[1071]. Почти в то же самое время царь принял другого посла от Мехмета Баодира [Mecmet Baodir], хана узбекских татар[1072], обширные владения которого граничат с Персией, Индией и Китаем. Этот государь, хотя он и варвар, услышав о славных победах, одержанных Петром Великим, решил отправить к нему это посольство, чтобы искать его покровительства против обид, которые чинил ему хан Аюка [Aiuga][1073], другой татарский князь, однако бывший вассалом Российской империи[1074]. Посол был с почестями принят царем, который пожелал несколько раз с ним побеседовать, чтобы получить точные сведения о положении дел в этой стране. Помимо этих двух послов от государей, искавших дружбы Петра, к его двору прибыл еще один, отправленным калмыцким ханом[1075], вассалом России. Он был препровожден в канцелярию, чтобы изложить то, что было ему поручено. Приняв эти посольства, царь потратил последние месяцы года на то, чтобы навести порядок внутри государства.
Он приказал пересчитать дома в Петербурге, и их оказалось тридцать четыре тысячи пятьсот пятьдесят[1076]. Дабы сделать городские здания более долговечными, царь приказал строить стены домов из кирпича и крыть их черепицей. Он приказал своему представителю во Франции[1077] привлечь на русскую службу обещаниями выгодных условий как можно больше толковых мастеров, обещая тем, кто согласится переехать в его страну, хорошие условия жизни и освобождение от всех податей на десять лет. Желая сделать резиденцией своего двора именно Петербург, созданный им, можно сказать, из ничего, приказал свезти в город из разных мест около двенадцати тысяч семей и даже повелел вдовствующей царице, своей невестке, оставить Москву и переехать вместе с царевнами, ее дочерями[1078]. Он создал в одном из городских дворцов канцелярию, которую можно считать одной из лучших в Европе, потому что во всей Европе не найти другой канцелярии, где бы депеши составлялись на нескольких языках. В ней было двадцать секретарей и двадцать переводчиков на такое же количество языков: русский [Moscovito], польский, латинский, немецкий, английский, фламандский, датский, шведский, французский, испанский, итальянский, греческий, турецкий, китайский, татарский, лапонский, сибирский, калмыцкий, монгольский и ливонский. Один механик предложил царю построить большой мост через Неву, чтобы соединить Петербург с Ингрией, однако царь не согласился, ответив, что «он скорее повелел бы разобрать такой мост, если бы он уже существовал». Более того, он приказал, под страхом сурового наказания, проделывать этот путь, пусть нередко и сопряженный с опасностями, исключительно на парусной, а не весельной лодке, чтобы приучить своих подданных к мореплаванию.
Когда закончились холода, которые в Петербурге длятся до конца мая, царь решил вновь двинуть на шведов свой флот. Он уже заранее приказал построить плоты собственного изобретения[1079], из которых можно было образовывать группы и с большой легкостью высаживать на берег десант. Всё было готово к июню 1715 года, когда Его Величество вывел свой флот из гавани. Все думали, что он хочет соединиться с датчанами и вместе произвести высадку на острове Рюген. Однако так как он отбыл из Ревеля только в середине июля[1080], то ему пришлось довольствоваться нападением на Готланд [Gotlandia], где его солдаты учинили великое разорение, сожгли и разграбили целые деревни. Оттуда он в начале сентября переправился к берегам Судермании [Sudermania][1081], и там его войска также учинили разгром[1082]. Невозможно передать, какой страх вызвали в Шведском королевстве эти действия московитов. Царь, однако, торжественно заявил, что «лишь упорное нежелание короля Карла принять любые предложения мира принуждает его продолжать враждебные действия, глубоко противные как характеру царя, так и его намерениям».
