Глава XVII
(122) Восхваляют многое и из того, что сделали его ученики в общественной жизни. Ибо говорят, что, когда у жителей Кротона вошло в обычай совершать пышные выносы и погребения, один из пифагорейцев сказал народу, что он слышал, как Пифагор говорил о богах, что Олимпийские боги обращают внимание не на большое количество жертв, а на душевное расположение жертвующих, подземные же боги, напротив, из-за того, что им досталась по жребию низшая доля, радуются битью в грудь и рыданиям, а также постоянным возлияниям и приношениям на могилу и заупокойным жертвам, совершаемым с большой расточительностью. (123) Поэтому из-за того, что ему выпала такая доля, Аида называют Плутоном [85] и тем, которые скромно воздают ему честь, он позволяет остаться наверху в мире долгое время, а из тех, кто весьма склонен к печали, всегда сводит кого-нибудь под землю, чтобы достичь почестей при поминовении усопшего. После такой беседы у слушавших возникло убеждение, что они сохранят свою жизнь, если будут умеренными в горе, если же станут проявлять неумеренную расточительность в почитании умерших, все погибнут раньше срока, отведенного судьбой. (124) Другой пифагореец, взяв на себя роль третейского судьи в деле, где не было свидетелей, прогуливаясь отдельно то с одним из ведущих тяжбу, то с другим, в обоих случаях остановился возле какого-то надгробного памятника и сказал, что лежащий здесь был в высшей степени достойным человеком. В то время как один из тяжущихся сказал об умершем много добрых слов, другой лишь спросил: «Не чрезмерна ли такая похвала?» Пифагореец подумал и склонился на сторону того, который восхвалял добронравие умершего. Другой же пифагореец, взяв на себя роль третейского судьи в большом деле, примирил обе стороны, приговорив одного из тяжущихся к уплате четырех талантов, другого получить из них два, а уплатить три, сам же он дал каждому по одному таланту из двух талантов первого лица, создав видимость тяжбы. [86] Когда двое рыночных торговцев, чтобы досадить друг другу, оставили плащ у какой-то женщины, предупредив ее не отдавать кому-нибудь одному из них до тех пор, пока они не явятся за ним вместе, но потом нарушили условие, и один из них вскоре после этого взял оставленный обоими плащ, сказав, что другой разрешил ему это сделать, а тот, не придя вместе с ним, подал на него в суд и рассказал судьям об их первоначальном условии, один из пифагорейцев, взяв на себя это дело, сказал, что груда платья сотворит человека, если оба придут вместе. (125) Два других человека, казалось, были очень дружны, но один стал молча подозревать другого, потому что какой-то льстец сказал ему, будто тот соблазнил его жену. Один из пифагорейцев случайно зашел в оружейную мастерскую в тот момент, когда считавший себя обесчещенным показывал нож оружейнику, пеняя ему на то, что нож недостаточно остр. Поняв, что тот готовится к мести якобы обесчестившему его, пифагореец сказал: «Нож у тебя острее всего, чего угодно, но только не клеветы». И, сказав это, достиг того, что человек переменил решение и опрометчиво, по ошибке, не совершил преступление против друга, которого уже пригласил к себе домой. (126) Другой пифагореец, когда у одного из приезжих в храме Асклепия упал пояс, который был инкрустирован золотом, а по закону упавшее на землю в храме нельзя было поднимать, что огорчило приезжего, велел выбрать золото, которое не касалось земли, пояс же оставить, ибо он лежал на земле. И говорят, что уже после того, как пояс был украден и спрятан в другое место не знавшими о том, что произошло в храме, людьми, в Кротоне во время театрального представления над театром пролетали журавли, и один из укравших, возвратившийся морем, сказал другому, сидящему поблизости: «Видишь свидетелей?» Услышав эти слова, один из пифагорейцев отвел их в суд к хилиарху, заподозрив в краже пояса, и судьи, допросив юношей, узнали, что те, убив нескольких из пролетавших над кораблем журавлей, которые как бы были свидетелями их поступка, бросили их в море. Поначалу юноши, как обычно, свалили вину друг на друга. Но едва их привели к Пифагору, младший, выйдя вперед, сознался, сказав, что не нужно всю вину возлагать на старшего и гневаться на них, Пифагор же, выслушав, сказал, что ему очень понравилось его поведение, но он жалеет, что тот, кто был старше, не сознался первым… [87]
… (127) К этому можно добавить и то, что рассказывают о Финтии и Дамоне, о Платоне и Архите, о Клинии и Проре. [88] Кроме того, рассказывают об Эвбуле из Мессины, что, когда он, плывя домой, попал в плен к этрускам и был увезен в Этрурию, этруск Навсифой, будучи пифагорейцем, узнав, что Эвбул – один из учеников Пифагора, отнял его у разбойников и в полной безопасности доставил в Мессину. (128) Когда карфагеняне собирались отправить на пустынный остров больше пяти тысяч своих пленников, карфагенянин Мильтиад, увидев среди них Посида из Аргоса (оба они были пифагорейцами), подошел к нему и, скрыв от него то, что готовится, убедил его как можно скорее бежать к себе на родину и, посадив на какой-то подплывший корабль, дал ему припасы на дорогу и спас таким образом человека от опасности. В общем, если кто-нибудь стал бы рассказывать обо всех случаях помощи пифагорейцев друг другу, этот рассказ превысил бы своей продолжительностью должный объем сочинения.
