На штате лежала ответственность за установление правил поведения для студентов, которым он давал образование, и, как губернатор, я должен был обеспечить их соблюдение.
Однажды весной 1969 года более двух тысяч мятежников заполнили одну из улиц Беркли и пошли прямо на линию полицейских, в буквальном смысле подмяв их под себя, после чего сорок семь человек были доставлены в больницу. Мне позвонил ректор университета из своего кабинета в Беркли и сообщил, что с ним находятся мэр и шеф полиции города. Он сказал, что, по их единодушному мнению, они больше не в состоянии гарантировать безопасность жителей, и просили прислать войска национальной гвардии для подавления мятежа.
Это было бурное время, но я никогда не забуду одного момента полной тишины. Я приехал в студенческий городок Калифорнийского университета в Сан-Диего на встречу с членами правления; на улице ждала огромная толпа демонстрантов.
Служба безопасности просила меня оставаться в машине, чтобы мы смогли подъехать к заднему входу. Я этого делать не захотел, сказав, что войду в административное здание как положено, через главный вход.
Пройти надо было довольно далеко, около 150 ярдов. По обеим сторонам дорожки шел небольшой склон, и на всем протяжении от улицы до главного входа он был заполнен студентами. Мне предстояло пройти по этой дорожке одному.
Протестующие решили устроить молчаливую демонстрацию, и, пока я шел, никто не проронил ни звука, все просто стояли, пристально глядя на меня. Молчание возымело эффект, и скоро мне начало казаться, что я иду очень долго, чувствуя себя при этом весьма неловко. Я уже почти дошел до здания, как вдруг одна девушка вышла из толпы и стала спускаться по склону, направляясь прямо ко мне, и тут я подумал: "Господи, что они задумали на этот раз?" Она дождалась, когда я подойду, протянула мне руку, и я пожал ее. Затем ее голос нарушил эту полную тишину: "Я просто хочу сказать вам, что мне нравится все, что вы делаете как губернатор".
Никогда не забуду ее голос, прозвучавший над немой массой людей. Я входил в здание, а она оставалась со своими, в толпе, с которой у нее хватило мужества не согласиться.
Позже, когда мне надо было принять решение и самым легким было пойти на поводу у толпы, я всегда вспоминал о мужестве этой молодой женщины. И до сих пор ужасно терзаюсь, что потом не попытался узнать ее имени, чтобы сказать, как много для меня значил тот день.
Отряды национальной гвардии восстановили порядок в студенческих городках, бунтовщики перестали нападать на полицейских и жителей, и постепенно в университетах начало воцаряться спокойствие.
После этого я вновь смог сосредоточить усилия на сокращении расходов и попытках сделать управление более эффективным. Группы бизнесменов, сформированные мной сразу после выборов, детально изучили работу шестидесяти четырех государственных учреждений штата и подтвердили мои подозрения: руководство многими из них осуществлялось настолько старомодными методами и так неэффективно, что они не просуществовали бы и нескольких недель без поддержки государства.
Члены наших специальных групп (в шутку окрестивших себя "рейдерами Рейгана" и потому имевших на запонках мое изображение) помогли провести в жизнь тысячи рекомендаций, направленных на повышение эффективности работы государственных отделов и управлений, причем часто не без ущерба для своих собственных дел, так как отдавали этой работе месяцы личного времени.
Они сэкономили сотни миллионов, возможно, миллиардов долларов налогоплательщиков, нередко вводя в практику государственных учреждений самые современные методы делового управления, применяемые в любой фирме, которая смотрит в будущее.
Благодаря этому, между прочим, я немало узнал о психологии людей.
Как только мы начали делать первые шаги по пути урезания расходов, я стал информировать общественность о том, сколько нам удалось сэкономить, и тогда же понял, что многим трудно осознать, что значит сто миллионов или даже миллион долларов.
Я мог привести пример того, как нам удалось добиться экономии в несколько миллионов долларов, а в ответ получить лишь безразличные, тусклые взгляды и вежливые аплодисменты.
Но однажды в Сан-Франциско, выступая перед бизнесменами и специалистами, я упомянул, что нам удалось сэкономить 200 тысяч долларов на том, что мы отправили владельцам автомобилей извещения о ежегодной перерегистрации на несколько недель раньше, чем это делалось в прошлом: намечалось подорожание почтовых услуг, и поэтому мы торопились отправить уведомления до того, как оно вступит в силу. Когда я рассказал об этом, зал встал, шумно выражая одобрение. Двести тысяч долларов — это они могли представить, а вот двести миллионов — нет.
Обнаружив, что при приеме на работу в государственные учреждения порой имеет место непреднамеренная дискриминация национальных меньшинств, я посвятил много времени тому, чтобы привлечь на ответственные посты больше лиц негритянского и испанского происхождения. Но тем не менее продолжало существовать мнение, будто я игнорирую интересы меньшинств. Однажды с просьбой встретиться, чтобы поговорить о моем "отношении к черным", мне позвонили несколько негритянских лидеров из округа Сан-Франциско.
