Итак, первое время в Сакраменто нам с Нэнси порой было очень трудно, но мы многому научились.
Я давно выступал по поводу проблем, существующих в правительстве. И вот теперь меня — протестующего и отбивающегося — все-таки заставили принять этот государственный пост, причем в то время, когда критическое положение штата стало реальностью и я обнаруживал проблемы, о существовании которых даже не знал, мне была предоставлена возможность предпринять что-то конкретное.
Как ни тяжело это было, но я стоял у рычагов управления. Такая работа захватывала и увлекала. Вдруг, вместо того чтобы побуждать других к действию, я сам должен решать проблемы, а это гораздо интереснее, чем просто говорить о них.
В результате мы с Нэнси пришли к выводу, что по сравнению с моей новой работой все, что мы делали раньше, — просто тоска.
В Сакраменто мы также поняли, что одним из неизбежных следствий высокой государственной должности является определенная степень личного риска. Угроза смерти и охрана становятся как бы частью жизни.
После убийства Роберта Ф. Кеннеди в Лос-Анджелесе в ночь выборов в 1968 году из Вашингтона были присланы наряды службы безопасности для охраны губернаторов некоторых штатов, так как, по имеющимся данным, иностранные агенты готовили убийства других государственных лиц Америки. Вскоре я должен был поехать в Лос-Анджелес. Мне очень хотелось повидать и наш старый дом около озера Малибу.
Я всегда получал огромное удовольствие от стрельбы по мишени, и поэтому, находясь на природе, мы с несколькими охранниками решили немного потренироваться. Мы укрепили на стволе дерева с десяток консервных банок и начали стрелять. Пока перезаряжали ружья, я мимоходом рассказал, что недавно прочел в одной статье описание техники стрельбы из упора с бедра. Тогда один из охранников предложил: "Ну конечно, мы обязательно попробуем".
Когда подошла моя очередь, я низко присел, поднял ружье и выстрелил с бедра.
Я всегда был правшой, но иногда мне кажется, что должен был родиться левшой, так как некоторые вещи я просто автоматически делаю левой рукой, например стреляю.
Во всяком случае, в тот день я стрелял с бедра левой, следуя методике, описанной в статье, причем промахнулся почти на целую милю. Тогда один из агентов секретной службы выхватил из кобуры пистолет и начал стрелять с бедра. Но он не приседал: стоял абсолютно прямо, и почти каждый выстрел попадал в цель.
"Здорово, — сказал я, — но вы не присели". "Конечно, ведь при этом теряется класс". — "О чем вы говорите? В статье написано, что надо присесть, разве это неправильно?"
Тогда на помощь агенту пришел начальник охранников. "Губернатор, — сказал он, — если мы в кого-то стреляем, то находимся между ним и его целью, и тогда мы не приседаем".
Я посмотрел на этих абсолютно незнакомых мне парней, чья работа состояла в том, что если кто-то будет стрелять в меня, то они должны встать непосредственно между мной и стреляющим и сами при этом стать мишенью. Я был поражен и исполнен благодарности.
В разгар бунтов в университетских городках поздно ночью, когда мы с женой уже спали, я проснулся от выстрела, раздавшегося очень близко от нашего особняка. Я вскочил и выбежал в холл, где меня встретил охранник. Он крикнул: "Держитесь подальше от окон".
Внешняя охрана обнаружила под ними двух человек, когда те пытались поджечь бутылки с зажигательной смесью. Они тут же побежали к ожидавшей их машине, и один из охранников выстрелил по отъезжающим. Не знаю, что произошло бы, если бы им удалось бросить бутылки в дом. Нэнси была очень расстроена промахом охранника, но я успокоил ее, сказав, что те двое уже уехали.
Через несколько минут у дома собралась большая группа репортеров. Я объяснил им, что произошло, и сказал, что охрана дала предупредительный выстрел; я говорил это уже в третий раз, когда охранник сказал: "Губернатор, мы не делаем предупредительных выстрелов, я просто промахнулся".
Вскоре после этого случая я отправился в Модесто, небольшой городок в живописной долине Сан-Жуакин, где местное население провело успешную кампанию по сбору средств для нового медицинского центра и пригласило меня выступить на банкете по этому поводу. Студенческие волнения были еще в разгаре, да и другие действия администрации не способствовали моей популярности, например усилия по пересмотру системы социального обеспечения в штате. Поэтому служба безопасности считала, что сейчас не очень подходящее время для отъезда из Сакраменто. Но я уже пообещал жителям и настаивал на поездке.
В Модесто у здания, где я должен был выступать, мы увидели четыре группы протестующих с плакатами. Позже я узнал, что, пока выступал, один из жителей сообщил полиции, что какой-то подозрительный человек все время кружит у здания, спрашивая чуть ли не каждого, из какой двери я буду выходить после банкета.
Полиция и помощники шерифа никак не могли найти его, они забеспокоились и тогда стали буквально прочесывать все вокруг здания. Наконец кто-то заметил его в машине, медленно кружившей вокруг квартала. Когда машина показалась вновь, ее прижали к тротуару, вытащили человека, притиснули лицом к капоту и обыскали.
