Поездка г-на Румянцева немало поспособствовала успеху этого великого замысла. Шведы долго не хотели согласиться на обмен пленными и прекращение огня, однако, когда царь отправил к ним двух других посланников, они уверились в искренности его намерений. Они здраво рассудили, что, раз на стороне царя удача и превосходство в силе, он ищет мира не из страха или из нужды, а лишь из стремления к миру. Поэтому они решили отправить в Петербург г-на Далмана[1345], чтобы сообщить царю, что, если он пожелал бы заключить перемирие на текущий 1721 год, Его Величество шведский король на него согласится. Царь, завершив военные приготовления и распланировав операции будущей кампании, небезосновательно опасался со стороны шведов какого-нибудь коварства, ведь за год его враги смогут образовать новые союзы, нарастить силы и стать могущественнее прежнего. Однако он всё же сообщил, что готов принять посредничество Франции, предложенное г-ном Кампредоном[1346], посланником Христианнейшего короля в Стокгольме. Этого заявления оказалось более чем достаточно. Шведский двор немедленно направил этого посланника в Петербург, чтобы выслушать предложения царя. Г-н Кампредон узнал, что царь решительно поддерживает те же условия, которые были некогда предложены и почти согласованы на Аландском конгрессе. Оттуда он вернулся в Стокгольм, где договорились о том, чтобы местом проведения конгресса был назначен Ништадт [Niestadt][1347], маленький финский городок. Туда прибыли полномочные представители обоих дворов — от Швеции граф Лилльенстедт [Liliensted][1348] и генерал Стрёмфельт [Stronfeld][1349], от России — генерал Брюс и советник Остерман.
Во время этих переговоров царь получил новость, что его посланнику в Константинополе удалось преобразовать последнее мирное соглашение, заключенное с Портой, в договор о вечном мире[1350] и что султан дал татарскому хану четкий приказ прекратить набеги на русские земли, грозя в противном случае лишить его своей защиты. Окружение царя опасалось, как бы Англия не помешала заключению мира, который вот-вот должен был быть заключен со шведами. Чтобы избежать такого поворота событий, царь решил предпринять тонкий политический шаг. Он издал манифест, в котором объявлял, что, «хотя Английский двор постоянно предпринимал враждебные шаги по отношению к России, царь, понимая, что шаги эти предпринимаются исключительно по инициативе тех министров, которые ставят интересы Ганноверского курфюршества выше истинных интересов Великобритании, не хочет причинять никакого вреда английской нации, неповинной в этих неприглядных деяниях, а напротив, дарует ей право, как и прежде, свободно торговать на всей территории своего государства». Это заявление царя немало поспособствовало тому, чтобы удержать парламент Великобритании от выделения королю Георгу субсидии на войну с Россией. Между тем на Ништадтском конгрессе продолжались переговоры о мире, но дело слишком затянулось, и российские войска предприняли еще одну экспедицию в Швецию. Генерал Лесли [Lesli][1351] во главе эскадры, состоявшей из галиотов, на борту которых находилось пять тысяч русских солдат и четыреста казаков, отчалил в направлении Аланда 27 мая[1352] и на следующий день пристал к берегам Швеции. Там его войска высадились на берег и огнем и мечом разорили территорию размером приблизительно в сто лиг. Почти не встречая сопротивления и потеряв из своих солдат убитыми всего одиннадцать человек, этот десант учинил среди шведов страшную резню, захватив у них шесть новых галиотов, два торговых корабля и двадцать пять других судов. Во время этой экспедиции были сожжены четыре города и более пятисот деревень. Прекрасно сказал тот, кто утверждал, что война нередко бывает матерью мира: Bellum est causa pacis[1353][1354]. Эта жестокая экспедиция уже закончилась, когда царь получил от своих представителей известие о том, что на конгрессе были согласованы предварительные условия мира и принято решение о прекращении огня. Он тотчас приказал опубликовать соглашение о перемирии, чтобы дать понять англичанам, что Швеция более не нуждается в помощи их флота. В самом деле, этот флот, быстро оказавшийся в Балтийском море, не предпринял никаких действий, как будто его и вовсе там не было: его присутствие не помешало российскому десанту атаковать шведский берег. Адмирал Норрис вернулся в Копенгаген, весьма недовольный, что не смог помешать Ништадтским переговорам, и вынужден был бессильно наблюдать, как король Швеции, искренне желавший мира для своей страны, безропотно согласился уступить Ливонию и Карелию. Ведь и царь действительно не отказывался сделать Швеции некоторые уступки, чтобы до определенной степени возместить ей понесенные ею потери. Эта легкость в достижении взаимного согласия позволила вскоре завершить переговоры подписанием договора, состоявшего из двадцати четырех статей, в которых стороны обязывались забыть прошлые обиды и заключить вечный мир и договор о дружбе между двумя государствами. Шведы уступали России Ливонию [Livonia], Эстонию [Estonia], Ингерманландию [Ingermania], часть Карелии [Carelia], область Выборга и несколько небольших островов. Царь, со своей стороны, возвращал Швеции часть Финляндии и обязался выплатить ей в два срока два миллиона рейхсталеров: кроме того, он предоставлял шведам право покупать каждый год зерно на пятьдесят тысяч рублей в Риге, Ревеле и Выборге, вывозя его беспошлинно, и даровал в этих провинциях также право свободно исповедовать протестантскую религию, как это было прежде. В заключительной статье говорилось о том, чтобы в договор включена была также Польша.
