[1312]. Однако посланники эти, заметив оскорбительный и высокомерный тон писем этих двух милордов, не пожелали ни пересылать их своему государю, ни выдать Беркли паспорт, чтобы тот сам мог их доставить. Вместо этого они отправили того же Беркли с письмом к г-ну Картерету, в котором отмечали, что «это не подходящий способ решения столь важного вопроса, ведь Его Величество король Англии мог бы сообщить о своих намерениях царю или написав ему напрямую, или через посредство британских послов в Петербурге».
Лондонский двор понял, что царь ни от кого не готов слушать поучений, и потому тотчас отозвал своих посланников, Джеффриса[1313] и Вебера[1314]. Этого царю было достаточно, чтобы понять намерения короля Георга: кроме того, он узнал, что адмирал Норрис получил приказ присоединиться к шведам для противостояния русскому флоту. Итак, увидев, что этот государь ведет себя уже не как союзник, а как враг, царь приказал арестовать нескольких англичан, проживавших на территории его государства, пригрозив еще и конфисковать все имущество, принадлежащее представителям этой нации и составлявшее более пятидесяти тысяч скудо, если английский флот осмелится предпринять хоть малейшее враждебное действие. В то же время, чтобы показать чистоту своих намерений, он поручил Веселовскому, своему послу в Лондоне, передать королю Георгу меморандум, наделавший немало шума при том дворе. В меморандуме умелый посланник заявлял, что «царь неизменно сохранял искренность в отношениях с королем Георгом как с ганноверским курфюрстом, как и с королем Великобритании, в то время как король Георг вел себя с царем совершенно иначе, своими действиями постоянно демонстрируя желание разрушить дружбу, до сих пор связывавшую две нации к большой пользе для Англии, интересам которой не мог бы послужить подобный разрыв». Этот меморандум был составлен столь живым слогом и излагал все обстоятельства с такой энергией, что король Георг счел недопустимым позволить ему оказать на умы подданных и иностранцев то влияние, на которое он был рассчитан. Поэтому он приказал подготовить ответ, не оставшийся, в свою очередь, без реакции со стороны царя. Г-н Бестужев [Vestuchef][1315], приданный в помощники послу Веселовскому, представил королю Георгу еще одно послание, в котором разоблачал все клеветнические измышления и демонстрировал истину с такой ясностью, что Лондонский двор мог ответить на него только одним способом: приказать послу покинуть Великобританию. Эти меморандумы русских посланников, которые знатоки политики считают истинными шедеврами, послужили лишь тому, что подлили еще больше масла в огонь раздора и взаимного недоверия между двумя народами.
Посреди всех этих интриг царь ни на минуту не забывал тщательно заботиться о порядке в своем государстве. Имея возможность во время пребывания в Париже наблюдать, какие выгоды принесли казне меры, предпринятые в области горнорудного дела герцогом Орлеанским, он создал по этому образцу в Петербурге совет, полностью состоявший из наиболее способных и опытных людей[1316]. Кроме того, он повелел построить литейные мастерские с печами и всем необходимым для работ по металлу. Царь предпринял и еще один шаг на пользу своего отечества, свидетельствующий о прекрасном владении им искусством политики. Московиты имели обыкновение каждый год посещать минеральные воды в Карлсбаде [Carelsbach], Швальбахе [Svalsbach] и Пирмонте [Pirmont][1317], местах, находящихся во владениях соседних государей, и спускали на этот отдых лучшее российское золото. Великий Петр стал думать о том, как бы оставить эти деньги в пределах России. Как раз тогда же были открыты воды в Олонце [Aloniza][1318] — местности, находившейся под властью царя. Петр решил оказать всемерную поддержку этому начинанию, лично посетив эти воды. Одного этого было достаточно, чтобы побудить всех прибегнуть к тому целительному средству, которое их благоразумный и знающий государь освятил собственным примером. Дворяне, съезжающиеся на эти воды каждый год, пользуются этой возможностью, чтобы покупать там различное оружие, которое изготавливают там по воле царя лучшие оружейники, собранные со всех концов Европы.