Он очень быстро сообразил, что происходит. "Нет, нет, — сказал он, — вы, ребята, неправильно поняли. Я просто хотел посмотреть на этого сукина сына".
Мне всегда казалось, что в правовом государстве выборы судей не должны зависеть от политики; это самое важное.
Прежние губернаторы Калифорнии часто раздавали судейские посты своим близким друзьям и приятелям, как призы на пикнике. Это приводило не только к зависимости судей. Более того, в суде оказывались сторонники одной партии, считавшие, что черная мантия судьи дает им полное право переписывать законы по своему усмотрению. Мне же были нужны судьи, которые раскрывали бы смысл содержания конституции, а не искажали ее. Поэтому я разослал приказ, в соответствии с которым процесс отбора судей должен был быть лишен какой бы то ни было политической окраски: когда в штате открывалась вакансия на пост судьи, мы обращались к юристам через местную коллегию адвокатов с просьбой предложить приемлемые кандидатуры и рекомендовать лучшего, с их точки зрения, мужчину или женщину на эту должность; одновременно мы просили представителей гражданского населения той же общины дать нам свои рекомендации; и наконец, мы просили всех окружных судей также предоставить свои рекомендации. Эти три группы действовали независимо, не зная о предложениях друг друга. Затем все рекомендации направлялись ко мне и суммировались в виде протокола по системе баллов, выявлявшей наилучшего кандидата. Я выбирал человека с наивысшим рейтингом, без всяких исключений. Ни политическая направленность, ни партийная принадлежность не играли здесь никакой роли.
Эта система чем-то напоминала мне процедуру отбора команд для североамериканского чемпионата по футболу. Хотя ни одна из трех групп не знала рекомендаций других, часто они выдвигали одного и того же кандидата. В результате мы снимали сливки.
Как-то в 1968 году ко мне зашел директор финансового управления штата Каспар Уайнбергер и сказал, что, просмотрев книги финансового учета, он ожидает, что активное сальдо бюджета в следующем финансовом году составит более ста миллионов долларов. Это явилось результатом увеличения налогов, которое я санкционировал, чтобы закрыть дефицит, оставленный администрацией Брауна, а также наших усилий по сокращению расходов вообще.
Кэп сказал, что законодатели пока не знают о предполагаемом излишке, и спросил, как я думаю распорядиться этими средствами — например, намерен ли продолжить некоторые программы, которые мы были вынуждены сократить из-за финансового кризиса. "Мне кажется, вы должны принять решение сейчас, — продолжал он, — еще до того, как парламент узнает об этом и начнет предлагать свои варианты".
"Я уже знаю, что надо сделать с этими деньгами, — ответил я, — давайте вернем их людям, дадим налоговую скидку". "Так никогда не делали", — сказал он. "Но ведь и актера на этом посту никогда не было", — ответил я.
Законодатели должны одобрить возмещение денег налогоплательщикам, но уж если я что-то понял в том, что касается управления, так это то, что, если появляются лишние деньги, чиновники всегда найдут способ потратить их. Вернуть деньги — величайший грех для бюрократов, поскольку это значит, что на следующий год чиновничий бюджет можно сократить. Если к концу финансового года они не израсходовали все бюджетные средства, то они поторопятся купить новую мебель для офисов, попутешествовать за счет налогоплательщиков или потратить деньги как-то по-другому — лишь бы не уменьшить свой бюджет в будущем. Мысль о том, чтобы вернуть деньги налогоплательщикам, если уж они были собраны, никогда раньше не возникала.
Я знал, что произойдет, если станет известно о лишних средствах. Некоторые законодатели просто не допускали мысли, что людям надо вернуть деньги: ведь по их понятиям налогоплательщиков полагается только обирать, но ни в коем случае не одаривать.
Поэтому еще до того, как парламент узнает об излишних средствах, я решил выступить по радио и телевидению и сообщить об этом жителям штата, а также о моем предложении вернуть им деньги. Поскольку ожидалось, что излишки составят примерно около десяти процентов от государственного дохода, получающегося при сборе подоходного налога по штату, я предложил, что самым лучшим для жителей будет сначала подсчитать свой подоходный налог на следующий год и потом послать чек только на девяносто процентов суммы, которую они должны уплатить.
Когда законодатели прознали об этом, они пришли в ярость. Но было уже поздно: люди знали об излишках. Они хотели получить назад свои деньги, и они их получили.
Начиная с весны 1968 года новая работа действительно стала доставлять мне удовольствие. Язва прошла, и кое-что из задуманного начинало осуществляться. Мы с Нэнси не были готовы к еще одному нажиму баллотироваться на государственный пост, но именно так и вышло. Это началось вскоре после нашего приезда в Сакраменто; я выступал с речью, а потом собиралась толпа людей, желающих поговорить со мной, и они убеждали меня выставить свою кандидатуру на пост президента, на что я всегда отвечал, что меня это не интересует.