Когда-то у нее был «конский хвост» – модная прическа, – ямочки на щеках, независимый нос и очки. Она всегда вытаскивала книжку из-под своего сиденья, как только машина останавливалась, и принималась читать.
«Глаза испортишь», – говорил ей Звоницкий, а она дергала худеньким плечом – отвяжись, мол!..
…Как она потащит?! Он на голову выше, в нем сто килограммов весу, и неизвестно, сможет ли он идти сам!.. Что там с ногами – непонятно!
– Кать, – сказал он, соображая, как бы ему половчее подняться, – я сейчас попробую встать, только ты мне не мешай. Не нужно тянуть за руку, ты все равно меня не поднимешь. Ты… стань вот тут, ладно?
Катя покивала, легко вскочила с коленей и встала там, где он указал.
Ох, господи, помоги!..
Глеб Звоницкий, превозмогая боль, которая злобно и весело оживилась, как только он сделал первое движение, кое-как повернулся, подтянул колени и стал на четвереньки. От боли его затошнило, рот наполнился вязкой слюной, спина стала мокрой, и лоб тоже. Некоторое время он стоял на четвереньках и дышал открытым ртом – не хватало еще, чтобы его стошнило при Кате Мухиной!
Он стоял, закрыв глаза, прислушиваясь к себе, и ничего не мог расслышать через сокрушительную боль. Одно хорошо – ноги слушались, а это означало, что подняться он сможет!..
Перебирая руками и подтягивая ноги, Глеб дополз до сосенки и, держась за шершавый ствол, стал поднимать себя на ноги – и поднял!..
Голова закружилась, щекой он прижался к стволу и замер.
Вот бы так стоять и никогда и никуда не двигаться!..
– Глеб!
Он открыл глаза. В ушах шумело.
Вот уроды, как сильно, профессионально и точно они его били!.. Старались, козлы вонючие, мать их так и эдак!..
– Глеб!..
– Все хорошо, – хрипло сказал он. – Отлично даже.
За деревьями блестела какая-то вода, мерно шевелились камыши, и от этого блеска и шевеления у Глеба закружилась голова.
– Давай. Держись.
Рукой он нащупал ее плечо, какое-то на редкость надежное, словно он наткнулся на утес во время бури и после долгих часов болтания в море вдруг почувствовал спасительную земную твердь.
– Так, потихонечку. Нам туда.
Глеб сделал шаг, потом другой, потом еще один. У него получалось идти – большая радость!..
– За что тебя так избили?
– Это… по работе. – Пот заливал глаза, капал с подбородка, и ему казалось страшно важным, чтобы капли не попали на ее светлую щегольскую курточку.
– Какая у тебя работа!.. Хорошо, что до смерти не убили! А этот, который позвонил, все мне говорил, чтоб я быстрей приезжала, потому что ты можешь умереть! А я точно знала, что умереть ты никак не можешь! Уже все умерли – и мама, и папа, и Ниночка, и поэтому ты никак не можешь!..
Они шли, раскачиваясь, как парочка подвыпивших друзей, и в такт их мучительным шагам Катя все продолжала и продолжала говорить, и – странное дело, – в голове у Глеба прояснялось.
Поначалу там не было ничего, кроме боли и мерного шелеста камышей, сводившего его с ума, а потом стали появляться мысли, более или менее связные.
В отель в таком виде нельзя. Прилетит Ястребов, ему непременно доложат, что его заместитель прибыл в «Англию» то ли пьяный, то ли не в себе, да еще ведомый барышней в грязных и мокрых джинсах. Александр Петрович при всей своей лояльности к заместителю вряд ли это одобрит.
Значит, нужно придумать, куда ехать, чтобы можно было привести себя в порядок.
Нужно еще придумать, как и чем ответить Вадиму Григорьевичу, потерявшему всякое чувство меры в решении деловых вопросов!.. Нужно выяснить, кто за ним стоит. Не сам же он осмелился в ответ на просьбу отпустить с таможенного склада оборудование выманить просителя из гостиницы, оглушить его, затолкать в машину, отвезти в неизвестное место и избить до полусмерти!..
Нужно все это сделать быстро, до приезда белоярского губернатора, и по возможности аккуратно, не привлекая внимания правоохранительных органов, чтобы не вышло, боже сохрани, истории или сюжета в «Криминальных новостях»!
Необходимо выяснить, что именно предполагалось – просто «дать ему по роже, чтоб они там, в своей сибирской провинции, знали свое место и исправно платили за каждый таможенный чих», или его хотели убить.
Впрочем, если б хотели убить, убили бы.
Дышать было тяжело, и в ребрах что-то все время щелкало, и тошнота подкатывала к горлу. Он остановился, и Катя замерла, придерживая его руку на своем плече.
– Далеко еще?
– Не близко. Здесь на машине нельзя, здесь парк!..
Она тоже замучилась, тяжело дышала, и Глебу стало стыдно. Она тащит его на себе, а он еще канючит!..
– Ничего, – сказал он, сверху глядя на ее растрепанные волосы. – Дотянем!
Почему-то это вовсе не прозвучало фальшиво, хотя он терпеть не мог выражений типа «дотянем», «сдюжим», «сможем»!
– Конечно, дотянем, – согласилась Катя. – Хорошо бы нас в милицию не забрали! Мне туда нельзя.
– Мне тоже.
И они опять пошли.
