[636] предпринял общий штурм со стороны сразу всех бастионов[637]: московиты ворвались в крепость с такой яростью и вместе с тем в таком порядке, что шведы не смогли им противостоять и решили отступить в Старый город. Но это не принесло им никакой пользы, потому что московиты усилили натиск, не оставив времени инженерам противника прорыть траншеи, и одним ударом захватили Старый город и крепость, потеряв при штурме всего одного старшего офицера и три тысячи солдат[638]. Шведов при этом погибло немногим менее двух тысяч человек[639], в том числе немало офицеров. Граф Горн, шесть полковников и многие младшие офицеры попали в плен. Впоследствии царь отпустил их на свободу, не желая, чтобы они расплачивались за упрямство своего командира. Графа Горна привели к царю, который, сделав ему суровый выговор, велел посадить его в темницу[640], одновременно выпустив из нее полковника Шлиппенбаха[641], бывшего коменданта Нотебурга, которого граф Горн приказал арестовать, обвинив его в слабой обороне порученной его защите крепости.
Победа обыкновенно будит в солдате дурные инстинкты. Victoria est semper insolens[642][643], говорит князь римского красноречия. Солдаты Царя, захватив Нарву, рыскали по домам в поисках добычи. Петр, желавший приобрести расположение своих новых подданных, узнав об этом, лично поспешил пресечь это безобразие, не просто приказывая солдатам прекратить грабеж, но и вырывая из их рук добычу и возвращая ее владельцам. Он даже убил одного московита, который показался ему слишком наглым. Когда горожане явились изъявить почтение своему новому государю, тот, показывая свою окровавленную шпагу, сказал им следующие памятные слова: «Эта шпага окроплена не вашей кровью, а кровью одного из моих московитов, которую мне пришлось пролить ради спасения ваших жизней». Первым делом царь приказал восстановить укрепления как в Нарве, так и в Дерпте: он устроил удобные квартиры для офицеров и солдат и возвратил христианам греческого обряда храм, который шведы у них отняли, не тронув при этом остальные, принадлежавшие протестантам[644].
Под контролем шведов оставался Ивангород, где было не более двухсот человек гарнизона. Так как Нарвская крепость господствовала над этим городом, комендант ее крепости, после недолгого сопротивления, решил согласиться на почетную капитуляцию, которая тотчас была ему дарована, и россияне 16 августа[645] вошли в крепость. В тех крепостях нашлось большое количество пушек, мортир, бомб, гранат, пуль, пороха и свинца, не считая огромного множества фризских лошадей со снаряжением: почти всю эту амуницию за четыре года до того король Швеции захватил в памятный день Нарвского поражения. Царь приказал воспеть благодарственный молебен [Te Deum[646]], а также несколько богородичных гимнов, принятых в Восточной Церкви.
Фаворитом Петра Великого был князь Меншиков, юноша самого ничтожного происхождения, но добившийся в жизни блестящих успехов. Он был сыном московского пироженщика[647]. Во время службы в царском дворце Петр заметил его и сделал сначала своим камердинером[648], а потом, со временем, назначил его на высшие должности при своем дворе и в своей империи. Он был спутником царя в его путешествиях, вместе с благородной свитой. Царь уже пожаловал ему титул князя[649]: теперь же, желая пожаловать ему также и соответствующие доходы, назначил его вечным губернатором Ингрии[650], которую потом пожаловал ему в ленное владение[651].
В Польше положение дел изменилось. По настоянию короля Карла в Варшаве королем был избран Станислав Лещинский[652], которому было тогда двадцать семь лет: он происходил из одного из знатнейших семейств этого королевства, разделенного на два лагеря борьбою между двумя победоносными монархами. Царь поддерживал Августа, а король Карл — Станислава. Хуже всего было то, что приверженцы противных партий постоянно устраивали набеги на земли неприятелей, требуя друг от друга контрибуций и чиня всеобщее разорение. На стороне Августа, помимо царя, была также лучшая часть князей империи и даже сам Верховный Понтифик[653], который решительно отверг решение кардинала-примаса и даже призывал его с повинной в Рим за поддержку кандидата от государя-лютеранина. Однако сей государь-лютеранин, стоявший с могучей армией в самом сердце Польского королевства, внушал полякам больший страх своим оружием, чем Папа своими бреве[654].
