После этого Их Величества вместе сошли с трона и встали на свои обычные места, чтобы отстоять службу. После причастного стиха император взял императрицу за руку и подвел ее к вратам алтаря: там она встала на колени на подушку, два епископа принесли в отдельных сосудах елей и миро, и архиепископ помазал императрице лоб, грудь и руки, при каждом помазании поминая Пресвятую Троицу, а другие архиепископы вытирали места хлопковой тканью. Затем перед Царскими Вратами появился архидиакон с сосудом и произнес слова, которыми в Греческой Церкви на каждой литургии приглашают предстоящих к причастию: «Μετὰ φόβου Θεοῦ, πίστεως καὶ ἀγάπης προσέλθετε — Со страхом Божиим, верою и любовию приступите!» Императрица подошла к причастию и приняла из рук бывшего в служении архиепископа священные Тело и Кровь. Там же другой архиепископ дал ей антидор. После окончания литургии Феофан, архиепископ Псковский, один из главнейших членов Синода, произнес краткую речь, в которой коснулся необыкновенных добродетелей императрицы и показал, что она по праву получила корону Российской империи из рук Господних и своего супруга. Он закончил пожеланием императрице всяческого благополучия от имени всех сословий отечества. После проповеди она с такой же торжественностью была препровождена в императорскую церковь Св. Михаила Архангела[1451], помолилась в ней и вернулась во дворец, где император уже приказал подготовить великолепную трапезу на пяти столах. Первый предназначался для императора и императрицы, второй — для одного герцога Голштинского, который на литургии прислуживал императрице, третий — для архиереев, четвертый — для министров и придворных чинов, пятый — для дам. На следующий день императрица допустила к целованию руки всех явившихся ее поздравить, а император в ее честь повысил в чине множество кавалеров, генералов и других офицеров.
Совершив это великое дело, которое было так для него важно, Петр Великий со всем двором возвратился в Петербург[1452] и провел там остаток года, а как оказалось, и остаток жизни, не переставая использовать все возможности для улучшения жизни своего народа и искоренения в государстве злоупотреблений и учреждения в нем благих законов, способствующих расцвету навигации и коммерции. Для этой цели он образовал нечто вроде регулярного почтового сообщения между Любеком и Петербургом для удобства сообщения и перемещения людей. В эти последние дни своей жизни царь издал указ, готовившийся им многие годы, принципы которого были сформулированы им давно. Этот указ ограничивал не только количество монастырей и церквей во всей стране, но и их доходы, и численность насельников, искореняя злоупотребления, распространившиеся в них из‐за тщеславия, алчности и безразличия иерархов[1453]. В Восточной Церкви священнослужители всегда неизменно повиновались светским государям во всем, что касается мирских дел, и никогда не обладали никакими льготами или привилегиями, кроме тех, которые они получили по милости государевой. Так и в России, которая неукоснительно исполняет все обряды и следует всем догматам Греческой Церкви, царь без всякого стеснения вмешивался в дела духовенства, а духовенство не чувствовало себя оскорбленным или обиженным из‐за указов своего монарха. Все были убеждены, что он желает лишь блага своему народу. К этой единственной цели были устремлены все его усилия, все его мысли и все заботы. Дни и ночи он работал над тем, чтобы удовлетворить нужды своего народа, пока Небо не пожелало отнять его у России для лучшей жизни.
Хотя царь был без остатка поглощен правительственными делами и военными заботами, всякий раз, возвращаясь в свое отечество, он не упускал случая принять участие в церковных службах, неизменно являя собой образец смирения и благочестия. И вот, по своему обыкновению, он пожелал посетить церковь в день Богоявления Господня в новом, 1725 году, и поприсутствовать на церемонии водосвятия, которая в России происходит с большой торжественностью по завершении утрени на открытом воздухе на берегу какой-нибудь реки, в это время года всегда покрытой льдом[1454]. Жестокий мороз в самый разгар зимы, ночной воздух в городе, построенном на болотах, сильный ветер вызвали у него столь жестокую простуду, что он сразу же после службы слег. К простуде присоединилась свирепая лихорадка, сопровождаемая сильными болями и затрудненным мочеиспусканием. Врачи объявили его состояние безнадежным, да он и сам уже чувствовал, что дни его сочтены: поэтому, обеспокоясь избранием наследника, он призвал к своему смертному одру глав Сената и виднейших представителей сословий, объявив им слабым, но властным голосом, что «он, как полновластный господин своей монархии, повелевал всем своим подданным признать своей августейшей государыней императрицу Екатерину, потому что она, будучи посвящена во все его замыслы, одна только способна продолжить и довести до совершенства предпринятые им полезнейшие преобразования, которые он только начал, но не довел до конца». Сенаторы и все присутствующие склонили головы и, уважая повеление своего государя, смиренно отвечали, что «им подобает лишь повиноваться указаниям своего повелителя, не позволяя себе углубляться в мотивы его решений». Non est nostrum estimare, quem supra ceteros, et quibus de causis extollas. Tibi summum rerum judicium Dii dedere: nobis obsequii gloria relicta est[1455][1456].
