ется прибрать к рукам кинобизнес. Комитет по расследованию антиамериканской деятельности при сенате Калифорнии после долгого разбирательства признал, что забастовка отчасти явилась результатом этой попытки Советов взять под контроль Голливуд и содержание его фильмов. Хотя лидер забастовщиков и отрицал свою принадлежность к компартии, расследование все же располагало доказательствами обратного. А годом позже лидеры союза, членом которого он являлся, пришли к выводу, что он "сознательно и добровольно сотрудничал с группами, находящимися в подчинении у коммунистической партии".
В первые послевоенные годы на долю американских фильмов приходилось семьдесят процентов всего экранного времени в мире. Поэтому для меня становилось все более очевидным, что Иосиф Сталин намеревался превратить Голливуд в проводника идей советского экспансионизма, конечной целью которого было распространить коммунизм на весь мир.
Итак, борьба за контроль над Голливудом продолжалась и после забастовки. Долгое время я считал, что лучшее средство справиться с коммунизмом — это либеральная демократия, только что одержавшая победу над гитлеровским тоталитаризмом. Именно либеральные демократы считают, что люди вправе сами выбирать для себя лучшее будущее, а не подчиняться горстке лидеров, определяющих их судьбы, как это делали коммунисты, нацисты и другие фашиствующие группировки.
Однако мне пришлось убедиться, что и среди "либералов" немало таких, кто не переносит даже упоминания о красном перевороте в Голливуде. Они и слышать не хотели, что у Москвы были такие намерения, что она намеревалась прибрать к своим рукам Голливуд и другие отрасли американской индустрии путем подрывной деятельности. Они так и не поняли, что Сталин — опасный преступник, сеющий смерть. Для них борьба с тоталитаризмом — это своего рода "охота на ведьм" или "травля красных".
Однажды вечером — я уже собирался лечь спать — в мою дверь постучали. Было это во время забастовки. Посмотрев в дверной глазок, я увидел двух мужчин с удостоверениями ФБР. Я открыл дверь, и они попросили разрешения войти, чтобы задать несколько вопросов. Я пригласил их в дом, поинтересовавшись между делом, что же такое может быть известно мне, чего не знало бы ФБР. В ответ я услышал следующее: "Любой человек, которого так, как вас, ненавидят коммунисты, может быть нам полезен". Фраза показалась мне любопытной, и я попросил объяснить поподробнее, что она означает.
Мне ответили, что на собрании членов коммунистической партии в Лос-Анджелесе, состоявшемся на днях, выплыло и мое имя (сказанное, без сомнения, означало, что на собрании присутствовали и люди из ФБР). Один из выступавших на этом партийном сборище в сердцах заявил: "Черт побери, собираемся мы заняться этим ублюдком Рейганом или нет?"
Мои визитеры рассказали мне о расследованиях ФБР, доказавших, что коммунисты пытались взять контроль над "живой рабочей силой" в Голливуде, чтобы влиять на содержание его фильмов. Удобным каналом для осуществления этой цели оказались несколько довольно известных голливудских киносценаристов, которые либо состояли в компартии, либо сочувствовали ей. Под конец сотрудники ФБР попросили разрешения время от времени встречаться со мной, чтобы обсуждать развитие событий в Голливуде. Я не возражал.
Вскоре после этого визита я получил приглашение занять одно из вакантных мест в совете директоров Голливудского комитета независимых граждан по искусству, наукам и профессиональному обучению. Эта организация, хорошо известная по начальным буквам слов, входящих в ее название, — КНГИНП, — начала свое существование в годы правления президента Франклина Д. Рузвельта, поддерживала его политику и пользовалась заслуженной известностью и авторитетом, привлекшим в ее ряды немало громких имен в Голливуде.
Подобно другим организациям, членом которых я состоял, этот комитет торжественно обещал бороться с любыми проявлениями фашизма и защищать наши социальные и национальные завоевания. Я чувствовал себя весьма польщенным этим предложением и едва мог дождаться первой встречи с его руководителями.
На совещании присутствовали около шестидесяти членов совета, большую часть которых я не знал. Напротив них за столом расположились совершенно неизвестные мне члены исполнительного комитета. По мере того как собрание стало набирать силу, я почувствовал легкое раздражение тем, как оно ведется. Решался деловой вопрос, как вдруг один из присутствующих заметил: "Ну, едва ли нужно обсуждать эту проблему всем собранием. Исполнительный комитет вполне может взять ее на себя". Второй момент, откровенно не понравившийся мне, был связан с выступлением Джимми Рузвельта, сына президента Рузвельта и моего знакомого. Джимми сказал, что организации, подобные нашей, должны проявлять бдительность и не допускать влияния людей, симпатизирующих коммунистам. Эти слова вызвали в адрес Джимми буквально шквал обвинений, и достаточно резких, со стороны некоторых крупных голливудских сценаристов. Доур Скэри, глава студии "Метро Голду ин Майер", сидел рядом со мной. Я толкнул легонько его локтем в бок и спросил: "А где остальные члены совета? Где руководители студий? Почему их нет?" Доур удивленно взглянул на меня, склонился к моему уху и шепнул: "Загляни после собрания к Оливии де Хэвиленд".