Возвратившись после не слишком результативной кампании в Петербург, он с великой радостью узнал о рождении сына у царевича Алексея[1083], однако эта радость сменилась огромной скорбью, ибо вскоре скончалась именитая мать новорожденного[1084]. О Петре можно сказать то же, что сказал некогда об Августе Тацит: Ut valida Augusto in Rempublicam fortuna, ita improspera domi fuit[1085][1086]. Царь, добившийся необыкновенных успехов в деле приобщения своего народа к цивилизации, потерпел полную неудачу в попытке сделать Алексея своим достойным преемником, способным довести до конца лишь начатое Петром за его краткую жизнь. Он надеялся, что, быть может, супруге царевича, наделенной сильным и возвышенным духом, удастся сделать то, что не удалось самому царю ни личным примером, ни приказами. Руководствуясь этими соображениями, он остановил выбор на второй дочери герцога Вольфенбюттельского, однако это решение, обещавшее поистине великую славу этой принцессе, сделало ее несчастной на всю жизнь. Постоянное близкое общение царевича Алексея с людьми, подлыми как по происхождению, как и по образу поведения, до такой степени испортило его нрав, что он не переносил даже вида достойных людей. Этой скверной манеры он держался и в отношении своей супруги. Он согласился взять ее в жены лишь для того, чтобы изменить твердо принятое царем решение отправить сына в монастырь, рассудившего, что лучше отсечь от тела больной член, чем позволить ему сделаться главой. Как только принцесса приехала в Россию, ее муж тотчас же забыл все данные им обещания переменить образ жизни. Он поселился отдельно от своей супруги, не видя ее целыми неделями, а в те редкие моменты, когда они встречались, царевич разговаривал с ней грубо, ясно давая понять, сколь она ему отвратительна. Он влюбился в одну финляндку, сделав ее сожительницей и поселив ее в своем доме: проводя с ней дни и ночи[1087], он не обращал внимания ни на ту обиду, которую причиняет тем самым своей супруге, ни на тот скандал, который его действия вызывали при дворе. Animo per libidinem corrupto nihil honestum inerat[1088][1089]. Каждый легко может судить, какую скорбь должно было подобное поведение рождать в сердце столь разумной и утонченной принцессы. Она переносила все с героической твердостью, однако эта твердость не могла уберечь ее кровь от порчи. Через шесть дней после родов она почувствовала себя так плохо, что стали опасаться за ее жизнь. Царь, также чувствовавший в тот момент себя нехорошо, приказал перевезти себя в ее покои на особой машине на колесах. Принцесса, чувствуя приближение смерти, поручила покровительству царя своих близких и слуг и вскоре после этого, первого ноября, умерла в возрасте двадцати одного года. Она была погребена в крепостном соборе со всеми подобающими ее сану почестями.
Скорбь царя из‐за смерти этой столь достойной принцессы вскоре была утолена рождением царевича, которого произвела на свет царица, его супруга. Празднества, устроенные по этому случаю, продолжались много дней. 17‐го числа того же месяца новорожденный был крещен под именем Петра Петровича [Pietro Petrovitz]. Заочными крестными ребенка стали короли Пруссии и Дании, однако в скором времени смерть похитила царевича[1090].
В следующем месяце в Москве произошло событие, наглядно демонстрирующее, в какой мере царь Петр и весь рутенский люд[1091], несмотря на все торговые связи с протестантами, были привержены древней традиции Вселенской Церкви[1092] чтить священные изображения и искать заступничества святых. Появился один рутенский священник по имени Фома, т. е. Томмазо, который, по неизвестным причинам, начал открыто выступать против почитания святых и имел дерзость разбить топором иконы Девы Марии и св. Алексия[1093] в тот самый день, когда праздновалась память этого святого. Его тотчас схватили окружавшие его люди и отвели к властям: так как он не пожелал внять увещаниям духовенства и доброхотов из числа верующих, которые убеждали его отречься от заблуждений, то специальным указом царя он был приговорен к сожжению заживо как еретик-иконоборец и осквернитель священных обрядов[1094]. Тот, однако, принял смерть с необыкновенной твердостью, до последнего момента продолжая проповедовать свое учение. Этот случай побудил царя призвать церковных прелатов своей империи созвать Всероссийский собор ради искоренения злоупотреблений, проникших в церковный обиход. Собор состоялся в Москве, и епископы обязались придерживаться следующих правил: «1) Не прибегать к мерам церковного наказания, в особенности к отлучению, кроме случаев самой очевидной ереси и публичного нарушения Божьих заповедей. 2) Заставить монахов жить братством и не покидать своих монастырей, не селиться в домах мирян без особого разрешения архиерея, имеющего в виду спасение их душ. 3) Не позволять строить новые церкви без необходимости. 4) Не рукополагать священников для их обогащения, а только ради блага и пользы их паствы. 5) Лично посещать свои епархии по меньшей мере раз в три года, притом не из корысти или тщеславия, а из апостольского рвения о просвещении иереев и избавлении народа от всевозможных заблуждений, чтобы люди почитали священные изображения в соответствии с духом Святой Вселенской Православной Церкви, и поклонялись бы только подлинным мощам. 6) Не вмешиваться в дела и споры гражданской политики»