Овальный кабинет был также удобным наблюдательным пунктом, откуда я мог видеть глубоко волнующие меня проявления доброты и щедрости американцев. Это заметно в увеличении числа благотворительных программ по стране и в той действенной помощи, которая оказывается при наводнениях, ураганах или любых других бедствиях: американцы стремятся прийти на помощь другим американцам. Бесчисленное число раз я наблюдал это же явление и в меньших масштабах. Супружеская пара из Коннектикута взяла на воспитание двенадцать отсталых и больных детей из тех, кто часто, к несчастью, становится жертвами убийств. Я позвонил родителям и затем поговорил со всеми детьми, чувствуя при этом, как любовь и радость, царившие в этом доме, согревают меня по телефону, как солнечный луч. Если бы нашлись люди, сомневающиеся в том, что Бог посылает определенную цель каждому из нас, я бы познакомил их с этой семьей.
Однажды группа детей спросила меня, нравится ли мне быть президентом, и я ответил, что очень люблю свою работу. Бывают иногда очень тяжелые минуты, сказал я. Самое трудное — посылать молодых людей, мужчин и женщин, в места, где им угрожает опасность, а потом объяснять семьям некоторых из них, почему они не вернулись. Но бывает и много радостных моментов, и мне очень нравится быть президентом.
Отчасти дело тут в том, сказал я, что после многих лет, которые я провел, проповедуя свои идеи относительно проблем управления, я могу, наконец-то кое-что реально осуществить.
Мне даже нравится сражаться с конгрессом — и с Типом О Нилом в том числе. Но это еще не все. Лучше всего то, сказал я детям, что, получив от кого-нибудь письмо с просьбой или жалобой, я могу снять трубку и сказать кому-то из сотрудников: "Уладьте это". Это самая большая радость, которая останется со мной навсегда.
Мне нравится и чисто внешняя сторона моего положения. Даже после восьми лет президентства, когда я вхожу в переполненный зал палаты представителей, чтобы произнести речь, у меня по спине пробегает холодок. Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем смотреть на развевающийся на ветру американский флаг, слушая в исполнении хора мою любимую песню "Боевой клич республики". Во время заграничных поездок меня всегда трогает исполнение нашего национального гимна в самых отдаленных уголках земли. Никогда не забуду, как однажды в Ватикане после встречи с папой Иоанном Павлом II я слышал, как группа священников-армян пела "Америка — прекрасная страна". Подобное исполнение мне редко доводилось слышать. Нэнси и я прослезились.
Было очень много впечатляющих встреч, делающих мою работу удовольствием, — таких, как посещение скромного, укромно расположенного дома премьер-министра Ясу Накасонэ в лесах близ Токио и настоящий японский завтрак на полу в типичном японском интерьере или приземление нашего вертолета на газоне Виндзорского замка, где состоялся мой сказочный визит к королеве Елизавете и всему королевскому семейству. Высшей точкой этого визита была прогулка верхом с королевой, а Нэнси и принц Филип ехали в экипаже. Я должен сказать, что королева — великолепная наездница. Нам навсегда запомнится наше пребывание в Виндзорском замке благодаря теплому приему и гостеприимству со стороны королевы и принца Филипа. Они были как нельзя более любезны. Королева и принц Филип посещали нас позднее на "Ранчо дель сьело", это было в феврале в разгар дождей, и Санта-Барбару сотрясал ужасный шторм. Мы ожидали их на ранчо, пока они семь часов с трудом пробирались по невообразимой дороге. В трех местах дорогу пересекали потоки, которые их лимузины не могли преодолеть. Наши встречали их с тягачами.
Наконец они взобрались на гору, но, когда подъехали к дому, был такой туман, что видимость едва достигала нескольких футов. Я попытался объяснить, какое это на самом деле красивое место, и извинился за погоду. Но королева сказала: "Да, при других обстоятельствах это было бы грустно, но ведь это приключение". Несмотря на унылую погоду, Нэнси и я гордились своим ранчо не меньше, чем они Виндзорским замком. Еще один особый для нас момент был, когда Нэнси и я гостили на королевской яхте "Британия" в тридцать первую годовщину нашей свадьбы. Королева и принц Филип угощали нас пирогом и подарили серебряную шкатулку с надписью в память об этой дате. Когда начались тосты, я сказал: "Я много чего обещал Нэнси, когда мы поженились, но что я смогу ей предложить после сегодняшнего?" Для Нэнси особенно памятным было присутствие ее на свадьбе принца Уэльского и леди Дианы Спенсер. Когда Нэнси вернулась домой, она сказала мне: "Никто так не умеет устроить королевскую свадьбу, как англичане". Мы оба были очень расположены к принцу Чарльзу. Он очень вдумчив и умен и обладает тонким чувством юмора, всегда доставлявшим нам удовольствие при общении с ним.
Нэнси и я побывали во многих странах, и среди самых приятных впечатлений — короткие поездки к нашему северному соседу. Премьер-министр Брайан Малруни был наш вы-сокоценимый союзник, и мы стали добрыми друзьями с ним и его прелестной женой Милой. Разумеется, наши встречи с Маргарет Тэтчер и ее мужем Денисом всегда были для нас событиями совершенно особого рода.
