав об этом мятежном выступлении, решило направить к бунтовщикам нескольких уважаемых знатных лиц, чтобы кроткими увещаниями убедить стрельцов вспомнить о долге и вернуться на квартиры. Более того, по зрелом размышлении, ради устранения любых поводов для жалоб, правительство послало стрельцам столько денег, что их хватило не только для оплаты долга, но и на полгода вперед. Бравые стрельцы деньги взяли, но решили продолжить свой поход под предлогом, что они хотят встретиться со своими друзьями и родственниками, которых уже давно не видели, и, кроме того, узнать, что сталось с их царем — умер ли он уже или еще жив. Чтобы воспрепятствовать бунтовщикам двигаться дальше, правительство приказало генералу Гордону преградить им путь со своими войсками, состоящими из ветеранов числом около восемнадцати тысяч[482] под командованием сплошь иностранных офицеров. Генерал встретил стрелецкие полки за сорок миль от Москвы, и, так как его войска добровольно сопровождало множество дворян, желавших явить доказательство своего рвения, он отправил самых надежных из них к предводителям мятежников, чтобы заверить их, что все их требования будут исполнены, лишь бы только они вернулись к исполнению своих обязанностей[483]. Это еще больше придало смелости стрельцам: они ответили, что твердо решили дойти до Москвы и готовы помериться силами с генералом, если тот попытается им помешать. После такого дерзкого и мятежного ответа генерал Гордон, желая только напугать стрельцов, приказал сделать несколько выстрелов из пушек поверх их голов[484]. Священники, находившиеся в рядах бунтовщиков, увидев, что ядра не причинили никому никакого вреда, объявили это чудом св. Николая, который, как покровитель московитов, не позволил, чтобы орудия иностранцев, лютеран и еретиков, причинили вред им, чадам Вселенской Православной Церкви[485]. Воодушевленные этими словами, мятежники яростно атаковали лагерь генерала. Завязалась жестокая схватка, продолжавшаяся до тех пор, пока стрельцы не осознали, что пушки и ружья лютеран все-таки поражают свои цели и что около четырех тысяч[486] их уже пало в битве. Тогда они все в полном составе сдались, за исключением нескольких, обратившихся в бегство. Генерал тотчас же приказал, по примеру древних римлян, казнить каждого десятого мятежника, а остальных отправить в Москву[487]. Там главарей подвергли пытке, и они выдали своих приспешников и зачинщиков заговора: основная их часть была арестована и посажена в тюрьму. Они были преданы суду, но исполнение судебных решений было отложено до прибытия царя, которому срочно было сообщено о случившемся.
Произошедшее заставило царя отказаться от удовольствия посетить прекраснейший край Европы. Благодаря глубине героического своего ума Петр уразумел, что в гражданских неурядицах нельзя терять времени: Nihil in discordiis civilibus festinatione tutius, ubi facto magis, quam consulto opus est[488][489]. Оставив в Вене г-на Возницына в качестве полномочного представителя[490] в Карловицком конгрессе [Congresso di Carlowitz][491], Петр с остальными своими спутниками[492] пустился в обратный путь в свое отечество: он прибыл туда так скоро[493] и в такой строгой тайне, что в Москве его увидели раньше, чем услышали о его прибытии. Первым делом он наградил солдат, сражавшихся с мятежниками