равлены камеры, она подняла транспарант с лозунгом, под которым проводила кампанию против наркотиков: "Ты можешь сказать НЕТ!"
Еще в Бетесде Бэд Макфарлейн уведомил меня, что с ним тайно связались представители Израиля и передали сообщение от влиятельной политической группы умеренных иранцев. Эти "разочарованные" члены иранского правительства хотели установить контакт с правительством Соединенных Штатов как первый шаг на пути к восстановлению официальных отношений между нашими странами, что, по их мнению, произойдет, как только умрет аятолла Хомейни. Бэд возвращался к этому вопросу при наших последующих встречах, говорил, что хочет встретиться с этими иранцами и выяснить, насколько серьезны их намерения, и спрашивал моего согласия на это.
В то время по всему миру распространилось известие, что аятолла смертельно болен. Затянувшаяся война с Ираком зашла в тупик, иранская экономика была подорвана, и по сообщениям разведки в стране образовалось несколько политических группировок, которые намеревались бороться за власть после его смерти. С нашей точки зрения, восстановление дружеских отношений с этой стратегически важной страной — и вытеснение оттуда советского влияния — было весьма заманчивой перспективой. При шахе мы имели возможность вести наблюдение за действиями его соседа, Советского Союза. В наших интересах было, чтобы на смену режиму Хомейни пришло умеренное и дружественно расположенное к Соединенным Штатам правительство.
Мы уже давно предпринимали тайные усилия положить конец ирано-иракской войне и тем ослабить напряженность в этом районе, которая была на руку Советам. Мы также пытались предугадать развитие событий в Иране после смерти Хомейни. Я посетил Иран незадолго до изгнания шаха и встречался с рядовыми гражданами Ирана как в Тегеране, так и в провинциях. Они вовсе не были похожи на фанатиков из окружения Хомейни. Я не удивился, узнав, что в иранском правительстве есть умеренные силы, которые хотят положить конец деспотической теократии, навязанной стране Хомейни и его головорезами. Поэтому нас заинтересовало предложение Израиля выступить в качестве посредника и помочь нам установить связь с политическими деятелями, которые имели шанс вскоре оказаться у кормила правления Ирана.
Тут был еще один весьма важный момент: по словам израильтян, чтобы доказать нам искренность своих намерений, эти люди обещали добиться освобождения наших семерых заложников. Поначалу предложение израильского правительства не породило у меня особых надежд. К тому времени у нас уже сорвалось несколько многообещающих планов освобождения заложников. Но я был готов ухватиться за любую возможность. Хорошо, сказал я, мы пошлем в Израиль группу доверенных лиц для переговоров с теми людьми, которые предложили выступить в качестве посредников.
Это и положило начало делу "Иранконтрас".
В ходе переговоров мы узнали, что иранцы просят нас разрешить Израилю продать им некоторое количество противотанковых ракет ТОУ. По их словам, это укрепит престиж умеренных и покажет, что у них действительно налажена связь с высокопоставленными лицами в американском правительстве. (Ранее ни о каких поставках оружия речи не шло.)
У Израиля был большой запас ракет ТОУ. Они просили нашего разрешения отправить сколько-то этих ракет умеренным иранцам. Иранцы заплатят за них Израилю, а Соединенные Штаты — за деньги — дошлют Израилю ракеты взамен проданных. Макфарлейн представлял эту сделку между Израилем и умеренными иранцами как нечто не имеющее прямого отношения к Соединенным Штатам, хотя нам и придется снять запрет на перепродажу американского оружия Ирану.
Сначала я ответил категорическим отказом. Нет, сказал я, мы не ведем деловых отношений со странами, которые пособничают терроризму. Я велел Макфарлейну отвергнуть это предложение.
Тогда сторонники этой сделки в Израиле прислали нам доказательства того, что иранцы, с которыми они ведут переговоры, — противники терроризма и даже боролись против него. Мы считали, что разведывательные службы Израиля весьма компетентны в вопросах, касающихся Ближнего Востока, и приняли их заверения на веру. Мне сказали, что за этим предложением стоит сам премьер-министр Израиля Перес и что переговоры с иранцами ведут близкие к нему люди.
Газеты писали, что аятолла вряд ли доживет до конца недели. Даже без настояний Макфарлейна я понимал, что нам следует установить связь с ответственными людьми, которые, возможно, скоро придут к власти в Иране. Нам представлялась реальная возможность оказать влияние на судьбы Ближнего Востока, взять на себя инициативу и опередить Советы в стратегически важном регионе. Как я уже сказал, мы хотели, чтобы в Иране к власти пришли умеренные. Я бы и слушать не стал, если бы израильтяне сказали, что собираются продать американские ракеты аятолле или его спецотрядам, которые не подчинялись командованию иранской армии. Мне казалось вполне естественным, что умеренные деятели Ирана, оппозиционно настроенные к авторитарному режиму аятоллы, хотят получить оружие, чтобы укрепить свое положение и завоевать авторитет у командования иранской армии. Вооруженные силы Ирана были во многом независимы от аятоллы. Не так уж редко группировки, борющиеся за власть в какой-либо стране — в том числе и сторонники демократии, — призывали на помощь военных.
