Мы начали репетировать, и я стала постепенно чувствовать симпатию к своей роли. Репетиции у нас были необыкновенные. Я думаю, любой человек, который посидел бы с нами, сказал: «Какие это счастливые люди!»
Нам всем уже много лет, мне и Оле – за восемьдесят, Леночке Образцовой – за семьдесят, возраст не детский. Но когда мы приходили, мы сразу начинали хохотать, Елена рассказывала массу анекдотов, Оля ей не уступала. Находилась такая, как это называется, запретная лексика, которая была очаровательна, потому что все произносилось талантливыми людьми в ту минуту, когда всем хотелось веселиться.
Виктюк рассказывал нам об этой пьесе, говорил о том, какая в ней звучит музыка и как она поднимает всех людей, и этих божественных примадонн, которые могут чертыхаться, завидовать, хотеть быть более знаменитыми, чем есть, и даже продлить то, что есть, до бесконечности. И при этом одна не уступает другой, и в этом – очарование их профессии. Невозможно обвинить актеров в том, что они желают быть вечно любимыми, вечно прекрасными – ведь это черты артиста. Когда мы смотрим на себя в зеркало и видим уже старое лицо, серое и некрасивое, каждая из нас думает: ладно, я подкрашусь, у меня будут длинные реснички, яркие губы, хороший цвет лица, великолепные волосы, и я, в общем, могу выглядеть женщиной, которая любит или которую любят, а значит, я молода, и значит, мне не восемьдесят, а может быть, пятьдесят, а может быть, сорок, а может, даже шестнадцать. Потому что возраст – это качество души актера.
Находясь рядом с этими остроумными, веселыми, уверенными в себе талантливыми женщинами, я ощущала себя чуть ниже рангом как актриса. И намного ниже по уровню остроумия, которое исходило и от той, и от другой. Но Оля относилась ко мне запросто, потому что у нас целая жизнь прошла рядом. А Елена Васильевна, может быть, чувствуя мою незаметность, очень хотела меня поднять до себя. До нее дотянуться, конечно, ни в чем нельзя, но в этом ее желании было столько нежности и столько щедрости души, что я купалась в ее доброте, и мне было приятно, что я существую в этой атмосфере.
Репетиции были вдохновенными, веселыми, иногда романтичными, потому что в какой-то момент вдруг возникала музыка или Елена Образцова могла тихо, пианиссимо, что-то исполнить. И тогда мы понимали, что дело не в сюжете, а в удивительном строе души талантливых людей и в музыке, которая будет звучать в спектакле и даст понять зрителю, что есть нечто высшее, чем просто взаимоотношения или сюжет, – есть то искусство, которому служат эти три женщины. Я – тихая, незаметная, но бесконечно любящая и искусство, и человека, и две другие, которые упиваются своей былой славой, потому что они отдавали себя без остатка, когда имели возможность и когда это было необходимо людям. А сейчас каждая из них возобновляла в себе эти чувства, вспоминая, как она исполняла ту или иную роль. Когда Елена Васильевна пела своим удивительным голосом арии, все замирали в восторге, а когда пела Оля своим комедийным голосом мужскую партию Риголетто, все умирали со смеху.
Требования Виктюка была на репетициях необычны для нас. Порой он кричал, – а зал в театре радиофицирован, слышно было всем, – его выражения были такими, что работники театра или умирали от смеха, или в ужасе говорили: «Тише, тише, так нельзя, так нельзя», так как употреблялась ненормативная лексика.
Но тем не менее после репетиций мы всегда были одухотворенными и произносили стихотворные строки Елены Образцовой: «О боже, как ты хороша, / Помолодевшая душа».
Счастье нашей работы потом отразилось на самом спектакле. И может быть, он непривычен для зрителя (сюжетных линий нет, есть три судьбы и три разных характера), даже непонятен, но публика приходила посмотреть на трех любимых, знаменитых, солидного возраста актрис, которые в этой пьесе оказывались озорными талантливыми девчонками в возрасте от семидесяти до девяноста. Публика это чувствовала и с первой же минуты, с каждого выхода каждой героини все время хотела сказать: мы вас любим, какое счастье, что вы на сцене. И мы, актрисы, испытывали наслаждение, эйфорию от того, какой поток любви шел на нас из зрительного зала.
Корреспондент известного московского журнала Анжелика Пахомова, посмотрев наш спектакль, прислала мне отзыв. Небольшой фрагмент из него я приведу здесь: «С первых нот, с первых звуков божественной музыки я почувствовала, что… режиссер проникся, видимо, мироощущением этих актрис, которых на какие велотренажеры ни помещай, а все они – Богини, все не будничны, все переносят нас в мир иллюзий. Итак, первая, появившаяся на сцене Ольга Аросева, конечно, рассмешила, подбодрила, зарядила на добро и жизнь. Второй появилась Вера Васильева… из зала, откуда-то “сверху”, с небес. И я хочу сказать, что этот ее выход, эти две минуты, пока она шла до сцены, оставили самое сильное впечатление от всей роли. Почему?.. Потому что она играла спиной, руками, посадкой головы, походкой, плащом, подолом юбки. Так могут играть только наши мастера старой школы, этого больше уже нет и никогда не будет. Знание это утеряно, забыто… Но вот на сцене появляется Елена Образцова… какое это было счастье для людей увидеть ее, половина зрителей пришла просто на нее посмотреть. И мне понравилось, что не конкуренция была установлена между этими тремя актрисами, а наоборот. Каждая из них встречала другую с улыбкой… Это полноценное появление на сцене трех Примадонн, у каждой из которых свой характер, и каждой из них роль подходит. И спектакль звучит помимо текста, помимо Разума».
