Мне как президенту не надо было носить ни бумажника, ни денег, ни водительских прав, ни ключей — только секретные шифры, с помощью которых можно было начать уничтожение всего живого на земле.
В день инаугурации (за несколько дней до этого меня информировали о том, что я должен делать, если возникнет необходимость начать применение американского ядерного оружия) я принял на себя величайшую ответственность всей своей жизни — ответственность за жизнь каждого человека на земле. С тех пор, где бы я ни был, при мне всегда находилась маленькая карточка с пластиковым покрытием и рядом — военный адъютант, в обязанности которого входила одна функция. Он или она (мне было приятно, когда я мог впервые назначить женщину-офицера на эту должность) имел при себе маленький чемоданчик, который окрестили "футбольным". В нем находились указания по запуску ядерного оружия в качестве ответного удара в случае ядерного нападения на нашу страну. Пластиковая карточка, которую я носил в маленьком кармашке пиджака, содержала коды, которые я должен сообщить в Пентагон; они подтверждали, что именно президент Соединенных Штатов приказывает начать применение ядерного оружия.
Я один мог принять такое решение.
Мы разработали много различных вариантов ответного удара на ядерное нападение. Но все должно было произойти очень быстро, и я думал над тем, сколько понадобится расчета или благоразумия и здравого рассудка для действий в такой кризисной ситуации. Иногда русские сосредоточивали у нашего Восточного побережья подводные лодки с ядерными ракетами, которые через шесть-восемь минут могли превратить Белый дом в груду радиоактивных развалин.
Шесть минут, чтобы решить, как реагировать на появление сигнала на экране радара, шесть минут, чтобы решить, начинать ли это великое побоище! Как может кто-то взывать к рассудку в такой момент?
В Пентагоне некоторые считали, что ядерную войну можно вести и ее можно выиграть. Мне же обычный здравый смысл говорил: ни одна из сторон не может победить в ядерной войне. Ее никогда нельзя начинать. Но что мы делаем, чтобы попытаться предотвратить войну и положить конец такому положению, при котором жизнь висит на волоске и в буквальном смысле зависит от нажатия кнопки?
Весной 1981 года, подстегиваемая "безумной политикой", гонка вооружений нарастала с безудержной скоростью. Советы накапливали все новые и новые вооружения, вкладывая в это намного больше средств, чем Соединенные Штаты. Мы не могли позволить им идти впереди, поэтому в ответ на советскую угрозу начинали коренную модернизацию своих ядерных сил и готовились к отправке в Европу новой партии ракет среднего радиуса действия, чтобы помочь нашим союзникам по НАТО защитить себя от советских ракет.
Казалось, этому не будет конца и нет выхода.
Сторонники "безумной политики" полагали, что она достигла цели: они говорили, что созданное ею равновесие страха на десятилетия предотвратило ядерную войну. Но я считал, что "безумная политика" — это само безумие. Впервые в истории человек получил власть уничтожить само человечество. Война двух сверхдержав превратила бы в пепел большую часть земного шара, а что уцелеет — было бы обречено на вечную безжизненность.
Значит, должен быть какой-то путь, чтобы устранить эту угрозу полного уничтожения и дать миру возможность выжить. В тот воскресный день, работая над выступлением, я вновь и вновь возвращался к этим мыслям: я думал о том, что в прошлом человек был в состоянии изобрести защиту против любого направленного на него оружия. Как можно разработать средства защиты против ракет или что-то иное и сделать это альтернативой фаталистическому принятию идеи полного уничтожения, которое подразумевает "безумная политика"? Я думал о том, что мы не имеем права вечно вести эту изнуряющую нейтрализацию друг друга; мы не можем снижать бдительность, но должны положить начало мирному процессу. День 29 марта подходил к концу, а я продолжал размышлять над тем, что должен сделать, чтобы такой процесс начался.
Для выступления на промышленной конференции я надел новый синий костюм. Но по какой-то непонятной причине перед тем, как ехать, снял свои лучшие часы и надел старые — подарок Нэнси, я обычно носил их на ранчо.
Моя речь в "Хилтоне" была принята отнюдь не восторженно: думаю, большинство присутствовавших в зале были демократы, но аплодисменты были вежливые.
После выступления я вышел через боковой выход и прошел вдоль шеренги фоторепортеров и телекамер. Уже почти подойдя к машине, слева от себя я услышал звуки, похожие на звуки фейерверка, — просто короткие хлопки: поп-поп-поп. Я обернулся и спросил: "Что это?" 14 тут же начальник охраны Джерри Парр схватил меня за руку и буквально швырнул на заднее сиденье лимузина. Я упал лицом вниз, а он прыгнул на меня сверху. Я почувствовал невероятно сильную боль в верхней части спины. Никогда в жизни я не испытывал такой мучительной боли. "Джерри, — сказал я, — слезай, ты, наверное, сломал мне ребро".
"В Белый дом", — сказал Джерри водителю, затем перебрался на откидное сиденье, и мы поехали.
Я попробовал сесть, но боль парализовала меня. Выпрямляясь, я откашлялся и увидел на ладони кровь; она была очень красная и пенилась. "Ты не только сломал мне ребро, похоже, оно проткнуло легкое", — сказал я.