Царь повелел устроить торжественное празднование заключения мира во всех городах своей империи и при тех иностранных дворах, где находились российские посланники, послав им большие суммы денег, чтобы с вящей помпой отметить это славное событие. Мирный договор был оглашен в храме в присутствии царя, иностранных посланников, всего двора и духовенства[1355]. После церковной службы договор был зачитан вслух, а один из епископов[1356] произнес прекрасную проповедь, после которой великий канцлер[1357] вознес хвалу Его Величеству от имени Сената и всего народа, величая его «Петром Великим, Отцом Отечества и императором Всероссийским». За этим последовали артиллерийские залпы, празднества, винные фонтаны, иллюминация по всему городу и фейерверки. Царь пожелал вознаградить труды своих полномочных посланников, пожаловав им богатые дары. Этим он не ограничился, оделив своими милостями даже шведских посланников, первому из которых повелел подарить десять тысяч скудо, второму — восемь тысяч и две тысячи — секретарю посольства. Новость о заключении мира сразу же распространилась по всем концам Российской империи, и одновременно всем губернаторам было приказано отпустить на свободу всех шведских пленных, которых насчитывалось более ста тысяч[1358]. Оказалось, однако, что бóльшая их часть предпочла остаться в России или на службе у царя, или в тех местах, где они уже поселились и обустроились.
Мирный договор положил конец войне, продолжавшейся около двадцати лет, и царь направил свои усилия на совершенствование управления в завоеванных провинциях, в особенности в Ливонии, обнародовав указы, которые призваны были показать мягкость его правления. Он подтвердил всем подданным права владения и титулы и даже предоставил им свободу переселиться куда угодно. Петербургу был дан специальный указ, согласно которому в этот город была перенаправлена основная часть торговли, которая раньше происходила в Архангельске[1359]. Указ поставил в затруднительное положение старожилов тамошних мест, кроме того, именно в этот год разразилась жестокая буря и в Петербурге вода поднялась выше обычного уровня на десять футов, причинив огромный вред зданиям и уничтожив массу товаров. Однако царь, который неоднократно говорил о своем решении «сделать свой город новой Венецией, новым Лондоном, новым Амстердамом», принял меры и к тому, чтобы исправить повреждения от наводнения и возвести высокие дамбы для предотвращения подобных случаев в будущем. Кроме того, он приказал Коммерц-коллегии подготовить склады и удобные квартиры для торговцев, которым предстояло туда вселиться. Многие возроптали, а некоторые даже назвали это повеление царя нарушением интересов общества, несправедливостью и деспотизмом, однако тот, твердый и непреклонный в своем решении, отвечал всем жалобщикам одной и той же фразой, которую имел обыкновение произносить в подобных случаях великий французский политик кардинал Мазарини: «Позволим им говорить, лишь бы они позволили нам действовать». Подобная твердость, в соединении с покорностью желаниям государя, от природы свойственной московитам, превозмогла все препятствия и сделала город Петербург центром всей торговли в России.
После того как царь и его подданные совершили это дело, которое он считал столь важным для блага своего государства, Петр начал переговоры с иностранными государями о другом пункте, касающемся вопросов его достоинства. Когда иностранные посланники получили от своих государей наказ поздравить царя с заключением Ништадтского мира, вице-канцлер Шафиров объявил им, что Петр теперь носит титул императора, который его умолили принять его верные подданные, Сенат и сословия — и титул этот не новый, им обладали уже его предшественники, и император Максимилиан еще задолго до того называл так царя Василия в адресованном ему письме