— Англичане пьют разные сорта чая в разное время суток, знаешь ли ты об этом? — продолжила Капитолина свой монолог, обращённый к Геннадию. — Утром тонизирующий English breakfast, в середине дня English tea, для 5 o'clock подойдёт English Afternoon, который сочетает крепость и мягкость вкуса, а вечером мягкий, спокойный Earl Grey.
Капа направилась к холодильнику, достала сливки и наполнила сливочник.
— Англичане не пьют чай с лимоном, как русские. Зато с молоком пьют много и часто, — старушка взяла из шкафчика чашку и, наливая в неё сливки, пояснила: — Двести лет назад фарфор в богатых домах был так тонок, что в него боялись наливать кипяток. Поэтому сначала наливали молоко или сливки (лично я предпочитаю сливки), а затем горячий чай. Причём именно в такой последовательности для сохранения вкуса!
Геннадий появился на пороге кабинета.
— Я еду к Азину, — бросил Гена, на ходу надевая куртку.
— Будь осторожен, — Капа посмотрела поверх очков. — Любители чёрного юмора советуют держаться подальше от госпиталя, чтоб не попасть в следующую главу.
Но журналист уже бежал к парковке, где его ждал старый «фольксваген».
Азин пил кофе и наблюдал за быстро меняющейся за окном картинкой. Солнце уже светило по-зимнему, но оттого, что в кабинете было жарко, его сияние нарушало зимнюю идиллию, создавая впечатление, что и там, за окном, нет холодного ветра и пощипывающего щёки морозца. Издалека стремительно приближалась тёмная, тяжёлая туча, нависая низко и угрожающе. Уже пролетали отдельные снежинки, и по тому, как хаотично они кружили в воздухе, было понятно, что вместе со снегом туча принесет и ветер. Лишь тонкое стекло защищало от приближающейся бури, рождая иллюзию спокойствия. И вот серый край наполз на солнечный диск и начал слой за слоем натягивать на него свои снежные лохмотья. Но солнце не желало гаснуть и долго пробивалось отдельными лучами, пока не исчезло вовсе. И тут, вместо бури и снежного шквала, всё успокоилось, ветер стих, небо больше не казалось грозным. Из него повалили снежные хлопья, большие и мягкие, как куски ваты. Они падали медленно — то ли лениво, то ли важно — и всё это казалось некой зимней кульминацией: и побеждённое, пропавшее с неба солнце, и никуда не спешащие гигантские снежинки. Чёрные деревья растопырили пустые ветки, пытаясь поймать пролетающие хлопья, чтоб соткать из них белые рукава…
Азин смотрел, не отрываясь, на это великолепие, и чувство, близкое к катарсису, захлестнуло его, на мгновение сбив дыхание: «К чему всё это? Каково, вообще, место человека в этой природе, в этом мире, который был до нас и будет после…» Эти мысли приходили всё чаще. Может быть, работа накладывала отпечаток: если видишь смерть каждый день, пусть чужую, привыкаешь к её неизбежности.
Кто-то постучал, и через секунду в дверь просунулась голова Геннадия.
— Входите, — поздоровался Александр Ильич и кивнул в сторону.
Гена, оставляя за собой мокрые следы, прошёл через кабинет и провалился в холодное кожаное нутро кресла, в котором словно отсутствовали какие-либо пружины и другие конструкции, создающие внутренний каркас. Однако уже через пару минут он почувствовал себя уютно, как в гамаке, и единственное, чего ему хотелось, это прикрыть глаза и задремать. Но Азин, в своей обычной манере, будто продолжая уже начатый разговор, обратился к визитёру:
— У меня никаких версий. А у вас?
Версий у Гены всегда было много, но он не любил ими делиться: любая из них завтра могла стать сенсацией.
— Как вам сказать, Александр Ильич. У меня не то чтобы чёткие версии, скорее, некоторые соображения, — Азин внимательно слушал, не перебивая. — Для меня сейчас главный вопрос — «зачем?». Зачем кто-то убивает и оставляет записки с вашим именем? Думаю, как только я найду ответ на этот вопрос, сразу же отвечу и на следующий — «кто?».
— И вы решили поискать интересующие вас ответы. Вы считаете, оба убийства связаны между собой?
— Несомненно. И связаны они через госпиталь и через вас. Ни первая, ни вторая жертва никогда не были знакомы, не пересекались ни в бизнесе, ни в личной жизни. Первый убитый — довольно крупный бизнесмен, второй — пенсионер-учитель.
— Насколько мне известно, — Азин потёр переносицу, — полиция рассматривает вероятность того, что второе убийство является маскировкой первого. Якобы бизнесмена убили, но, чтобы завести следствие в тупик, придумали историю с записками и второе убийство.
— Мне кажется, — Гена попытался поменять положение, что оказалось невозможным: он снова скатился в кожаный гамак, — это какой-то слишком замысловатый способ убрать конкурента по бизнесу. Существуют куда более простые варианты, притом дело можно представить как несчастный случай.
— Ну, по всей вероятности, главной идеей здесь было отвести подозрение от себя, — предположил Азин.
— Возможно, — Геннадий снова попытался вынырнуть из кресла, которое утягивало его в состояние сонливости, и присел на самый край, где прощупывалась единственная жёсткая опора во всей этой бесхребетной мебельной конструкции.
