Этим же вечером сенат одобрил две мои кандидатуры в Верховный суд — Ренкуиста и Скалиа".
На следующий день Джордж Шульц привез советского министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе в Белый дом для передачи ответа Горбачева на мое письмо. Когда Шеварднадзе вошел в Овальный кабинет, он обнаружил, что у него нет с собой письма. По ошибке он оставил его в советском посольстве. Несколько сопровождающих его агентов КГБ сразу же уехали за письмом, а когда вернулись через полчаса, попытались пройти в Овальный кабинет. Охранники из моей секретной службы заявили: "Ни в коем случае. Мы не позволим агентам КГБ входить в Овальный кабинет". Те выразили протест. Наконец после длительной перебранки (о чем я узнал позже) они пришли к компромиссу: советский переводчик подошел к двери Овального кабинета и там сотрудник КГБ передал ему письмо. Переводчик отдал его Шеварднадзе, а тот вручил его мне.
Пока ожидали письма, Шеварднадзе рассказал мне основное содержание послания Горбачева. Тот хотел встретиться со мной уже в следующем месяце в Лондоне или в Исландии и выяснить, не можем ли мы ускорить процесс ограничения вооружений до нашей встречи в Вашингтоне. После этой беседы я записал в дневнике:
"Я выбрал Исландию. Эта встреча будет предварять встречу в верхах. Я на это согласен, но ясно дал понять, что мы хотим, чтобы Данилофф был возвращен нам до того, как состоится встреча. Я объяснил советскому министру, что очень сержусь и осуждаю обвинения Данилоффа в шпионаже после того, как лично поручился за него. Я вкратце просветил его о различиях между нашими системами и сказал ему, что им не понять то значение, которое мы придаем отдельной личности, поскольку у них отсутствуют подобные понятия. Мне понравилось мое раздраженное состояние".
Помимо приглашения на незапланированную встречу Горбачев в своем письме отмечал, что ему малоинтересна инициатива в контроле над вооружениями, чему мы уделили так много времени и усилий в июле. Вот выдержки из его письма:
"После получения Вашего послания от 25 июля 1986 г., которое было внимательно рассмотрено, произошли некоторые события и инциденты негативного плана. Это лишнее свидетельство того, сколь чувствительны отношения между СССР и США и как важно высшему руководству двух стран постоянно держать их в поле зрения, оказывать стабилизирующее воздействие всякий раз, когда амплитуда их колебаний приобретает угрожающий характер.
К подобным случаям — а они бывали ранее, и, видимо, от них никто не застрахован впредь — относится дело Захарова и Данилоффа. Оно требует спокойного разбирательства, расследования и поиска взаимоприемлемых решений. Однако американская сторона незаслуженно драматизировала этот инцидент. Против нашей страны была развернута массированная кампания враждебности, которая поднята на уровень руководства администрации и конгресса США. Будто специально искали предлог, чтобы ухудшить советско-американские отношения, усилить напряженность.
Вот и возникает вопрос: а как же быть с атмосферой, столь необходимой для нормального хода переговоров и, конечно, для подготовки и проведения встречи на высшем уровне?
Советский Союз за период после Женевы много делает, чтобы атмосфера эта была благоприятной и чтобы переговоры обеспечили практическую подготовку к нашей с Вами новой встрече.
По основным вопросам ограничения и сокращения вооружений — ядерных, химических, обычных — нами предприняты интенсивные усилия в поисках конкретных развязок с целью кардинального понижения уровня военного противостояния в условиях равнозначной безопасности.
Однако в духе той откровенности, которая начала складываться в нашем с Вами диалоге, господин Президент, должен Вам сказать, что общий характер действий США в международных делах, позиции, которые их представители отстаивают на переговорах и консультациях, то, что содержится в Вашем послании, — наводят на очень серьезные, тревожные мысли.
Приходится констатировать, что, по существу, так и не началась реализация договоренностей, достигнутых нами в Женеве, об улучшении советско-американских отношений, ускорении переговоров по ядерным и космическим вооружениям, об отказе от стремления к военному превосходству… Мнения о причинах такого хода дел излагались нами в переписке и публично, и я со своей стороны не хочу здесь повторять нашу оценку ситуации.
Напрашивается прежде всего вывод: а готово ли вообще и хочет ли на деле американское руководство искать соглашений, которые вели бы к прекращению гонки вооружений, к реальному разоружению. Ведь это факт, что до сих пор мы ни на дюйм не приблизились, несмотря на энергичные усилия Советской Стороны, к договоренности о сокращении вооружений.
Изучив Ваше письмо, изложенные в нем предложения, я задумался, куда же они ведут с точки зрения поиска развязок.
Первое. Вы предлагаете нам согласиться с тем, чтобы Договор по ПРО просуществовал еще 5–7 лет. Тем временем осуществлялись бы работы, которые бы его разрушали. Получается не продвижение вперед, а осложнение даже того, что было раньше.
