Восемь лет назад меня буквально втягивали в политику, а я яростно сопротивлялся, теперь же мое мнение о том, что значит занимать государственный пост, совершенно изменилось. Я не оставался глух к предложениям, но внутренне изменился, возможно, потому, что, будучи губернатором, почувствовал прилив энергии и удовлетворение, которое приходит от сознания собственных возможностей что-то изменить, а не только говорить об этом.
Такая работа захватывающе интересна, и я гордился уже достигнутым. И все же, чем дольше я был губернатором, тем больше сознавал всю огромность проблем, стоящих перед центральным правительством в Вашингтоне и требующих своего разрешения; причем федеральное правительство постепенно, но неуклонно забирало у штатов власть. Все это заставляло меня вспомнить, что говорил Джеймс Мэдисон в 1788 году: "Я считаю, что с начала человеческой цивилизации существует больше примеров ущемления прав власть имущими путем постепенного и молчаливого вторжения, нежели насильственным и внезапным узурпированием". Его друг Томас Джефферсон думал так же. "Как любая форма правления, когда-либо существовавшая под солнцем, ломает свободу и права человека? — спрашивал он и давал ответ: — Стремлением обобщить и сконцентрировать весь контроль и власть в одних руках".
Будучи губернатором, я на себе испытал, как федеральный управленческий аппарат проникает во все и стремится "сконцентрировать весь контроль и власть в одних руках". Вашингтон вводил новую программу, которую штаты должны были осуществлять, но затем устанавливалось столько правил и ограничений, что фактически штаты не проводили программу — они просто выполняли приказы. Если бы реализация программ осуществлялась в соответствии с законами штатов, то они проводились бы не только более эффективно, но и с большей экономической выгодой.
Не федеральное правительство создало штаты, штаты создали федеральное правительство. Вашингтон же, игнорируя принципы конституции, старался превратить штаты в некие административные отделы федерального правительства. И тогда способ централизованного контроля в значительной степени трансформировался в централизованную помощь. Чиновники из Вашингтона пытались диктовать американцам, начиная от школ до фермерских хозяйств, что они могут делать, а чего нет, стараясь при этом представить контроль в виде той цены, которую американцы должны платить за материальную помощь, оказываемую федеральным правительством. За деньгами тянулись нити, ведущие к Потомаку.
Конгресс принимал новую программу, как всегда, исходя из самых лучших намерений, выделял на это средства, затем назначал чиновников из Вашингтона распределять их; и почти всегда бюрократы реагировали на это однозначно: они указывали штатам, городам, округам и школам, как расходовать эти деньги. Выражаясь словами Мэдисона, Вашингтон узурпировал власть у штатов "путем постепенного и молчаливого вторжения".
Часто федеральное правительство начинало раздавать штатам и общинам подачки гораздо больших размеров на программы, в проведении которых у тех не было ни нужды, ни желания, но эти деньги брали, потому что они уже у них были, эта помощь казалась "щедрой, безвозмездной". Со временем они попадали в такую зависимость от этих денег, что привыкали, как наркоманы, отказаться было невозможно, и лишь позже, когда привычка "принимать" становилась пристрастием, приходило понимание, насколько всепроникающими являются правила и ограничения, поступающие вместе с деньгами.
По мере того как эта практика продолжалась, федеральное правительство постоянно увеличивало свою долю с общих налоговых поступлений по стране, а штатам и их правительствам становилось все труднее самим взимать деньги для собственных нужд; в результате за финансовую помощь им приходилось возвращать федеральному правительству больше, и таким образом они становились пленниками неумолимого Вашингтона и множества его бюрократов. В обмен на федеральные дотации власти штатов и округов постепенно переставали быть хозяевами своей судьбы, ими становилась безликая армия бюрократов Вашингтона, утверждавшая, что лучше знает, как решить проблемы больших или малых городов, чем живущие в них люди. И если местные власти или выбранные конгрессмены пытались закрыть программу, по их мнению, непродуктивную и убыточную, то оказывалось, что инициаторы и проводящие ее в жизнь чиновники находятся в таком тесном союзе, что дальнейшие действия становятся просто невозможными. Таким образом, любую начатую федеральную программу, выгодную какой-то группе лиц или отдельным кругам, закрыть фактически нельзя, а средства расходуются и расходуются бесконечно.
