за национализацию здравоохранения, я выступил против. "Если сегодня не приостановить этот процесс, — сказал я, — настанет день, когда на закате лет мы будем рассказывать своим внукам, какой была Америка, когда человек был свободен".
В 1962 году, поддерживая Никсона в его неудавшейся попытке сместить губернатора Калифорнии, демократа Эдмунда Дж. Брауна, я сделал официальное заявление. В тот день я выступал на собрании по сбору средств для республиканского кандидата. Собрание это проходило неподалеку от моего дома, в Пасифик-Палисейдс. Посреди моего выступления одна из слушательниц вдруг обратилась ко мне с вопросом: "Скажите, вы уже зарегистрировались в качестве республиканца?" "Еще нет, — отвечал я, — но собираюсь". "Я веду регистрацию," — произнесла женщина и, пройдя по проходу между кресел, положила передо мной регистрационный бланк. Я подписал бланк, став таким образом республиканцем, а затем обратился к аудитории: "И где только я был раньше?"
К началу 1960 года фирма "Дженерал электрик" получила больше заявок на мои выступления со всех концов страны, чем я мог выдержать. И вот несмотря на то, что все шесть лет правления Эйзенхауэра я говорил одно и то же, я внезапно получил ярлык "правофлангового экстремиста". Либералы даже мысли не допускали о том, что кто-то может призывать к ограничению власти правительства.
Некоторые из тех стрел, которые я выпускал по прежнему политическому лагерю, похоже, попали в цель. После того как демократы выиграли президентские выборы 1960 года, почти в каждом городе, где я выступал, я встречал членов кабинета или других официальных лиц из администрации Кеннеди. По странному совпадению эти люди должны были выступать со своими речами в тот же день, что и я. В телевизионной практике мы называли это "контркомпоновкой", задача которой — выбить соперника, организовав конкурирующее шоу. Конечно, доказательств того, что эти встречные выступления были задуманы заранее, специально, у меня нет, но и воспринимать их как случайное совпадение тоже довольно трудно.
В 1962 году произошла смена руководства в компании "Дженерал электрик", что положило конец и моим восьмилетним и вполне меня устраивающим отношениям с фирмой. Ральф Кординер ушел на пенсию, и новый управляющий предложил мне расширить мои обязанности. В дополнение к роли постоянного ведущего "Дж. Э.-Театр" мне предложили стать своего рода питчером[27] для продукции "Дженерал электрик" — то есть, по сути, коммивояжером.
Я ответил, что, отдав столько сил и времени пропаганде принципов, в которые верю, я не собираюсь торговать вразнос тостерами.
Управляющий настаивал, я упирался, и в конце концов они расторгли наш договор.
Именно тогда я понял, что мое постоянное присутствие на экранах в программе "Дж. Э.-Театр" вызывало у владельцев кинотеатров отнюдь не самые теплые ко мне чувства. И все же та часть моей души, которая мечтала о карьере актера, еще была жива, и в 1964 году я снялся в своем последнем фильме — "Убийцы".
Впервые за свою артистическую карьеру я играл злодея. Реакция, последовавшая за этим, еще раз убедила меня, насколько прав был Джек Уорнер, предлагая мне роли добропорядочного обывателя в "салонных" комедиях.
Фильм "Убийцы" не был новым, его экранизировали заново с ленты 1946 года, где в главной роли был Берт Ланкастер. В основе фильма лежал рассказ Эрнеста Хемингуэя. Я видел старый фильм и не могу сказать, что он мне очень понравился: по сценарию злодеями были все, и никому не хотелось сочувствовать.
Когда студия "Юниверсал" пригласила меня на пересъемки, предложив сыграть гангстера, первым моим побуждением было отказаться. Но представители студии знали подход к актерам, умело воздействуя на самолюбие. "Но вы же еще ни разу не играли злодеев", — сказали мне.
Это был вызов, не принять который не мог ни один актер. Я согласился.
Позже мне говорили, что зрители под конец фильма ожидали, что я вновь превращусь в доброго, хорошего парня и разделаюсь со злодеями — ведь они привыкли видеть меня именно в таком образе. Однако превращения не произошло, и, как бы там ни было, успеха фильм не имел.
Моя карьера киноактера близилась к концу, но я по-прежнему получал немало предложений от телевидения на роль ведущего в телесериалах. Вскоре я принял одно из них, согласившись вести, а иногда и играть в сериале "Долина смерти".
Если я не был занят на съемках того или иного эпизода, я просто приезжал на студию со своего ранчо, записывал на пленку свое вступление к следующей серии и уезжал обратно. Бывало, что мне даже не нужно было переодеваться и я приезжал в студию в обычной одежде.
Эта работа оставляла достаточно времени для моих выступлений, а потому, когда мне предложили стать сопредседателем движения "Калифорнийцы за Барри Голдуотера", я ни минуты не колебался. С Барри я познакомился несколько лет назад в Финиксе, в доме у родителей Нэнси. Его книга "Совесть консерватора" содержала по большей части те же принципы, на которых строил свои выступления и я. А потому я твердо верил, что стране нужен именно такой президент.