Мы предложили, чтобы любые работы в области противоракетных систем ограничивались пределами лабораторий. А нам в ответ оправдывают разработку космического оружия и его испытания на полигонах, заранее провозглашают намерение через 5–7 лет начать развертывание широкомасштабных систем ПРО и тем самым перечеркнуть Договор. При этом прекрасно понимают, что мы на это не согласимся. Мы видим здесь обходный канал к получению военного превосходства.
Господин Президент, полагаю, помнит наш разговор в Женеве на эту тему. Я тогда сказал, что если США будут рваться с оружием в космос, то мы помогать им не будем. Сделаем все, чтобы обесценить такие усилия, сорвать их. Могу заверить — у нас для этого есть все возможности, которыми, если придется, мы воспользуемся.
Мы за укрепление режима Договора по ПРО. Именно это соображение лежит в основе нашей позиции о невыходе работ за стены лабораторий и неукоснительном соблюдении Договора по ПРО в течение до 15 лет. В таком случае можно было бы — и мы это предлагаем — договориться о значительных сокращениях стратегических наступательных вооружений. Мы готовы без задержек пойти на это, и тем самым на практике было бы показано, что ни одна из сторон не стремится к военному превосходству.
Второе. По ракетам средней дальности Советский Союз предложил оптимальное решение — полную ликвидацию американских и советских ракет в Европе. Мы согласились и на промежуточную договоренность, причем без учета модернизации ядерных средств Англии и Франции.
Вопрос о контроле — после наших известных шагов навстречу — также, казалось бы, перестал быть препятствием. Однако американская сторона теперь "обнаружила" другое препятствие — советские ракеты средней дальности в Азии. Тем не менее считаю, что и здесь можно найти взаимоприемлемую формулу, и готов ее предложить.
Третье. Глубокое разочарование, и не только в Советском Союзе, вызывает отношение Соединенных Штатов к мораторию на ядерные испытания. Администрация США всячески старается обойти эту ключевую проблему, перевести ее в плоскость рассуждений о других вопросах.
Вы знаете мою точку зрения на этот счет: отношение той или иной страны к прекращению ядерных испытаний — это пробный камень политики в области разоружения и международной безопасности, да и вообще в деле сохранения мира.
Доводы, будто ядерные испытания нужны для обеспечения надежности ядерного арсенала, — не основательны. Для этого сейчас существуют другие методы, без ядерных взрывов. Ведь не проводят же США испытания мощностью свыше 150–200 килотонн, хотя 70 процентов американского ядерного арсенала, да и у нас не меньше, составляют заряды, превышающие по мощности этот порог.
Современная наука в сочетании с политической готовностью пойти на любые адекватные меры проверки, вплоть до инспекции на местах, обеспечивает эффективный контроль за отсутствием ядерных взрывов. Так что и здесь есть поле для взаимоприемлемых решений.
Я особо остановился на трех вопросах, которые представляются мне главными. Именно по ним ждут от СССР и США положительных решений. Они беспокоят весь мир, их обсуждают повсюду. Разумеется, мы за результативное обсуждение и других крупных вопросов — таких, как сокращение вооруженных сил и обычных вооружений, запрещение химического оружия, региональные проблемы, гуманитарные вопросы. Надо и здесь искать общие подходы, добиваться взаимодействия. И все же ключевыми остаются те три вопроса, о которых сказано выше.
Но по ним никакого движения за почти год после Женевы нет. Размышляя над этим и обдумывая Ваше последнее письмо, я пришел к убеждению, что переговоры нуждаются в очень серьезном импульсе, иначе они будут и впредь топтаться на месте, создавая лишь видимость подготовки к нашей с Вами встрече на земле Америки.
Они ни к чему не приведут, если мы с вами не вмешаемся лично. Убежден, что мы сможем найти развязки, готов обстоятельно обсудить с Вами все возможные подходы к ним, наметить такие шаги, которые позволили бы — после быстрой проработки на уровне соответствующих ведомств — сделать мой визит в США действительно продуктивным, результативным. Ведь именно этого ждут во всем мире от второй встречи руководителей США и СССР.
Надеюсь на Ваш скорый ответ.
С уважением,
М.Горбачев
15 сентября 1986 года".
Я сказал Шеварднадзе, что не буду отвечать на предложение Горбачева, пока не освободят Данилоффа. Выступая на следующей неделе на Генеральной Ассамблее ООН, я резко отозвался о его аресте, а также о действиях Советов в Афганистане и в других регионах. Я почти был уверен, что делегаты коммунистических стран в ООН покинут зал, но никто не ушел. Тем не менее над Данилоффом по-прежнему был занесен топор, что я и отразил в следующих записях в дневнике:
"24 сентября
Перебранка между Джорджем Шульцем и Шеварднадзе продолжается и в ООН. Становится все яснее, что Советы постепенно сдаются. Мы выигрываем. Советы больше не называют его шпионом. Они именуют его "американским гражданином".