Джерри взглянул на пенящиеся пузырьки и велел шоферу ехать в больницу университета Джорджа Вашингтона. К тому времени мой платок промок от крови, и он дал мне свой. 14 вдруг я почувствовал, что дышу с трудом. Как ни старался, но мне не хватало воздуха. Я испугался, меня начала охватывать паника. Я никак не мог как следует вдохнуть.
Мы подъехали к приемному отделению по оказанию первой помощи, я вышел из машины и прошел в кабинет. Меня встретила сестра, и я сказал ей, что мне трудно дышать. Затем вдруг почувствовал, что ноги у меня стали ватными, потом — что лежу на каталке и на мне разрезают мой новый в тонкую полоску костюм и снимают его.
Боль в ребрах была по-прежнему мучительной, но больше всего меня беспокоило, что мне не хватает воздуха, несмотря на то что доктора вставили дыхательную трубку. Всякий раз, когда я пытался вдохнуть, мне казалось, что воздуха становится меньше. Лежа на спине, я старался сосредоточить взгляд на квадратных потолочных плитках и молиться. Потом, помнится, я на несколько минут потерял сознание.
Едва очнувшись, я вдруг почувствовал, что лежу на каталке и кто-то держит мою руку. Державшая рука была мягкая, женская. Я чувствовал, как она сначала прикоснулась к моей руке, затем взяла ее. Даже сейчас мне трудно объяснить свои ощущения, но прикосновение этой руки успокоило меня и принесло облегчение.
Вероятно, это была одна из сестер, но я не видел ее. Я спрашивал: "Кто держит мою руку? Кто держит мою руку?" Не услышав ответа, я спросил: "Нэнси знает?"
Потом я старался узнать, кто была эта сестра, но так и не смог. Я хотел сказать ей, как много ее прикосновение тогда значило для меня.
Помню, я открыл глаза и увидел, что на меня смотрит Нэнси. "Дорогая, — сказал я, — я забыл пригнуть голову". Так сказал Джек Демпси своей жене в тот вечер, когда на чемпионате тяжеловесов его побил Юджин Ту ни.
Приход Нэнси в больницу дал мне огромную поддержку. Пока я жив, всегда буду помнить, что пронеслось у меня в голове при взгляде на ее лицо. Позже я записал это в дневнике: "Молюсь о том, чтобы никогда не дожить до того дня, когда ее не будет… Из всего, чем наградил меня Господь, она — величайший дар, больший, чем я того заслуживаю и когда-либо надеюсь заслужить".
Кто-то охранял нас в тот самый день.
Большинство врачей, работавших в больнице университета Джорджа Вашингтона, собрались днем на консилиум и находились совсем рядом от палаты неотложной помощи. Уже через несколько минут после нашего приезда туда пришли специалисты фактически по всем областям медицины. Когда один из врачей сообщил, что меня собираются оперировать, я сказал: "Надеюсь, вы республиканец." Он посмотрел на меня и ответил: "Господин президент, сегодня мы все республиканцы". Помню, на вопрос одной из сестер о моем самочувствии я ответил, что "в общем-то, предпочитаю находиться в Филадельфии" — так говорил старина У. С. Филдс[33].
Какое-то время в палате неотложной помощи я думал, что все случилось из-за того, что Джерри Парр сломал мне ребро и оно проткнуло легкое. Позднее я узнал, что произошло в действительности: у меня в легком сидела пуля; Джиму Брейди, моему пресс-секретарю, стреляли в голову; охранник Тим Маккарти получил ранение в грудь; полицейскому Тому Делианти пуля попала в шею. Всех нас ранил из пистолета молодой человек, действовавший в одиночку, его арестовала полиция.
Джим Брейди — этот забавный и независимый человек, такой же одаренный и милый, как и все сотрудники Белого дома, был без сознания. Когда его провезли мимо в операционную, кто-то сказал мне, что он ранен настолько серьезно, что, вероятно, не выживет; я помолился за него. Я чувствовал, что не могу просить Бога помочь вылечить Джима, остальных и меня и одновременно испытывать ненависть к стрелявшему в нас человеку, поэтому я молча просил Бога помочь ему справиться с дьяволами, которые подтолкнули его к этому поступку.
По мере того как мне все больше рассказывали о случившемся, я начал понимать, что, бросившись на меня сверху, Джерри Парр тем самым бесстрашно подставлял под пули себя, чтобы спасти мою жизнь, и мне было стыдно, что тогда я ворчал на него. Как и Джерри, Тим Маккарти также храбро закрыл меня собой. Через несколько недель мне показали телевизионную запись того, что произошло. В тот самый момент, когда меня толкали в машину, там, напротив камеры, непосредственно между мной и стрелявшим, раскинув руки, чтобы закрыть большее пространство, встал Тим Маккарти. Пуля попала ему прямо в грудь. Слава Всевышнему, что он жив.
Я благодарил Господа за то, что он и все остальные сделали для меня, и в ожидании операции вспоминал, как неделю назад был в театре Форда, и мысли, проносившиеся в моей голове при взгляде на задрапированную американским флагом ложу, в которой погиб Линкольн. Да, даже имея самую совершенную охрану в мире, наверное, невозможно обеспечить полную безопасность президента. Мне помогла не только самоотверженность этих двух людей, по какой-то причине Господь ниспослал мне свое благословение и позволил жить дальше.