И это незабываемое счастье – играть «Реквием» – оборвалось так, как только можно описать в романе, потому что трагичный уход двух замечательных актрис – это не бытовое исчезновение. Будто бы они пропели свою песню и улетели в небо.
И вот так красота события – спектакля – и уход из жизни Оли Аросевой и Елены Образцовой вылились в трагическую, гениально звучащую музыку. «Реквием» обернулся настоящим реквиемом.
Сначала заболела Олечка Аросева. На репетициях я стала замечать, что она просит стул, чтобы сесть и продолжать репетицию. Я была очень удивлена. Репетировала Оля вдохновенно, темпераментно и вдруг иногда начинала заметно уставать. Потом после отпуска она не смогла вернуться к спектаклю, оставалась на даче. Разговаривая по телефону, она успокаивала нас, что все будет хорошо. А когда ей пришлось лечь в больницу, за неделю до смерти она позвонила мне и сказала: «Веруша, мне немного лучше, я попросила привезти мне платье и пальто, надеюсь дня через три приехать на репетицию». Я поверила в это, успокоилась, и вдруг страшное известие – умерла наша Олечка. Наша талантливая, озорная, олицетворяющая всю радость жизни, ушла от нас навсегда.
Москва простилась со своей любимицей, театр осиротел…
Большое горе… Светлая память… Глубочайшая благодарность за ее талант, оптимизм, блистательную индивидуальность актрисы!
А через год мы попытались спасти спектакль и пригласили на Олину роль очень яркую, талантливую актрису Ольгу Волкову. Репетиции проходили трудно, спектакль слишком необычный, в нем нельзя было просто прожить на сцене. Еще что-то другое, мощное, одухотворенное, святое должно быть заложено в душе – восторг, преклонение перед божественной музыкой. Наши героини, как три Богини, несли в зал свое служение музыке. И публика это понимала и благодарила нас цветами и аплодисментами.
Оля Волкова приближалась к своему образу, мы ей помогали, но тяжелейшая болезнь и смерть великой Елены Образцовой оборвали жизнь этого вдохновенного спектакля.
Видя Елену Васильевну на телевидении, на наших встречах, мы продолжали восхищаться и радоваться ее энергии, оптимизму, любви ко всем, ее начинаниям во имя талантливой молодежи. Я имею в виду Благотворительный фонд поддержки музыкального искусства, созданный ею и опекаемый ее верными друзьями и поклонниками. Она была членом жюри конкурса «Большая опера», и я всегда поражалась ее умению говорить правду, даже когда эта правда горькая. Она так уважала личность молодых участников конкурса, что всегда оставляла им надежду. Сейчас, когда прошло уже некоторое время после ее смерти, ее верные друзья, среди которых Наташа Игнатенко, Светлана Плотицына и другие, а также сотрудники Фонда считают делом своей жизни осуществлять замыслы нашей великой Елены Образцовой.
Перед ее отъездом на лечение в Германию на сцене Большого театра состоялся бал в ее честь, в котором участвовали мировые звезды оперной сцены. Елена Васильевна была прекрасна и, несмотря на плохое самочувствие, оставалась богиней. Особенно запали мне в душу сцена и романс графини из «Пиковой дамы» Чайковского. Она пропела его пианиссимо, и было впечатление, что она, как тихий ангел, прощается с нами и улетает в иной мир.
Все любящие ее близкие люди рассказывали, что она, верующая в Бога, ушла из жизни кротко, по-христиански, совершив все, что положено, на земле.
Я благодарю Бога за то, что узнала и почувствовала эту исключительной красоты и духовности женщину, гордость и радость России – Елену Образцову.
Я бережно храню ее стихи, которые говорят о ее душе, о том, как она воспринимала жизнь и старалась передать людям свою веру, любовь и боль.
Меж звезда́ми я лечу, Улыбаюсь, трепещу. Нет земного притяженья. Сердца слышу утишенье. Я была там до утра, Вся сиянием полна, Вся пропитана звезда́ми. Свет какой, смотри, над нами! Слышу, слышу я пожары, Войны, бойни и кошмары, Все беру я в голос свой, И зверей щемящий вой. Все вбираю я в себя, В сердце, полное огня. Голос полнится тоскою, Голос полнится мольбою. Звезд энергию несу. Я на сцену выхожу. Заливаю светом вас — Тысячи счастливых глаз.
«Пиковая дама» в Малом театре
– А если кто для меня непонятен,
так это моя бабушка, графиня Анна Федотовна.
А. Пушкин. «Пиковая дама»
Да, жизнь удивительна. Вот, в восемьдесят с небольшим лет появился «Радамес», который меня осчастливил, и я была безумно рада играть этот спектакль.
А затем произошло еще нечто необычное, вдруг обогатившее меня неожиданными чувствами, неожиданным страхом и, в общем, неожиданным успехом.