[1134] и 13 января разрешилась от бремени[1135]. Царь, узнав о случившемся от курьера, немедленно известил об этом Генеральные штаты, пригласив их участвовать в крещении младенца, однако вскоре он узнал, что тот умер в самый день рождения[1136]. Он провел в Амстердаме два самых суровых зимних месяца, внимательно изучая навигацию, коммерцию и мануфактуры. 20 марта[1137] он вместе с царицей прибыл в Гаагу и прожил во дворце князя Куракина [Curachim], своего посланника, до четвертого апреля[1138]. Петр неустанно старался замечать все самое важное и полезное, что только мог найти в Голландии. В то время в Гааге жил один математик, хвалившийся тем, что изобрел компас, точно показывающий как широту, так и долготу, благодаря чему легко можно было определить любой меридиан. Царь пожелал присутствовать при опытах. Математик приказал устроить восьмиугольную палатку над лодкой, плававшей в маленькой заводи, в дно которой были вбиты шесты, снабженные номерами. В палатке висел рисунок, изображавший эту заводь в виде обширного моря, а шесты изображали различные порты и побережья. Царю хватило терпения провести в этой палатке более трех часов вместе со знаменитым лордом Альбемарлем [Albermale][1139] и несколькими голландскими депутатами. Моряки, сидевшие снаружи шатра, гребли, направляя лодку то туда, то сюда, а математик, запершись в палатке, показывал, в какой части заводи находится лодка и рядом с каким шестом. Царь Петр, разбиравшийся в математике не хуже маститого профессора, делал ему разного рода замечания, которые порой приводили того в замешательство. Несмотря на это, царь признал, что этот математик далеко продвинулся в изучении широт, но пока еще не довел до совершенства свое изобретение[1140].
Пока Его Величество был в Голландии, в Англии был раскрыт заговор барона Гёрца [Gortz][1141] и графа Гилленборга [Gillemborg][1142], которые пытались поднять в Великобритании восстание, чтобы посадить на трон своего претендента[1143]. В Лондоне был арестован Гилленборг, чрезвычайный посланник шведской короны, а Генеральные штаты по запросу короля Георга арестовали в Голландии Гёрца, посланника короля Карла[1144]. Бумаги, найденные у этих посланников, указывали на существование заговора, исполнение которого было намечено на март, когда король Швеции должен был высадиться в Англии с десятью тысячами человек пехоты и четырьмя тысячами кавалерии, не считая большого количества оружия, которым они должны были вооружить двенадцать тысяч англичан. Из найденных документов следовало, что шведы надеялись вовлечь в заговор также и царя. Так как сей государь весьма щепетильно относился к вопросам своей чести и в самом деле считал себя невиновным, он тотчас же написал Веселовскому [Veselofschi][1145], своему послу в Лондоне. В письме он писал о чувстве обиды, которое вызвало у него подозрение в участии в заговоре против коронованной особы. Веселовский представил королю Георгу меморандум, где указывалось, что «царь, его государь, приказал ему поздравить Его Величество с раскрытием заговора и заверить в том, что царь сам был удивлен дерзостью шведов, которые пытались приписать ему намерения, столь чуждые его представлениям о чести, интересам и нраву, ибо он весь был на стороне короля Георга, ведь если бы другой претендент взошел на английский престол, то оказал бы деятельную поддержку королю Карлу как своему благодетелю, и тот смог бы воспользоваться ею против России. Царь отмечал, что все это было происками шведского посла, стремившегося любыми средствами нанести урон чести Его Царского Величества, в то время как сам он искренне привержен союзу с королем Георгом и готов оказать ему любую помощь». Король Георг, то ли убежденный искренностью этого меморандума, то ли сочтя целесообразным скрыть свои мысли, приказал дать российскому посланнику письменный ответ, в котором заявлял, что «благодарит Его Царское Величество за расположение и вовсе не подозревает его в каком-либо заговоре в пользу претендента и т. д.».