Мне всегда доставляло удовольствие приветствовать в нашей стране зарубежных лидеров, и один из них навсегда останется мне особенно памятен. Это президент Италии Алессандро Пертини, восьмидесятичетырехлетний, живой, сердечный, с внешностью и манерами джентльмена, итальянский патриот, влюбленный в Америку. По пути в Белый дом он остановился около морского пехотинца, державшего наш флаг, потянулся к нему и поцеловал флаг.
Неизменное удовольствие доставляли мне военные парады, и надеюсь, что здесь я положил начало новой традиции. Будучи главнокомандующим, я обнаружил, что люди в форме привыкли отдавать мне честь. Спускаясь по трапу из вертолета, например, я всегда замечал приветствующего меня морского пехотинца. Мне сказали, что президенты не отдают честь, и поэтому я не отвечал тем же, но это всегда вызывало у меня чувство неловкости. Обычно человек, отдавший честь, дожидается, пока ему ответят, и только после этого опускает руку. Иногда я замечал, что солдат, моряк, морской пехотинец или летчик, отдавая мне честь, не знали, когда им следует опускать руку.
Сначала я кивал, улыбался и говорил "хелло", думая, что этого достаточно, чтобы рука опустилась, но, как правило, она не опускалась. Наконец однажды вечером, когда Нэнси и я были на концерте в штабе морской пехоты, я сказал командующему: "Я знаю, что президенту положено отвечать на такое приветствие, но я был когда-то офицером и понимаю, что лицам в гражданской одежде не принято отдавать честь. Тем не менее полагаю, что должно быть правило, позволяющее президенту отвечать отданием чести, поскольку он является главнокомандующим, и гражданская одежда есть, в сущности, его мундир".
"Ну, если бы вы и ответили, — сказал генерал, — не думаю, чтобы кто-либо стал возражать".
В следующий раз, когда мне отдали честь, я отвечал тем же. Лицо морского пехотинца расплылось в широкой улыбке, и он опустил руку. С тех пор я всегда отвечаю так на приветствия военных.
Сменившему меня в Белом доме Джорджу Бушу я советовал поддержать эту традицию.
Первые леди, как я заметил, больше чем кто-либо нравятся налогоплательщикам: они работают бесплатно, причем с полной нагрузкой, и постоянно в разъездах. Борясь с наркоманией, возрождая красоту Белого дома, помогая мне представлять нашу страну за рубежом, Нэнси была одной из самых больших тружениц среди всех наших первых леди. О том, что это знали и ценили многие американцы, свидетельствуют тысячи полученных нами писем с похвалами в ее адрес. Но я никогда не мог понять или привыкнуть к нападкам на нее, становившимся иногда настолько резкими, что, приходя наверх в конце дня, я заставал ее в слезах.
Получалось так, что я — президент — был не в состоянии оградить свою жену от неприятностей. Мне трудно было примириться с тем, что Нэнси принуждена была страдать просто потому, что она моя жена. Мое отношение, которое я иногда открыто высказывал, таково: черт возьми, если вам хочется к кому-то прицепиться, цепляйтесь ко мне, но не к ней. Это моя работа, а не ее. Даже когда Нэнси старалась привести все в ясность при помощи фактов, это часто не имело успеха.
За восемь лет, прожитых нами в Белом доме, он действительно стал для нас домом, потому что таким его сделала Нэнси. Я никогда не переставал скучать по Калифорнии. Я часто говорил, что калифорниец (даже кто-нибудь вроде меня, пересаженный туда со Среднего Запада), которому приходится покинуть родные места, постоянно по ним тоскует. Калифорния, как я люблю повторять, — это не местность, это — образ жизни. Я однажды сказал Маргарет Тэтчер, что выходцы из Англии должны были пересечь другой океан, чтобы попасть в Америку — тогда бы столица США была в Калифорнии. Но Нэнси превратила Белый дом в замечательный дом для нас, обставив его нашими собственными вещами, и я чувствовал в нем себя очень уютно, действительно как дома. После того как был отреставрирован бесцветный главный зал на втором этаже, мы редко закрывали двери, ведущие в него из гостиной, и зал сделался ее продолжением. Сидя в гостиной и глядя оттуда на открывающуюся передо мной перспективу, я всегда думал, как великолепно выглядит здание.
Нэнси хотела, чтобы парадные обеды проходили в Белом доме в более непринужденной обстановке, как обычные домашние обеды. Она много трудилась над выбором гостей, приглашая людей из самых различных сфер: ученых, спортсменов, бизнесменов, артистов и других. Обычно эти обеды следовали заведенному порядку: после приема наверху мы вместе с почетными гостями спускались по большой лестнице, затем здоровались с прибывавшими гостями и направлялись в парадную столовую. Если почетного гостя сопровождала жена, я сидел с ней под портретом Линкольна, а на другой стороне столовой Нэнси сидела с ним самим за своим столом; таким образом, гости с той и с другой стороны чувствовали себя в равном положении. Когда подавали десерт, в столовую являлась группа военных музыкантов-скрипачей под названием "Строллинг стрингс", затем я произносил тост, почетный гость отвечал на него, и мы направлялись в Голубую комнату пить кофе, после чего следовал концерт в Восточной комнате. Оттуда все переходили в фойе, где оркестр морских пехотинцев играл танцевальную музыку.