[494]. На следующий день он повелел привести к себе предводителей заговора и, самолично рассмотрев их дела, утвердил уже вынесенный им приговор[495]. Одним отрубили головы, других колесовали[496]; немалое число стрельцов похоронили заживо[497]. Две тысячи стрельцов обезглавили[498], и головы их были выставлены на городских стенах, их дома сровняли с землей, а самое имя стрелецкое навсегда запрещено во всей Российской империи. Те из стрельцов, чья вина была менее значительна[499], были сосланы в Сибирь, в Астрахань и Азов с женами и детьми. Святость духовного сана не избавила от наказания тех служителей Церкви, кто участвовал в заговоре. Тогда в Москве было колесовано и обезглавлено не только немалое число священников и монахов, но и несколько игуменов и епископов[500]. Г-н Перри добавляет, что царь тогда «приказал посадить на кол самого Патриарха России»[501]. Однако этот англичанин заблуждается в этом своем суждении, как и во многих других. Патриарх Московский был в то время глубоким стариком, к которому царь Петр питал глубокое почтение. Его звали Адриан, и он умер своей смертью в 1702 году[502], о чем свидетельствуют хроники московитов — сам же г-н Перри упоминает об этом в своем сообщении на странице 350[503]. Чистая правда, что царь, занятый в то время войной с королем Швеции, приказал отложить избрание нового патриарха, а потом и вовсе упразднил этот сан в своем государстве, но неверно, что «он сам объявил себя главой и правителем своей Церкви», как рассказывает нам г-н Перри: царь оставил попечение о делах Церкви ее иерархам, которые, однако, все признавали власть над собой своего государя в делах мирских. Ведь Восточная Церковь никогда не признавала, что духовные лица не подлежат юрисдикции светского государя: напротив, как низшее духовенство, так и все епископы и даже Патриархи неизменно видели в нем своего покровителя и защитника — как их самих, так и церковного имущества.
Не будет неуместным кратко рассказать о том, как было учреждено в Московии патриаршество. В России, несмотря на ее огромные размеры, всегда было совсем немного иерархов: во всей стране насчитывалось не больше тридцати епископов, архиепископов и митрополитов. Среди них первенствовала Киевская митрополия — до 1589 года, когда Патриарх Константинопольский Иеремия, будучи в Москве, по просьбе царя Федора Ивановича издал грамоту, согласно которой «столичный град сего царства должен отныне стать патриаршей кафедрой и что архиепископ сего града должен отныне носить титул патриарха и будет поминаться вслед за Патриархом Иерусалимским». Первого носителя этого сана звали Иовом [Giab][504], а десятого, ставшего также последним, Адрианом, о чем подробнее можно прочитать у Хрисанфа, иерусалимского Патриарха[505], в трактате «De officiis Sanctae Christi Ecclesiae»[506] на 73‐й странице валашского издания. К фигуре Патриарха московиты питали такое почтение, что во время некоторых обрядов сами цари не считали ниже своего достоинства держать ему стремя, когда тот садился в седло. Петр Великий счел политически целесообразным упразднить патриарший сан, который его предшественники так стремились учредить в своей столице. Однако позднее он повелел создать в Петербурге некое подобие Римской курии [Sant’Offizio], в Московии именуемое Синодом и состоящее из двенадцати прелатов, самых просвещенных во всем государстве, которое ведает всеми вопросами религии. Я счел целесообразным сделать это маленькое отступление из‐за г-на Перри, который, будучи плохо осведомлен об этом предмете, пускается в тысячу глупостей и среди прочего распространяется о том, что «Патриарх Константинопольский (которого этот автор по ошибке называет Иеронимом [Gerolimo[507]] вместо Иеремии [Geremia]) отказался от своего патриаршего сана в пользу Московской митрополии, который благодаря этой уступке сделался верховным пастырем и главой Греческой Церкви»[508]. Оставив в стороне бредни этого английского инженера, возвратимся к нашему предмету.
Расправившись с такой суровостью (необходимой в стране, которая до сих пор не избавилась от врожденной дикости) с врагами своего правления, царь устранил основные препятствия на пути задуманных им преобразований, для которых он собирал материал во время своих путешествий. Прежде всего, он ввел во всей армии военную дисциплину по немецкому образцу и облачил всех солдат в униформу: некоторое различие в цвете формы соблюдалось только на парадах. Затем он повелел составить именную роспись всех дворян своего государства, владевших значительным состоянием и не состоявших на службе. Часть из этих людей он обязал присоединиться к армии в качестве добровольцев, других отправил исполнять различные обязанности на флот. Сам же царь, поспешив в Воронеж, к своему большому удовлетворению увидел, что строительство кораблей и галер идет полным ходом. Он вновь приказал работать как можно тщательнее и быстрее.
