Запись от 10 апреля: "Опять совещался с адмиралом (председателем объединенного комитета начальников штабов) Уильямом Д. Кроувом. Выбирали цель в Ливии. Операцию намечаем на ночь с понедельника на вторник. Отправил длинное послание премьер-министру Великобритании Тэтчер, в котором в общих чертах обрисовал наш план. Она ответила тоже длинным посланием, где заверила нас в своей поддержке, но выразила озабоченность в связи с возможными жертвами среди мирного населения. Мы тоже этим озабочены".
К слову сказать, пресса, на мой взгляд, вела себя в те дни просто недостойно. Несколько репортеров сумели пронюхать об операции, намечаемой против Каддафи. Их сведения были довольно точны, и материалы, опубликованные в их газетах, в буквальном смысле слова выдавали Каддафи намерения Соединенных Штатов. Мы пытались отговорить редакторов от разглашения этой информации, аргументируя это тем, что в войне против терроризма соблюдение секретности так же обязательно, как это было во время второй мировой войны, когда пресса признавала право правительства запрещать разглашение сведений, которые могли поставить под удар важные военные операции и повлечь за собой потери в наших войсках. Но редакторы и слушать не хотели. Каждый раз, когда им удавалось раскопать что-нибудь интересное, они, не считаясь с последствиями, трубили об этом на первых полосах.
Тринадцатого апреля мы наконец выбрали объект для удара — военный штаб Каддафи и бараки в Триполи, расположенные вдали от жилых кварталов. На территории этого военного городка размещался и разведцентр, который руководил программой международного терроризма.
Мы не ставили своей задачей убить Каддафи — это шло бы вразрез с нашим отказом от политических убийств как средства борьбы. Мы только хотели довести до него, что за всяким актом террора последует возмездие. Однако у нас не было возможности установить его местопребывание. Мы понимали, что во время налета он с большой долей вероятности может оказаться в разведцентре или поблизости от него.
Франция и Италия отказались пропустить наши бомбардировщики "F-111", которые находились в Англии, через свое воздушное пространство. Предполагалось, что,F—111" нанесут бомбовый удар совместно с самолетами, базирующимися на авианосцах Шестого флота. Теперь бомбардировщикам предстояло лететь в обход над Атлантическим океаном и Средиземным морем: это удлиняло их путь до Триполи на тысячу с лишним миль, оставляло им недостаточный резерв горючего и даже, возможно, делало их более уязвимыми во время налета. Я очень огорчился, узнав об отказе Франции и Италии, поскольку считал, что цивилизованные страны должны помогать друг другу в борьбе с терроризмом. Но экономические соображения взяли верх, во всяком случае у Франции: на словах осуждая терроризм, Франция на деле вела обширную торговлю с Ливией и явно пыталась угодить обеим сторонам.
Налет был запланирован на вечер 14 апреля. Днем я сообщил о нем лидерам конгресса, рассказав им также о перехваченных донесениях, которые неопровержимо доказывали, что взрыв в дискотеке был организован агентурой Ливии. Поздно ночью, сидя за письменным столом в жилой половине Белого дома, я записал в дневнике: "Ну вот, налет состоялся точно в намеченный срок — в 19.00 по вашингтонскому времени. Бомбардировщики находились над целью примерно одиннадцать минут. Получил предварительный рапорт. Все самолеты благополучно отбомбились, но два "F-ПГ не отзываются на позывные. Может быть, у них просто повреждена рация. Может быть, они совершили вынужденную посадку. Пока нам о них ничего не известно. Ясно одно — акция прошла успешно".
За первые сутки после налета на Триполи в Белый дом поступило 126 тысяч телефонных звонков — и еще 15 тысяч человек не смогли дозвониться. На следующие сутки — еще 160 тысяч и 16 тысяч не смогли дозвониться. Больше семидесяти процентов звонивших одобрили нашу акцию.
К сожалению, одна из наших ракет сбилась с курса и взорвалась в жилом квартале, вызвав жертвы среди гражданского населения. Мы намеревались нанести удар только по военным объектам, и я глубоко сожалел, что погибли мирные жители. Я также оплакивал двух летчиков, самолет которых сбили ливийцы, и еще одного американца, погибшего, по-видимому, в результате нашей акции: согласно заслуживающим доверия сообщениям, после налета Каддафи установил связь с террористами, похитившими библиотекаря американского университета в Бейруте Питера Килберна, и выкупил его за огромную сумму. Затем Килберн и два заложника-англичанина (видимо, потому, что Великобритания сотрудничала с нами в подготовке этой акции) были злодейски убиты.
Однако, как ни прискорбны были эти потери, они не были напрасными: после налета на Триполи Каддафи угомонился и террористических актов больше не было.
В следующем месяце Макфарлейн, после недолгого отдыха от политический жизни, отправился с секретной миссией в Тегеран. Посредники-израильтяне сообщили ему, что могут организовать встречу с умеренными иранскими политиками, которые, по их словам, хотят установить контакт с Соединенными Штатами. Они сказали, что после этой встречи будут освобождены четыре оставшиеся заложника — корреспондент Ассошиэйтед Пресс Терри Андерсон, отец Лоуренс Дженко, Томас Сазерленд и Дэвид Джекобсен.