Должно быть, выглядели они неважно, потому что какая-то мамаша, бодро катившая по пустынной аллее коляску им навстречу, вдруг свернула в сторону и еще несколько раз оглянулась, пока они тащились мимо. Они тащились, она катала коляску туда-сюда и оглядывалась с беспокойством.
– Уже немного осталось.
– Это хорошо, – проскрипел Глеб.
Попались еще какие-то люди, бабушка с мальчишкой. Бабушка была, по всей видимости, храбрая и сигать в сторону не стала, только презрительно фыркнула, поравнявшись, и с громким отвращением сказала мальчишке:
– Смотри, Федор, если не будешь учиться, а будешь водку пить, станешь как эти дядя с тетей! Посмотри, посмотри на них! Это же ужас один! Хочешь стать таким?!
Мальчишка посмотрел с любопытством.
– А они водку пьют?
– Да они все подряд пьют! Гадость какая, тьфу!.. Не люди, а свиньи!.. Как только земля таких носит! Небось и дети у них есть!.. Я бы всех подобных под расстрел отдала, ей-богу!
– Бабушка, а что такое «подрасстрел»?..
Они прошли, и Катя снизу вверх улыбнулась Глебу.
– Теперь уже близко. Вон ворота, а во-он моя машина. Ты на лавочке посидишь, а я подъеду.
– Кать, я, если сяду, встать уже не смогу. Придется идти.
Раскачиваясь в такт, монотонно переставляя ноги, они шли через пустую стоянку к ее машине.
– Не могла ближе подъехать.
– Да я не соображала ничего!.. Я так спешила, что себя не помнила!..
На ходу она нашарила в кармане ключи, машинка подмигнула желтыми огоньками, открываясь, и Катя распахнула переднюю дверь.
– Держись вот так, за крышу. Я сейчас сиденье подвину, чтоб ты поместился. Держишься?
– Держусь, – с раздражением буркнул Глеб. Собственная беспомощность вдруг привела его в бешенство.
Да что такое, в самом-то деле!.. Он здоровый опытный мужик, профессионал, в первый раз его избили, что ли?!
Катя возилась с сиденьем, а потом выпрямилась и решительно взяла его за руку.
– Давай потихонечку! Садись. Я тебе помогу.
– Не надо, Кать, я сам!..
Согнувшись в три погибели, так что в животе опять все поехало вверх и вспомнились ненавистные камыши, Глеб кое-как опустил себя на переднее сиденье. Теперь нужно было перекинуть ноги внутрь, и Катя Мухина, губернаторская дочка, которую он когда-то охранял, сунулась, чтобы ему помочь, обхватила его коленку узкими ладошками и стала тащить.
Глеб Звоницкий, если бы не был в приблизительном состоянии, наверняка умер бы на месте от стыда.
Он стал дергать ногой, что очень ей мешало, и бормотать, что он сам, чтобы она не смела, что ему не нужно!..
Она не слушала.
Затащив одну ногу, она выпрямилась, откинула со лба волосы и сказала ему, что, если бы он ей не мешал, тащить было бы значительно проще.
Когда она все-таки запихнула его в машину и сама плюхнулась на водительское сиденье, выяснилось, что ни один из них не знает, куда именно они сейчас поедут.
Катя настаивала на больнице и неотложной медицинской помощи, в которой Глеб, по ее мнению, нуждался.
Он говорил, что в больницу ни за что не поедет, но в гостиницу ему тоже нельзя.
– Мне просто нужно помыться и переодеться! И две таблетки анальгина! Зачем мне в больницу?!
– А где ты будешь мыться и переодеваться?! У тебя все вещи в «Англии»! Давай я тебя туда отвезу, там, кстати, и врач есть!
– Мне не нужен врач, и в «Англию» я не поеду. Отвези меня к себе домой. У тебя есть ванная?..
Катя так удивилась, что некоторое время просто молча смотрела на него.
– Что такого я сказал?
– Домой? – пробормотала она. – Ко мне домой? Тебя? Но там… Генка. Как же я тебя туда привезу?..
Глеб закрыл глаза. Сил не было вовсе, даже смотреть, не то что говорить.
– Катя, я вымоюсь, ты дашь мне обезболивающее, я вызову такси и уеду. В «Англию» в таком виде я не могу. В конце концов, мы не знаем, кто на меня напал, и не знаем, что им от меня нужно. Может, они как раз… караулят меня в «Англии»!..
Это уж он просто так приврал, чтобы убедить ее не ехать в гостиницу.
Катю мысль о том, что его могут «караулить», привела в ужас.
– Тогда конечно, – пробормотала она и завела мотор. – Тогда нельзя, это верно. Но у меня дома… хотя, может быть, его и нету… Он в последнее время редко бывает… Но все равно он… И потом, меня там, наверное, уже ждут. Я же была у Ниночки в парадном, и меня там видели соседи! А потом я убежала тебя искать, и меня, наверное, вот-вот заберут в тюрьму.
– Катя, я все равно ничего не понимаю, – сказал Глеб, не открывая глаз. Его тошнило все сильнее, и за эту тошноту, за слабость, за пожар в голове он ненавидел себя и раздражался все сильнее. – Давай ты поедешь и по дороге мне все расскажешь.
– Все? – усомнилась Катя. – Как же я расскажу тебе все… по дороге? На это нужна неделя!
– Ну, недели у нас нет, – безжалостно сказал Глеб. – Так что придется покороче!.. Кто такая Ниночка?
Они ехали, Катя рассказывала – не зря она еще утром по пальцам перечисляла все пункты, которые должна ему изложить, чтобы, не дай бог, не забыть ни о чем!