Короче говоря, как только мы получили заверения Израиля о надежности их иранских партнеров, я незамедлительно дал свое согласие. Собственно говоря, я просто снял свои возражения против действий независимого государства — Израиля. Мы никакого оружия в Иран поставлять не собирались. Мне сказали, что несколько ракет ТОУ особенно не повлияют на баланс сил в ирано-иракской войне. И я согласился не препятствовать продаже Израилем небольшой партии оружия Ирану, если это добавит их стороне весу на переговорах. Но я поставил одно условие — чтобы умеренные иранцы использовали свое влияние в "Хизбаллах" и добились освобождения наших семерых заложников.
Иранцы передали, что это в их силах и что они это обязательно сделают. Заложников должны были передать нам в сентябре на морском берегу севернее Триполи. В случае, если окажется, что заложников не освободили, Израиль расторгнет сделку и вернет обратно самолеты с грузом ракет.
Через несколько часов после доставки ракет в Иран был освобожден преподобный Бенджамин Уэйр, которого продержали в плену в Бейруте шестнадцать месяцев. Два дня мы ожидали освобождения остальных заложников. Потом нам сообщили, что их освобождение задерживается по вине террористов, в руках которых они находятся, но что оно обязательно состоится в ближайшем будущем. Мы были, естественно, разочарованы, но по крайней мере один заложник вернулся домой, и это уже было неплохо. Оставалось только ждать.
Все это время я был страшно занят: предстояла первая встреча с новым советским лидером Михаилом Горбачевым; в конгрессе обсуждались важные вопросы внутренней политики; на Филиппинах разворачивались события, которым было суждено привести к падению Фердинанда Маркоса; разведка получала все новые подтверждения того, что Ливия финансирует террористические акты — правильнее было бы их назвать бессмысленными зверскими убийствами — в разных частях света. А на Ближнем Востоке, где и никогда-то не было спокойствия, в начале октября, после того как израильтяне совершили налет на штаб-квартиру Арафата в Тунисе, обстановка снова резко обострилась.
При налете погибло много женщин и детей, и палестинские радикалы грозили ответными акциями против Израиля и Соединенных Штатов. Три дня спустя исламская организация "Джихад" объявила о казни одного из наших заложников — сотрудника ЦРУ Уильяма Бакли. (Позднее мы узнали, что Бакли, по-видимому, за несколько месяцев до этого умер, не выдержав условий плена.) А еще через шесть дней четверо вооруженных палестинцев захватили в Средиземном море итальянское туристское судно "Ахилле Лауро".
Опять на Ближнем Востоке возникла угроза жизни американских граждан. Из ста пассажиров и членов команды судна по крайней мере половина были американцы, и их держали на судне в качестве заложников. Угонщики заявили, что, если Израиль не освободит пятьдесят палестинцев, которые содержатся в его тюрьмах, они начнут убивать американцев одного за другим. Следующие двое суток прошли в приготовлениях спецгруппы морских десантников к штурму "Ахилле Лауро" для освобождения заложников из рук террористов. Я считал, что пора нанести террористам ответный удар, хотя нападение на судно, несомненно, могло повлечь жертвы.
Необходимость незамедлительных мер стала очевидной после того, как террористы действительно убили одного из пассажиров — шестидесятидевятилетнего Леона Клингхоффера, который мог передвигаться только в инвалидной коляске. Палестинцы застрелили его и выбросили труп в море.
Однако спасательная операция не состоялась. Видимо, считая, что доказали нам реальность своей угрозы, угонщики отвели судно в Порт-Саид и там сдались египетским властям. Мы потребовали по дипломатическим каналам, чтобы Египет выдал их американскому или итальянскому правосудию. Но президент Мубарак объявил, что их уже передали представителям ООП и те вывезли их из Египта.
На следующий день я отправился в Чикаго, где было запланировано два выступления. В Чикаго мне сообщили, что угонщики все еще в Египте и что египетский авиалайнер должен вывезти их в Тунис, где ООП готовит им встречу как героям. Наша разведка узнала точное время вылета самолета.
Уже на борту самолета по пути назад в Вашингтон я утвердил план, согласно которому американские истребители должны были перехватить египетский авиалайнер и вынудить его совершить посадку на американской военно-воздушной базе в Средиземном море. Мы намеревались или привезти угонщиков в Соединенные Штаты, или передать их итальянским властям. "Разумеется, — записал я, находясь в самолете, — мы не будем стрелять в египетский самолет. Наши истребители возьмут его в кольцо и вынудят изменить курс".
Мне казалось, что наконец-то есть надежда, что террористы предстанут перед судом. К счастью, эта надежда оправдалась.