Макфарлейн с небольшой делегацией прибыл в Тегеран 25 мая. Согласно договоренности, "Хизбаллах" должна была освободить заложников не позднее 28 мая. Однако вскоре после прибытия в Тегеран Макфарлейн связался со мной по посольской телефонной связи и сообщил, что посредники ввели нас в заблуждение: он не уверен, что иранцы, с которыми у него была встреча, заслуживают доверия. Потом он позвонил еще раз и сказал, что они требуют непомерную цену за освобождение "Хизбаллах" наших заложников: чтобы Израиль ушел с Голанских высот и из Южного Ливана и чтобы была освобождена группа террористов, арестованных и осужденных в Кувейте. Когда Бэд отверг эти условия, они предложили продолжить переговоры, но в конце концов он вернулся домой ни с чем. "Какое горькое разочарование для всех нас", — записал я в дневнике.
В конце июля, вскоре после празднования сотой годовщины возведения статуи Свободы, в Бейруте был освобожден отец Лоуренс Мартин Дженко, до похищения возглавлявший католический фонд помощи в Ливане. "Он в Западной Германии, скоро будет дома, — записал я в дневнике 26 июля. — "Хизбаллах" прислала с ним видеозапись, в которой один из оставшихся заложников — (Дэвид) Джекоб-сен — упрекает меня и правительство Соединенных Штатов в том, что мы не хотим пошевелить пальцем для их освобождения. На самом деле отца Дженко, хотя и с запозданием, освободили по соглашению, над которым мы работали несколько месяцев. Это вселяет надежду, что соглашение все-таки будет осуществлено полностью. Мы уже было перестали на это надеяться".
Мы без конца переходили от отчаяния к надежде. То нам обещали, что скоро все заложники будут дома, то оказывалось, что наши партнеры не могут выполнить свои обещания, потому что преувеличивали свое влияние в террористических кругах. И вдруг — радостная весть: еще один заложник освобожден.
Да, индикатор настроения у нас то поднимался, то падал, но в целом я был доволен результатами иранской инициативы. Умеренные иранцы, рисковавшие жизнью, вступая с нами в переговоры, во второй раз доказали, что могут выполнить свои обязательства. По словам Джона Пойндекстера, освобождение отца Дженко было организовано теми самыми иранцами и израильтянами, которые в прошлом сентябре вывезли из Бейрута преподобного Бенджамина Уэйра, и явилось прямым результатом майской миссии Макфарлейна. Он сказал, что эта же группа надеется вскоре освободить и всех остальных заложников. Кроме того, иранская инициатива имела еще одно положительное последствие: тон высказываний иранских официальных кругов о политике Соединенных Штатов стал значительно сдержаннее.
Проблем, однако, оставалось немало: "Хизбаллах" хотела избавиться от опеки "Стражей иранской революции" и требовала, чтобы Соединенные Штаты оказали давление на правительство Кувейта и оно выпустило бы из тюрьмы семнадцать шиитских террористов, организовавших взрывы в американском и французском посольствах в 1983 году. Но такую цену за освобождение наших заложников мы заплатить не могли. Это было противно всем нашим принципам. Мы хотели вернуть домой заложников, но не могли обратиться к правительству другой страны с просьбой помиловать террористов, вина которых была доказана на суде. И это при том, что мы призывали весь мир ужесточить борьбу с терроризмом.
Несмотря на все эти проблемы и различные задержки, разочарования и огорчения, иранская инициатива все же как будто давала плоды. И мы не обменивали заложников на оружие. То оружие, которое было продано Ирану, не попало к террористам, похитившим наших соотечественников.
После того как был освобожден отец Дженко, Билл Кейси и сотрудники Совета национальной безопасности стали убеждать меня, что необходимо отправить в Иран еще одну небольшую партию запасных частей к ракетам, — в знак доброй воли и благодарности с нашей стороны. Кейси говорил, что в противном случае тот член иранского правительства, с которым мы имеем дело, потеряет лицо и его даже могут казнить. Более того, при отсутствии знака доброй воли с нашей стороны может случиться, что террористы убьют оставшихся трех американских заложников. Я дал согласие на посылку дополнительной партии оружия, и опять наступило гнетущее ожидание: освободят ли еще кого-нибудь?
Примерно в это же время Джордж Шульц заявил мне, что собирается подать в отставку с поста государственного секретаря. Это не было связано с нашей политикой в Иране, хотя он не скрывал своих возражений против нее. Он обвинял Уайнбергера, Кейси и Пойндекстера в сговоре против него и считал, что они за его спиной проталкивают внешнеполитические шаги, с которыми он не согласен. Он опасался, что я утратил к нему доверие. "Это неправда, — записал я в дневнике. — Я хочу, чтобы он оставался на своем посту до окончания моего президентского срока". На другой день у нас состоялась беседа в Овальном кабинете. Я сказал Джорджу, что мы с ним настроены на одну волну, и убедил его не уходить в отставку. И слава Богу, что мне это удалось, потому что он оказался просто незаменимым на состоявшихся вскоре переговорах с Советами по контролю над вооружениями.