Позаботившись таким образом о наследнике престола и передав скипетр своей возлюбленной Екатерине, Петр решил позаботиться также о царевне Анне Петровне, своей старшей дочери от той же Екатерины, повелев, в эти последние мгновения своей жизни, отдать ее в супруги молодому герцогу Голштинскому, который по делам возвышенным и важным стал, с некоторых пор, частым гостем царя[1457] и сумел приобрести его любовь и заручиться его покровительством. Брак был заключен в начале наступавшего июня[1458]. Болезнь между тем все усиливалась и причиняла царю сильнейшие боли, но он переносил их с такой стойкостью и мужеством, которые проявлял во всех происшествиях жизни. Наконец, семнадцатого января по старому стилю и двадцать восьмого — по григорианскому календарю[1459] царь испустил дух на руках императрицы, не отходившей от его одра и укреплявшей его в этих последних испытаниях. Императрица Екатерина была сразу же признана Сенатом, клиром и генералитетом и, прежде чем приступить к управлению государством, устроила погребение своего супруга со всем возможным великолепием, возведя в память о нем прекрасный мавзолей.
Так умер в возрасте пятидесяти четырех лет Петр Алексеевич[1460], без сомнения величайший из всех российских государей и один из величайших за всю историю мира. Царь был человеком высокого роста, хорошо сложенным и крепким: в его облике суровость соединялась с веселостью; хороший собеседник, часто остроумный, трудолюбивый и неутомимый в трудах; враг досуга, он не хотел ни минуты оставаться в покое. Вся его жизнь, при внимательном рассмотрении, была одним неустанным путешествием: он преодолевал путь от одного конца своей бескрайней империи до другого с большей легкостью, чем иной государь добирается от своего дворца до какого-нибудь загородного дома для развлечений. Путешествие из Петербурга в Москву, расположенных на расстоянии шестисот итальянских миль друг от друга, которое обыкновенно занимает три недели, он проделывал за четыре дня. Он не знал меры ни в чем и во всем предпочитал крайности, как в трудах своих и ночных бдениях, так и в еде и питье, притом, что здоровью его этот беспорядочный образ жизни не наносил существенного вреда. Никто никогда не видел, чтобы им владела плотская страсть: после отторжения царицы Евдокии он более двенадцати лет не смотрел с вожделением на женщин[1461], до тех пор пока, с первого взгляда пораженный красотой лица и души Екатерины, не посвятил ей без остатка всю свою любовь, которой не изменял до конца своих дней. В сильном и мужественном теле Петра Великого обитали столь же крепкая душа, как и ум, его отличал живой и проницательный дух. Он стал самым ученым человеком во всей России, никогда не изучав даже грамматики: говорил на разных языках не без изящества, умел со знанием дела рассуждать о различных материях[1462]. Он мог преподавать математические науки не хуже самого умудренного учителя; в географии и навигации превзошел самих своих наставников. Опираясь на одно только свое соображение и не прибегая к советам инженеров, он замыслил благородное предприятие — наладить сообщение между Черным морем и Каспийским, а также между Каспийским и Балтийским. Он соединил посредством большого канала реку Дон с Волгой[1463], а посредством другого — Волгу с Невой, рекой, которая впадает в Финский залив, а значит, и в Балтийское море[1464]. Будучи наделен обширным умом, великим и возвышенным духом, он находил удовольствие в совершении грандиозных деяний, превосходящих обыденную меру. Кажется, что он особенно он любил творить из ничего, будто бы подражая Создателю. Подобно тому, как он на месте бесплодных болот и зловонных трясин возвел великий город Петербург с его мощнейшими крепостями, роскошными дворцами и восхитительными садами, так же он и из ничтожного пироженщика (если оставить в стороне всех прочих) сделал князя Меншикова, облеченного высшими должностями в Российской империи, а из жалкой крестьянки сделал императрицу Екатерину, быть может, самую удачливую женщину, какую только видел мир за всю свою историю, взяв ее себе в супруги и возведя ее на императорский престол