Оливия входила в исполнительный комитет КНГИНП. В тот вечер у нее собралась небольшая, человек в десять, компания людей, имеющих отношение к комитету. Я был поражен, услышав об их подозрениях, что коммунисты пытаются прибрать к рукам их организацию. Разговоры на эту тему продолжались, и, обернувшись к Оливии, я прошептал: "Знаете, Оливия, я был уверен, что вы — одна из "них". Она рассмеялась: "Как забавно. А я думала то же самое о вас".
Вначале я решил было, что в качестве нового члена совета мне лучше побольше молчать и слушать остальных. Однако, имея некоторое представление о тактике коммунистов — благодаря своему общению с ФБР, — я предложил внести в резолюцию для исполнительного комитета несколько пунктов, с которыми коммунисты явно не согласятся. Мы попросили Оливию на следующей неделе представить эту резолюцию на рассмотрение, а там уж посмотрим, что из этого получится.
Итак, мы составили текст, явившийся, по существу, безобидной декларацией принципов, закончив его фразой, в которой совет снова подтвердил свою "веру в свободное предпринимательство и демократическую систему" и отверг "коммунизм как нежелательный для Соединенных Штатов".
На следующей неделе, пока Оливия представляла нас на совещании, мы с нетерпением ждали ее возвращения. Примерно через час зазвонил телефон: это была Оливия. "Они провалили резолюцию", — сказала она.
Вернувшись, Оливия рассказала, что за резолюцию был подан всего один голос.
Что ж, это лишь подтверждало наши подозрения: комитет стал фасадом, за которым притаились коммунистические организации. Прячась за спины нескольких вполне благонамеренных голливудских звезд, они возвели прикрытия, позволяющие сохранять к ним хоть какое-то доверие.
На следующий день несколько человек решили сложить с себя обязанности как членов правления, так и членов самой организации.
Эти люди оказались последним оплотом, на котором зиждилось доверие к комитету, и через неделю он оказался не у дел, чего, правда, нельзя сказать о его руководстве.
Вывеска с названием КНГИНП исчезла с дверей кабинета, но на ее месте появилась новая. На деле все оставалось по-прежнему: те же люди, те же цели, только фасад был заменен новым.
Через день после того, как я выступил с речью перед членами Гильдии киноактеров, призывая Голливуд объединиться и совместными усилиями отразить попытку коммунистов взять контроль над киноиндустрией, мне пришлось выступать на собрании ветеранов в одной из организаций, в работе которой я также принимал участие. Собрание проходило в заброшенном магазинчике, специально предоставленном нам для этой цели.
Приехав на встречу, я прошел в середину комнаты, выискивая свободные места. Помещение было разделено проходом, по обеим сторонам которого стояли раскладные стулья. Увидев, что одно место свободно, я двинулся туда. Внезапно я понял, что в помещении что-то происходит: стоило мне опуститься на свободный стул, как все, кто сидел по эту сторону прохода, поднялись и перешли на противоположную, оставив меня в одиночестве.
Вскоре стало известно, что и эта организация находилась под влиянием коммунистической партии и была в Голливуде ее прикрытием.
Нужно признать, что коммунистам удалось прибрать к рукам столько голливудских организаций только благодаря своей упорной работе и организаторским способностям. Несмотря на то что число их членов было явно невелико — всего один процент, они проникали во многие объединения, первыми являлись на все собрания и последними их покидали, добровольно приняв на себя нелегкие обязанности по обработке вполне благонамеренных либералов вроде меня.
Забастовка, организованная коммунистами, попытка захватить контроль над КНГИНП и другими организациями оставили в моей душе глубокий след. Думаю, что именно осознание этого события — попытки коммунистического переворота в Голливуде с его огромной аудиторией, превышающей пятьсот миллионов человек, — заставило меня принять предложение о выдвижении на пост президента Гильдии киноактеров, а в конечном итоге вывело на политическую арену.
Лучший отзыв, который я когда-либо получал за свою работу, касался, увы, не актерской деятельности. Похвала в мой адрес прозвучала из уст моего коллеги Стерлинга Хайдена, одно время увлекавшегося коммунистическими идеями, но впоследствии отошедшего от них. Выступая на суде, Хайден сказал: Рональд Рейган в 1946 году действовал как целый батальон, хотя выступал в одиночку, — так мощно он противостоял попыткам коммунистов захватить власть в Голливуде".
В конце концов нам всем вместе удалось справиться с "коммунистической болезнью", но эта схватка имела свои темные стороны. Были в этой истории и свои жертвы, и свои злодеи.