(129) Поэтому расскажем лучше о том, как некоторые из пифагорейцев были политическими деятелями и должностными лицами. Ибо они следили и за соблюдением законов и управляли некоторыми городами Италии, являя своим поведением и советуя все самое лучшее, чему они научились у Пифагора; при этом воздерживаясь от излишней близости к народу. Когда же против них стали выдвигать множество клеветнических обвинений, до некоторых пор все-таки одерживали верх нравственное совершенство пифагорейцев и благоразумие самих горожан, так что те хотели, чтобы именно пифагорейцы распоряжались общественными делами. Кажется, именно в это время в Италии и в Сицилии были лучшие общественные устройства. (130) Ибо Харонд из Катаны, один из лучших законодателей, был пифагореец, локрийцы Залевк и Тимар, приобретшие известность законодательной деятельностью, тоже были пифагорейцами, и те, которые составили законодательства для жителей Регины, одно называемое «гимнасиарховым» [89] , а другое – Феокловым, говорят, были пифагорейцами: Фитий и Феокл, а также Геликаон и Аристократ. Различались законодательства относительно обычаев и нравов, как различались ими и города, расположенные в тех местах и в те времена.
В целом изобретателем и всего государственного воспитания был, говорят, тоже Пифагор, утверждавший, что в существующих вещах нет ничего беспримесного, но в огне есть частицы земли, в воде – частицы огня, а в них есть воздух, и они содержатся в воздухе, и точно так же в безобразном есть частица прекрасного, в несправедливом – справедливого, и все остальное подчиняется тому же закону (по этой причине разум получает толчок как в ту, так и в другую стороны, и есть два вида движения тела и души: один – неразумный, другой – связанный с выбором); что же касается государственного устройства, то его можно графически обозначить тремя линиями, образующими треугольник, вершины которого соединяются друг с другом и составляют прямой угол при соотношении сторон 4:3, третья же сторона выражается числом 5, которое, будучи возведенным в квадрат, равно сумме их квадрата и является золотой серединой, соединяющей их обоих. [90] (131) Подсчитав числовое соотношение линий друг с другом и площадь, образованную соединением их, получим наилучшее изображение государственного устройства. Платон присвоил себе эту мысль, открыто написав в «Государстве», что стороны, находящиеся в отношении 4:3, есть основание, сопряженное с пятеркой и дающее две гармонии. [91] Говорят, что Пифагор упражнялся в укрощении страстей и в умеренности и обдумывал, как каждый человек может сделать свою жизнь счастливой, руководствуясь предпочтительным для него благом, и, в целом, как совершать выбор наших благ и подобающих нам занятий.
(132) Говорят, что кротонцы отказались от наложниц и вообще от внебрачных связей. Существует прекрасное и замечательное изречение Дино́, жены Бронтина, одного из пифагорейцев, которая была мудра и прекрасна душой: «Женщина должна совершать жертвоприношение, встав с мужнина ложа, в тот же день». Некоторые считают, что это сказала Феано, когда к ней пришли кротонские женщины, прося ее убедить Пифагора поговорить с их мужьями о мудром обращении с ними, что и произошло, так как жена передала просьбу и Пифагор говорил с кротонцами и убедил их совершенно оставить царящую в то время распущенность. (133) Рассказывают также, что Пифагор, когда из Сибариса в Кротон пришли послы с требованием о выдаче беглых рабов, взглянув на одного из послов, который был убийцей его друзей, ничего не ответил ему. Когда тот спросил его об этом и захотел вступить с ним в общение, Пифагор сказал, что таким людям закон богов запрещает это делать. Поэтому некоторые решили, что Пифагор – это сам Аполлон. Все это, а также то, о чем было рассказано чуть выше: о низложении тиранов и освобождении городов от их власти в Италии и в Сицилии и рассказы о многих других его поступках, которые будут приведены в дальнейшем, свидетельствуют о полезности для людей его общественной деятельности.
Глава XXVIII
(134) После этого уже не в общих чертах, но взяв отдельно каждую его добродетель, украсим словом деяния его, вытекающие из этих добродетелей. Начнем, как и принято, с богов, постараемся показать его благочестие и удивительные поступки, проистекающие от этого благочестия, и украсим их словом. Итак, приведем один рассказ, который мы уже и раньше упоминали, потому что тут он обнаружил, какова его душа, откуда она вошла в тело, и предоставил ясные доказательства прежних ее воплощений. Вот этот случай. Переходя однажды реку Несс со многими из друзей, он обратился к ней с приветствием, и река довольно громко и отчетливо ответила, так что все слышали: «Здравствуй, Пифагор». Кроме того, он в один и тот же день был в Метапонте в Италии и в Тавромении в Сицилии и разговаривал с друзьями из того и другого города на глазах толпы, что подтверждают почти все авторы, между тем как города эти находятся друг от друга на расстоянии многих стадий по суше и по морю, непреодолимых даже за очень много дней. (135) То, что он показывал бедро из золота Абариду, догадавшемуся, что Пифагор – Аполлон Гиперборейский, чьим жрецом был Абарид, считается несомненной истиной, а не обманом, и всем известно. Приводят постоянно и без расхождений другие примеры дел этого человека, более удивительные и обнаруживающие его божественную природу: и сбывшиеся предсказания землетрясений, и быстрые прекращения им чумы, бурь, града и ливней, мгновенные остановки и умиротворение морских и речных волн для того, чтобы друзья могли легко переправиться. Переняв от Пифагора, то же самое во многих местах делали Эмпедокл из Акраганта, Эпименид Критский и Абарид Гиперборейский. (136) Известны их сочинения, кроме того, у Эмпедокла было прозвище «Защитник от ветра», Эпименида прозвали «Очистителем», а Абарида «Ходоком по воздуху», потому что он, сев на стрелу Аполлона, подаренную ему в краю гипербореев, переправлялся через реки, моря и непроходимые места, каким-то образом летя по воздуху, что делал, по предположению некоторых, и Пифагор, когда в Метапонте и в Тавромении в один и тот же день беседовал с друзья