Благодаря этой переписке в душах обоих монархов вновь установился, хотя бы по внешности, мир, и царь, страстно желавший посетить благородное Французское королевство, отбыл из Гааги, оставив, однако, там царицу во избежание утомительных церемоний, которые ожидали бы русскую императрицу[1146] при этом дворе, бывшем образцом утонченности. Когда царь прибыл в Антверпен[1147], его приветствовали от имени императора принц Гольштейнский [d’ Olstein][1148] и принц де ла Тур [della Torre][1149], посланные сопровождать его во время всего его путешествия по Нидерландам. 14 апреля[1150] он достиг Брюсселя, а оттуда направился в Дюнкерк [Duncheche][1151] ради его знаменитого Рисбана [Risbanco][1152], ибо он намеревался по его образцу устроить такой же в Петербурге. Седьмого мая[1153] царь прибыл в Париж, где светлейший герцог Орлеанский[1154], регент королевства, организовал ему торжественную встречу. Герцог сразу же по приезде царя нанес ему визит[1155], и они беседовали около часа. Царь воспользовался случаем воздать хвалу мудрости регента, а последний имел все основания восхититься непревзойденными талантами монарха России. Парижские придворные утверждали, что встреча двух этих государей была очень похожа на встречу Ганнибала со Сципионом, оставшихся полными восхищения друг другом. Два дня спустя сам король Франции[1156] в сопровождении маршала Вильруа [Villeroi][1157] и своих приближенных нанесли визит российскому императору, который встретил юного монарха у самой кареты, проводил его в свои апартаменты и после получасовой беседы сопроводил его обратно. На следующий день царь нанес ответный визит[1158], и Христианнейший король[1159] также встретил его у кареты, а потом проводил его до нее обратно. Так царь Петр, доверив свою священную особу государству, отношения с которым были совсем не безоблачными, был принят со всеми почестями, каких только мог ожидать. В тот же день явились его поприветствовать купеческий пробст и городские старейшины, принеся ему подобающие случаю дары.
После церемониальных формальностей царь пожелал удовлетворить свое любопытство, тщательно осмотрев дворцы, площади, церкви, мосты, сады, водные шутихи, водопады, кабинеты редкостей, медали, раковины, книги, старые эстампы и другие достопримечательности как в самом Париже, так и за его пределами: в Сен-Клу, Фонтенбло, Сен-Жермене и Версале[1160]. Когда царь посетил дом г-на Лоне [Launai][1161], занимавшегося чеканкой медалей, хозяин дома приказал отчеканить в присутствии царя золотую медаль и преподнес ее ему. Царь с удовлетворением посмотрел на собственное погрудное изображение, отчеканенное на лицевой стороне медали с надписью: Petrus Alexiovitz Czar, Mag. Russ. Imperator[1162][1163], а на оборотной стороне парящую в воздухе фигуру Славы с двумя трубами, вокруг которых была надпись: Vires acquirit eundo[1164] — слова, отсылающие к путешествиям царя, а на экзерге — Lutet. Paris. 1717[1165][1166]. 13 июня к нему с визитом прибыл монсиньор нунций[1167], приветствовавший его на итальянском языке: на поздравления ответил вице-канцлер Шереметев[1168]. На следующий день царь посетил королевскую типографию, а потом Коллеж четырех наций, основанный кардиналом Мазарини [Mazzarino][1169]. Он побывал также в библиотеке и там познакомился и завязал дружбу с г-ном Вариньоном[1170], знаменитейшим французским геометром. Так как царь создал два училища — один в Москве, другой в Петербурге — то он решил воспользоваться случаем, чтобы разузнать как можно подробнее об устройстве коллежей во Франции, ибо он хотел построить еще несколько их в России. В доме г-на Пижона[1171] царь увидел знаменитую сферу, движущуюся по системе Коперника, и она так ему понравилась, что он немедленно отсыпал за нее две тысячи скудо. После этого он отправился в Сорбонну, где был принят ее докторами со всеми почестями[1172]