Это была эра так называемого "великого общества". Сменив в Белом доме Джона Кеннеди, Линдон Джонсон даже демократов прошлого, сторонников налоговой политики и правительственных затрат, заставил выглядеть скаредными. Я был убежден, что Голдуотер крайне необходим стране, что он может изменить курс. Я сказал, что сделаю все возможное для того, чтобы его выбрали.
Если в обязанности второго сопредседателя входили ежедневные хлопоты по подготовке кампании, то я должен был разъезжать по штату, агитируя избирателей за Голдуотера и собирая средства на его предвыборную борьбу.
Летом и осенью 1964 года я провел массу подобных выступлений, но одно помнится мне самым важным. Это произошло на встрече с восьмьюстами республиканцами в "Коко-нат-Гроув" — большом ночном клубе, украшенном пальмами, в лос-анджелесском отеле "Амбассадор".
Я говорил то же, что всегда, слегка видоизменив выступление и включив в него положения реальной программы Барри. Я подробно изложил собравшимся свои взгляды на растущее вмешательство федерального правительства, на количественный рост правительственных чиновников, захватывающих контроль над деловой жизнью Америки, и раскритиковал либеральных демократов, сталкивающих страну на путь социализма. Как обычно, я приводил примеры из жизни рядовых американцев, попавших под гнет чиновников, говорил о правительственных расходах. В частности, я напомнил собравшимся, что правительственная программа профессионального обучения обошлась налогоплательщикам в круглую сумму, на семьдесят процентов превысившую ту, которая потребовалась бы, если всех обучающихся просто послать в Гарвард.
Я сказал, что Америка находится на перепутье и мы должны сделать выбор: идти ли по прежнему пути дальше или же вступить в борьбу за те права, которых нас лишили. В общем, это была обычная речь, которую я произносил уже не однажды.
После обеда ко мне подошли человек шесть из присутствующих на встрече и пригласили на несколько минут за их столик.
К тому времени клуб почти опустел. За исключением официантов, бесшумно убирающих столики или протирающих посуду, да пригласившей меня группы республиканцев в зале никого не было. Я подошел к столику. Как выяснилось позже, меня попросили задержаться самые влиятельные представители республиканцев, спонсоры предвыборной кампании.
Мои собеседники спросили, не соглашусь ли я повторить по национальному телевидению свою сегодняшнюю речь в поддержку Голдуотера, если им удастся собрать деньги и оплатить эфирное время. "Конечно, — ответил я, — если это послужит на пользу дела".
Итак, договор состоялся. Я предложил, что лучше, если я не просто зачитаю перед телекамерой свой текст, а произнесу его перед аудиторией, подобной той, где он впервые и прозвучал. Предложение было принято, а вскоре мне сообщили, что телекомпания Эн-би-си готова предоставить мне тридцать минут за неделю до выборов. Мое выступление записали на пленку в большой телевизионной студии, а приглашенные на запись сторонники Республиканской партии старательно изображали аудиторию, слушающую мои выступления испокон века.
За несколько дней до выхода передачи в эфир у меня дома раздался звонок. Звонил Барри Голдуотер. В голосе его заметно было смущение, и звучал он несколько напряженно.
Барри сказал, что его советники предлагают вместо моего выступления прокрутить по телевидению телесюжет, в котором он и президент Эйзенхауэр прогуливаются по полям фермы Айка под Геттисбергом. Барри сказал, что советники опасаются того момента в моем выступлении, где я касаюсь вопросов социального обеспечения, поскольку именно за это он подвергается нападкам. Накануне выборов этот фрагмент может вызвать ответный огонь. Вопросы социального обеспечения, естественно, дороги сердцам избирателей старшего возраста, и Голдуотер потратил чуть ли не год, чтобы опровергнуть распускаемые демократами слухи, будто бы он хочет с этой системой покончить. Есть опасения, что моя речь вновь извлечет на поверхность этот щекотливый вопрос и сведет на нет усилия команды Барри как-то его урегулировать.
В своей речи я всячески защищал систему социального обеспечения, соглашаясь, правда, с тем, что она нуждается в некотором усовершенствовании. Я говорил, в частности, о том, что американцев обманули в отношении сохранности тех денег, что взимались с них в фонд социального обеспечения. Годами нам внушали, что эти взносы идут в фонд обеспечения по старости и мы просто откладываем получение денег из этого фонда до того момента, пока не выйдем на пенсию. В действительности же оказалось, что никакого фонда вообще не существует, а взносы превратились в своего рода обязательный налог, поставляющий конгрессу постоянные средства, которые тот использовал по своему усмотрению. На будущие же нужды было оставлено лишь 298 миллионов долларов.
Я ответил Барри, что произносил эту речь по всему штату и повсюду она воспринималась слушателями очень хорошо, в том числе и мои замечания по поводу системы социального обеспечения. Я сказал, что просто не могу отменить выступление и подарить другому эфирное время, это не в моей власти. Время это оплачено группой солидных людей, и только они могут решить, быть ли этому выступлению.