Когда они вошли в кабинет, мне стало совершенно ясно, что они думают: их лица выражали неприкрытую враждебность, и им явно не терпелось обвинить меня в расизме. Поэтому разговор я начал так:
"Послушайте, вы ведь, наверное, знаете о том, что я назначил на руководящие посты в учреждениях штата больше негров, чем все предыдущие губернаторы Калифорнии, вместе взятые?" — "Да, но почему же тогда вы не говорите об этом людям? Почему вы не хвастаетесь этим?"
Я был поражен подобной постановкой вопроса. "Назначив этих людей, я просто делал то, что считал правильным, — ответил я. — И потом, мне кажется, восхвалять самого себя — значит завоевывать дешевую популярность. Кроме того, они были лучшими кандидатурами для данной работы, и я назначил их не просто потому, что они негры…"
После этого атмосфера встречи изменилась. Они сказали, что расценили мое молчание как боязнь рассердить моих более консервативных сторонников из числа белых.
Когда они покидали кабинет, то буквально обнимали меня.
Работа все больше и больше захватывала меня, и Нэнси, как всегда, оказывала огромную поддержку, но отнюдь не так, как это пытаются представить мои противники. При каждом удобном случае они старались сделать ее предметом критики и сплетен.
Ее обвиняли в том, что она была чем-то вроде "теневого губернатора" или "теневого президента", оказывая на меня чрезмерное влияние. Это еще одна легенда, не имеющая ничего общего с реальностью. Верно, иногда Нэнси служила мне своеобразным камертоном, но она никогда не делала попыток вмешаться в вопросы политики или как-то повлиять на мои решения. Я ценю ее мнение, и мы обсуждаем все, как, собственно, и происходит в любой хорошей семье, но она первая скажет, каким упрямым я могу быть, если не согласен с ней.
Больше всего в Нэнси мне помогала и помогает ее интуиция, то, как она чувствует людей. Я уже говорил, что предпочитаю доверять людям до тех пор, пока они не дадут повода к обратному, у нее же более скептическое отношение, особенно к тем, кто может повредить мне. Она очень хорошо разбирается в людях, и это часто помогало мне.
Находясь на любом высоком посту, всегда рискуешь остаться в изоляции: люди обычно говорят то, что от них хотят услышать, и неохотно высказываются о тех, кто может работать недобросовестно или вредить проводимой политике. Не многие из близкого окружения готовы сказать: ты не прав. Нэнси же, даже если речь шла обо мне, всегда говорила, что "король голый". И часто сотрудники, не желающие сказать мне о чем-то, охотнее говорили с ней, чтобы потом она передала это мне; и затем, уже будучи в курсе, я сам приступал к решению вопроса.
К концу 1969 года я понял, что для осуществления задач, которые я наметил, став губернатором, мне понадобится больше времени, чем оставалось до конца первого срока; я уже накопил достаточный опыт и вошел во вкус работы, чтобы не останавливаться на достигнутом. За короткое время я успел почувствовать, что значит быть губернатором, имея республиканский парламент: в результате дополнительных выборов нам удалось получить на один год незначительное большинство и провести около сорока мероприятий по борьбе с преступностью, которые до того времени были похоронены в соответствующем комитете. Я знал, что если меня изберут на второй срок, то почти наверняка в парламенте будет опять большинство демократов, а я не хотел уходить, не осуществив своей самой главной цели — реформы программы социального обеспечения, которая в Калифорнии давно устарела.
Я никогда не сомневался в необходимости заботиться о людях, которые в силу каких-то обстоятельств не могут обеспечить себя. Значит, это должны сделать другие. Но я против таких постоянных программ по социальному обеспечению, в результате которых поколения потенциально работоспособных людей продолжают жить на пособие по социальной помощи; такие программы лишают трудоспособных тружеников стимула к работе и вынуждают работающих оказывать поддержку тем, кто физически и умственно может работать, продлевая тем самым их зависимость до бесконечности и одновременно лишая чувства собственного достоинства. Я хотел попытаться спасти хотя бы некоторых от того, что Франклин Делано Рузвельт назвал "снотворным" общества.
Поэтому в 1970 году я решил баллотироваться на второй срок, но только на один. Моим противником был спикер ассамблеи Джесси Анру, сторонник вольного обращения с налоговыми поступлениями, который с самого начала всеми возможными средствами старался препятствовать реформам. Я был переизбран большинством в 53 процента голосов против 45. Думаю, люди ясно дали понять, что они хотят продолжения реформ.
Если бы Калифорния была отдельной страной, то по экономическому потенциалу она занимала бы седьмое место в мире. Став губернатором, я увидел, что в этом огромном промышленном штате существуют те же проблемы и возможности, что и в любом промышленно развитом государстве: возможность поддерживать сильную и современную экономику и полную занятость граждан; возможность для каждого найти и проявить себя; способствовать конкурентоспособности и процветанию всех сфер деловой активности без излишнего контроля; помочь всем нуждающимся в помощи; наконец, обеспечить всем мужчинам, женщинам и детям спокойную жизнь и гарантировать, что завтра они будут жить еще лучше.