Возвратившись в Москву, Петр позаботился о том, чтобы привести в порядок внутренние дела. Проводить реформы в этой области было весьма нелегко, потому что все таможни и предприятия, приносившие доход, находились в руках дворян, которые, хотя и назывались обыкновенно «рабами царя», отнюдь не были столь склонны к повиновению: царям приходилось проявлять большую осторожность и искусство в обращении с ними. Существовал обычай, согласно которому вельможи высшего ранга имели в провинциях такую власть, каковой обладал сам царь надо всем государством. Они обладали властью как над жизнью, так и над имуществом своих подданных: не подчиняясь никаким законам, кроме собственного произвола, они мало заботились об отправлении правосудия, и народ обыкновенно страдал от угнетения. Каждый из этих синьоров назначал в провинции, верховным правителем которой он был, еще одного, вторичного, правителя с титулом воеводы [Voivoda][509]. У главного правителя в Москве была канцелярия, ведавшая делами его провинции[510], а у воеводы была еще одна, находившаяся в самой управляемой им области, в которой вершился суд как по гражданским, так и по уголовным делам, а также по финансовым вопросам. Провинциальная палата была обязана докладывать в Москву обо всем происходящем в провинции, однако местные чиновники прекрасно умели делать это в той форме, которая была им удобна, а губернаторы в основном заботились не о том, чтобы как следует разбираться в делах, а о том, чтобы вытянуть деньги из воевод. Последние не получали за свою службу жалованья: наоборот, они нередко платили тысячи скудо[511], чтобы получить свою должность. Хотя на эту должность они назначались не более чем на три года, даже за это время они успевали здорово обогатиться. Легко себе представить, как должен был страдать народ под таким управлением. Дабы найти подходящее средство против столь большой напасти, царь Петр установил во всем государстве форму правления, сходную с той, которую мог наблюдать в хорошо управляемых государствах: он взял на себя назначение как губернаторов, так и их заместителей. И тех и других он полностью лишил контроля над финансами и для этой цели создал Камер-коллегию [Camera di Finanze][512], на которую были возложены функции собирания налогов и контроля отчетности, представляемой сборщиками. Таким образом, налоги были направлены в государственную казну, и народ был избавлен от множества притеснений[513].
Петр добился значительного увеличения общественного благосостояния, обложив налогами все монастыри государства сообразно размеру их имущества. Одновременно всем настоятелям монастырей был разослан строгий приказ, в соответствии с которым в дальнейшем к принятию монашеского сана могли допускаться только лица, достигшие возраста пятидесяти лет. Эта реформа имела две цели. Во-первых, благодаря ней в распоряжение государства поступило множество молодых людей, которые далеко не всегда принимают постриг ради служения Богу. Во-вторых, благодаря уменьшению численности братий во владение царя перешла бóльшая часть монастырских доходов: монастырям осталось лишь самое необходимое для поддержания существования немногочисленных монахов[514].
После этих преобразований, касавшихся управления государством, Петр решил изменить также внешний вид своих подданных и платье, которое они носили. Ему казалось, что с теми принципами цивилизованности и вежества, которые он хотел принести в свою страну, не согласуется ношение бороды, которую московиты всех сословий носили и о которой тщательно заботились, подобно тому как это еще и до сих пор делают все восточные народы. Поэтому он приказал дворянам, купцам и мастеровым людям сбрить бороды под угрозой штрафа, составляющего полную сумму годовой подати[515]. Невозможно передать, какое смятение породило в душах этих людей новое повеление, которые многие сочли чудовищным злодеянием, грозящим уничтожением религии, — и это несмотря на то, что Петр предусмотрительно отметил в своем указе, что духовным лицам будет позволено сохранить бороду: как для того, чтобы отличаться от мирян, так и для того, чтобы служители Церкви могли сохранить тот солидный вид, который придавала им борода. Среди московитов нашлись и такие, что, сбрив бороду из послушания царю, сохранили ее как ценную реликвию, которую завещали положить вместе с собой в гроб, словно боясь, что без нее их не пустят в Царствие Небесное. Затем он издал специальный указ для дворян и всех, занимающих какую-либо должность при дворе, а также их жен, в котором им предписывалось одеваться на французский манер, и добавил к этому распоряжение впредь приглашать женщин наравне с мужчинами на свадебные торжества, пиры, балы и праздники, тем самым отказавшись от бытовавшего в России, как и во всех других восточных странах, обыкновения скрывать женщин от глаз мужчин. Ведь прежде браки обыкновенно заключались одними лишь родителями, а будущие супруги друг друга даже не видели: царь же приказал, чтобы отныне жениху дозволялось познакомиться с невестой как минимум за месяц до заключения брака.