На столе у Азина зазвонил телефон, он ответил, выслушал чью-то громкую тираду, произнес: «Позже», — и положил трубку.
— Александр Ильич, я принёс черновик статьи, хотелось бы получить ваше одобрение. Здесь в основном пересказ фактов, также я взял на себя смелость порассуждать, кому и зачем пришли в голову идеи подобных убийств, привожу отрывки из моих бесед с психологом, но так как речь идет в основном о вас, я решил…
— Обо мне? — Азин, казалось, был неподдельно удивлен. — Интересно, в каком контексте? У меня, знаете ли, сейчас и так пик популярности. Чувствую себя звездой Голливуда — интервью, статьи из фактов вперемешку со сплетнями… Надеюсь, ваше уважаемое издание не ударится в написание детективного романа с участием моей скромной персоны?
— Кстати, по поводу детективного романа вы зря иронизируете. Не забывайте, каждое убийство посвящено именно этой идее.
— Ну, вам, как профессиональному писателю, тогда и карты в руки, — Азин встал и протянул Гене руку. — К сожалению, мне пора. Через пять минут начинается лекция, а по причине недавно свалившейся на меня популярности ожидается полный аншлаг.
Гена тоже поднялся с кресла и пожал протянутую руку:
— Я оставляю черновик у вас, если с чем не согласны — звоните. В печать через два дня…
Глава четвертая
Патологическая анатомия включена в программу медицинских вузов на третьем году обучения. Азин считал, что разумнее преподавать этот предмет для студентов пятых-шестых курсов, когда они уже ознакомились с азами внутренних болезней и пришли к пониманию того, что процесс развития патологии становится необходимым для определения тактики ведения больного.
Третьекурсникам, знакомым лишь с нормальной анатомией, патанатомия казалась скучной, сложной и бесполезной для дальнейшей практики.
— Александр Ильич, вот скажите откровенно, — начал дискуссию очередной студент из новой группы, — для чего мы изучаем патологическую анатомию? Конечно, если кто— то выберет данное направление как специализацию и будет заниматься этим всю жизнь, тогда патанатомия нужна как воздух и её придётся изучать заново во время интернатуры. Но если я буду клиницистом…
— Вы, Сергей, только что огласили одно из моих сомнений. Я считаю изучение патанатомии на третьем курсе несвоевременным. Вы хотите больше клиники, вам интересно посмотреть, что происходит с пациентом, какие у него симптомы, как он кашляет, какая у него отдышка, где болит и куда иррадиирует боль.
Слушавшие диалог студенты согласно закивали головами.
— Вы еще не накопили достаточно знаний, — продолжал Азин, — чтобы понять: любые внешние симптомы имеют в своей основе внутренние изменения, которые могут быть спровоцированы различными причинами. И лечение тоже напрямую зависит от того, чем конкретно вызвана клиника и куда произошедшие внутри изменения приведут, если процесс не остановить. Плохой врач лечит симптоматику. Нет, неверно, не нужно быть врачом вовсе, чтоб лечить симптомы: кашель — дай таблетку от кашля, боль — обезболивающее… Врач должен понимать, что симптоматическое лечение не поможет в устранении причины, а следовательно, не приведет и к выздоровлению.
Вам нужно выяснить, отчего больной кашляет: простуда у него, опухоль в бронхе, болезнь сердца, жидкость в легких — причин огромное множество и в каждом случае одно изменение может повлечь за собой цепь последующих, и из простого заболевания мы получим сложнейшую патологию с вовлечением многих органов и систем. А всё потому, что не разобрались в патогенезе — механизме зарождения и развития болезни.
Студенты, приготовившиеся было спорить и отстаивать свою правоту, сидели молча и внимали каждому слову Азина.
— Каждый год, начиная первую лекцию для новобранцев, таких, как вы, я терпеливо объясняю, почему патанатомия важна для клиницистов. Я буду считать свою задачу выполненной, если с сегодняшней лекции вы выйдете с убеждением, что в течение следующего года на моих занятиях получите солидную базу для вашей последующей клинической практики. Я постараюсь сделать наши встречи нескучными, но всё остальное зависит от вас. Я не требую посещать мои лекции: вы должны сами решить, как проще и эффективнее разобраться в сложном материале. Предупреждаю, патанатомия — серьёзный предмет и даётся только тем, кто серьёзно к нему относится.
В аудитории стояла полнейшая тишина. Лекции Азина славились тем, что он «не лил воду», предлагал информацию в доступной форме, лучше всяких учебников объясняя сложные процессы, протекающие в человеческом организме. Александр Ильич приводил множество примеров из своей практики, что делало процесс обучения не просто интересным, а захватывающим и запоминающимся.
— Приведу пример, как понимание даже одного симптома может привести к постановке сложного диагноза, — продолжал Азин. — Девушка двадцати двух лет обратилась к врачу с жалобами на повышенную утомляемость и слабость. При описании своих страданий она упомянула, что не может даже уложить волосы, потому что не способна держать фен над головой из-за резко усиливающейся слабости и головокружения. Доктор назначил стандартный набор обследований, который не выявил никакой патологии. Девушке были назначены витам