Примерно в это же время там же, на водах, скончался известный Арескин [Areschino][1319], шотландец, лейб-медик и советник царя. Его тело было доставлено в Петербург, и царь повелел воздать ему все подобающие почести, выражавшие то неизменное уважение, которое Петр питал к заслугам этого великого человека. С такими же почестями был похоронен и старый граф Шереметев, преданно служивший России до последнего дня и принесший ей немалую пользу[1320]. Проявив такую заботу о том, чтобы вознаградить заслуги своих верных слуг, царь пожелал распространить свои благодеяния и на тех, кто мог воспользоваться их плодами. Г-да Толстой, Румянцев, Ушаков [Otsacof][1321] и многие другие, поспособствовавшие раскрытию заговора царевича, были повышены в чине в зависимости от их заслуг и положения. Одновременно с этим, узнав, что некоторые его министры повинны в вымогательствах и злоупотреблениях, он решил учредить новый трибунал, чтобы провести расследование. Царь руководствовался в своей политике максимой, почерпнутой у философа, согласно которой государю следует самому раздавать благодеяния, однако, если нужно наказать виновных, приговор им должны выносить его министры: Opportet ipsum Principem bonis honores distribuere, supplicia vero non per se, sed per alios[1322]. Этот трибунал провел расследование по всей строгости, и Россия с изумлением увидела в числе виновных первых лиц государства: князя Меншикова, князя Долгорукова[1323], великого адмирала Апраксина[1324] и даже князя Гагарина, вице-короля Сибири[1325]. Последний был лишен своей губернии, которой управлял многие годы, и посажен в тюрьму, где вскоре умер. Князю Меншикову было сказано, что, «так как он дурно управлял государственной казной, он должен отдать свою шпагу и приготовиться принять другие наказания, которые будут на него наложены». Тот подчинился приказу и удалился в свой дворец под арест. Адмиралу Апраксину было объявлено, что «он лишается всего имущества и всех должностей и должен оставаться под арестом в своем доме вплоть до новых распоряжений». Князь Долгоруков защищал себя с таким красноречием, что судьи сочли за лучшее узнать мнение Его Величества, прежде чем вынести приговор. Царь, подвигнутый к состраданию воспоминаниями о великих и важных услугах, оказанных ему этими людьми, милостиво даровал им прощение, повелев им прежде пасть к его ногам и молить о снисхождении. Они должны были, однако, выплатить казне крупные штрафы для компенсации причиненного ими ущерба.
Посреди самых серьезных дел Петр Великий не забывал тешить двор веселыми развлечениями. Во время карнавала 1719 года таким развлечением была интронизация самоедского короля[1326]. Самоеды — это народ, живущий на берегах Ледового моря и состоящий в подданстве у российской короны[1327]. Царь, развлеченный беседой с португальцем по имени д’ Акоста [Dacosta][1328], провозгласил его самоедским королем. Этот человек, еврей по происхождению, неудачно пытавшийся преуспеть в Гамбурге как маклер, оказался в доме российского посланника, который представил его царю в качестве шута. Царь увидел, что этот шут весьма разумен и может быть полезен при его дворе, наименовал его для смеху графом и назначил потешным церемониймейстером: этот сан открыл ему путь к самоедскому престолу, который занимал тогда один юродивый, подвизавшийся при дворе. В древности цари имели обыкновение держать при себе определенное количество таких блаженных, подобно тому как другие государи держат шутов. Петр Великий пользовался услугами этих людей с большей для себя пользой, и вот как он это делал. Если ему нужно было сбить спесь с какого-нибудь вельможи, он давал приказ своим шутам, и те всей ватагой отправлялись к этому вельможе, угощая его какой-нибудь непристойностью, или давая ему щелчок по носу, или еще как-то его оскорбляя. Если этот вельможа бежал жаловаться царю, у того уже был готов ответ: «Это же безумец: что я могу с ним поделать?» Однако после, узнавая, чья это инициатива, спесивиться переставали. Самого главного шута двор наделял потешным титулом короля самоедов.
Если избрание этого короля было только шуткой, совсем не шуточным было изгнание отцов-иезуитов из всей России. Общество Иисуса появилось в этой стране под эгидой Венского двора, и иезуитские коллегии были уже учреждены в Петербурге, Москве и Архангельске. Когда же между двумя этими дворами случилось охлаждение из‐за покровительства, оказанного императором царевичу Алексею, царь воспользовался тем предлогом, что иезуиты пользовались поддержкой Вены, чтобы выслать их из своей страны; он также приказал доставить в свою канцелярию их бумаги. Однако, так как ради потребностей торговли католикам была предоставлена свобода вероисповедания, царь позволил приезжать в Россию для служения в храмах священникам и монахам любых других орденов при условии, что они не будут прибегать к покровительству со стороны Венского двора. Царский указ был прибит к дверям латинской церкви в Петербурге в июле и потом разослан в другие российские города