Разница между тем, как мы представляем себе будущее Америки и каким видели его наши отцы-основатели, огромна: они считали, что ответственность центрального правительства состоит прежде всего в обеспечении национальной безопасности, защите демократических свобод и ограничении вторжения правительства в нашу жизнь — одним словом, оно должно защищать жизнь и свободу народа и стремиться к всеобщему счастью. Они не предполагали, что расплодившиеся правительственные организации будут указывать нашим фермерам — что сажать, нашим учителям — чему учить, нашим промышленникам — что строить и производить. Разработанная ими конституция утверждала суверенные штаты, а не административные районы федерального правительства. Они верили в то, что правительство должно быть как можно ближе к народу; если родители недовольны школами, они могли на следующих выборах переизбрать местное правление по вопросам образования; но что можно сделать с замкнутым кругом бюрократов в министерстве здравоохранения, просвещения и социального обеспечения, рассылающих в школы ультиматумы относительно расписания и учебников?
Меня уже давно беспокоило распространение власти федерального правительства и его посягательства на наши свободы, но за годы моего пребывания на посту губернатора эти проблемы стали гораздо очевиднее, начиная с выхода книг Линдона Джонсона "Великое общество" и "Война с бедностью". Эти годы явились водоразделом в эволюции нашего федерального правительства, и, мне кажется, историкам предстоит еще многое изучить и проанализировать.
С 1965 по 1980 год федеральный бюджет увеличился примерно в пять раз, в то время как дефицит этого бюджета вырос в пятьдесят три раза, а количество средств, выделенных в виде дотаций под различные установленные федеральным правительством программы, возросло в четыре раза и составило почти триста миллиардов долларов в год. За это время большое количество органов власти, традиционно действовавших на уровне широких масс, было переведено в Вашингтон.
Если оглянуться на великое множество новых федеральных программ, то с трудом можно найти такую, которая действительно много чего дала беднякам или нации в целом. Масса денег просто рассеялась в административном процессе. На программы по борьбе с бедностью истрачены сотни миллиардов долларов, а положение бедняков стало еще более трудным. Миллиарды были израсходованы на программы, обернувшиеся для людей еще худшим положением.
Но расход долларов и центов ничтожен по сравнению с расходом человеческого потенциала. Он был растрачен этими субсидиями и подачками, как наркотиками, истощающими человеческую душу, подавляющими стимул к работе, разрушающими семьи, увеличивающими бедность женщин и их детей, наносящими вред школе и разъединяющими людей.
В 60-х настала очередь либералов выйти и нанести свой удар, и они это сделали.
Весной 1975 года я ездил верхом на Малыше в окрестностях "Ранчо дель сьело" и много думал о том, как все виделось нашим отцам-основателям, думал о том, что мы забыли об их мечтах, о необходимости вновь воскресить их, думал о тех, кто призывал меня выставить кандидатуру на пост президента. И наконец, вспомнил то, что говорил много лет назад: не кандидат принимает решение — баллотироваться ему или нет, такое решение принимает за него народ.
Я довольно мало знал Джералда Форда до того, как он сменил Ричарда Никсона в Белом доме, хотя как-то принимал участие в трансляции футбольного матча, где он играл в составе команды Мичиганского университета. Он предлагал мне любую должность в его кабинете, но мне хотелось закончить второй срок своего пребывания на посту губернатора, и я сказал, что предпочитаю остаться в Сакраменто.
После того как Форд стал президентом, ряд республиканских лидеров стали убеждать меня участвовать в выдвижении кандидатуры от партии к предстоящим президентским выборам 1976 года, бросив тем самым ему вызов. Я отнюдь не думал о том, чтобы баллотироваться на пост президента, но, как я уже говорил, не кандидат решает это, а народ, именно от народа ты узнаешь, выставлять свою кандидатуру или нет. Поэтому я согласился на выдвижение, но дал слово соблюдать одиннадцатую заповедь, и сдержал слово.
Сенатор от штата Невада, Пол Лаксолт, с которым я познакомился и подружился, когда мы были губернаторами соседствующих штатов, согласился быть председателем моей избирательной кампании. Команда политических профессионалов, возглавляемая Стюартом Спенсером и Биллом Робертсом, которая проводила мою кампанию на пост губернатора, еще раньше дала согласие работать с Фордом, поэтому мои сторонники пригласили известного и уважаемого юриста из Вашингтона Джона Сирса, работавшего в Белом доме при Никсоне.
Для проведения первичных выборов мы разработали четкую и откровенную стратегию: предметом нашей критики будут только демократы и центральное правительство, но не Джералд Форд. Основная тема — я не являюсь частью вашингтонского истеблишмента, для них я — аутсайдер и поэтому предлагаю избирателям свою кандидатуру как альтернативу демократам.
Когда я впервые баллотировался в губернаторы, мне пришлось оспаривать довод, что если я в прошлом актер, то не имею политического опыта. Восемь лет моего пребывания на этой должности сделали свое дело. Теперь же я знал, что в борьбе за президентское кресло нам придется столкнуться еще с одним стереотипным предубеждением, бытующим в северо-восточных штатах относительно калифорнийцев: поскольку Калифорния — родина орехов и фруктов, то там хорошо быть апельсином.