Между тем в Ингрии полным ходом шло строительство вышеупомянутой Петербургской крепости, завершившееся в краткие сроки. По повелению царя начали также строиться дома, и он личным примером и щедрыми раздачами побудил и других делать то же самое: в конце концов среди этих берегов возник город, где день ото дня росло количество зданий и обитателей. Своим проницательным взором царь издалека заметил подходящее место и повелел заложить на нем крепость, которая в скором времени получила название Кроншлот[655] и которая стала своего рода бастионом новопостроенного города, препятствующим к нему приблизиться любому вражескому флоту. Отдав все необходимые для строительства приказы и наблюдая, как едва ли не на его глазах возникает крепость, разрастаясь все больше, царь решил в конце года вернуться в Москву и устроил там пышные торжества, во время которых в триумфальной процессии народу были продемонстрированы сто сорок шесть знамен, а также восемьдесят четыре артиллерийских орудия, захваченных в последнюю кампанию у шведов[656]. Царь, как и подобает хорошему политику, считал необходимым проводить подобные праздники, ибо считал, что благодаря им люди, держа в мысли славу и преимущества, доставленные подобными победами государству, легче будут нести бремя налогов и поборов. В оставшиеся дни зимы царь полностью посвятил себя приготовлениям к следующей кампании. С одной стороны, он условился с королем Августом послать в Польшу сто тысяч россиян[657], с другой — ничто не мешало ему предпринять осаду Риги, чего он особенно страстно желал, дабы отомстить за дурной прием, который был ему оказан, когда он проезжал через этот город инкогнито со своим посольством, а кроме того, что гораздо важнее, — зная, что захват этого города давал ему полный контроль над Ливонией. Для этой цели он переправил в Псков, а оттуда в Полоцк [Polocz] значительную артиллерию, чтобы затем перевезти ее в Ригу по реке Двине [Duna], однако шведы не позволили ему беспрепятственно завершить приготовления. Генерал Майдель, командовавший войсками в Карелии, решил помешать строительству Петербурга, хотя ему удалось лишь сжечь два корабля да еще несколько домишек на краю островка, но они были деревянными, и московиты быстро их отстроили[658]. Гораздо большие опасения вызывал у царя флот шведов в Карлскруне [Carelscron][659], где они сосредоточили двадцать два линейных корабля и двадцать восемь больших фрегата. Так как эта флотилия должна была преодолеть крепость Кроншлот, чтобы добраться до Петербурга, царь решил сосредоточить там все свои морские силы, которые, хотя и были еще не равны по силе шведской флотилии, все же могли противостоять ей. Адмирал Анкерштейн [Ancherstein][660], соединившись с вице-адмиралом Спааром [Spaar][661], отправился на поиски российской флотилии, которой командовал вице-адмирал Крюйс [Creis][662]. Четвертого июня 1705 года[663] российские корабли обнаружили неприятельский флот[664], приближающийся к Кроншлоту. На следующий день шведы, подойдя на достаточно близкое расстояние, обрушили на недавно построенную крепость великое множество бомб и одновременно попытались на сорока плоскодонках высадить на остров крупный десант гренадеров. Однако те были отброшены московитами с такой энергией, что им пришлось спешно вернуться к основным силам, бросив на произвол судьбы пять своих кораблей, попавших в руки московитов вместе со всем экипажем[665]. Командующий флотом, поняв, что все попытки захватить крепость потерпели неудачу из‐за отважного сопротивления московитов, принял решение вернуться на предыдущее место дислокации, чтобы не подвергаться превратностям боя в столь опасном месте. Этот успех тем более добавил славы московитам, что они одолели врагов при значительном численном превосходстве последних, потеряв за весь бой только одного человека[666].
Пока адмирал Крюйс был занят отражением шведского флота в акватории Кроншлота, маршал Шереметев во главе отряда в двадцать тысяч россиян вел боевые действия против шведской армии числом в восемь тысяч человек на территории Курляндии. Корпус генерала Боура [Baver]