— Твою мать, зачем похоронные машины делают такими длинными? Чтобы уложить всю семью?
— В юном возрасте не понять, кто из себя что представляет. Там тоже есть те, кто богаче, — ответил Лао Кай.
Я смотрел в окно вслед машине, и действительно ее помпезный вид не сочетался с убогим похоронным бюро. Правду сказать, это — государственная структура, и похоже, здесь давно не было ремонта. На небольших воротах — видавшая виды массивная вывеска, все иероглифы на которой облупились. На стене еще написан портрет, разноцветный такой, старикан с зачесанными назад волосами и длинной бородой. Я сказал:
— Кто это такой? Выглядит так, словно празднует радостное событие.
Лао Кай, взглянув на него, ответил:
— О, да это же Хо Ши Мин! Это ваше поколение — родившихся после восьмидесятых — его не знает.
Мы пересекли дорогу, по обеим сторонам которой тянулись глухие стены, проблесковый маячок на крыше кадиллака усердно мигал и гудел. Подошла толпа людей, заливавшихся слезами. Шедшая во главе молодая девушка сохраняла присутствие духа. Она держала обеими руками черную урну с прахом и, когда поравнялась со мной, что-то пробормотала себе под нос.
Я спросил переводчика: «Что она сказала?»
Тот ответил: «Не обращай внимания на нее».
Распорядителем церемонии от похоронного агентства был плешивый тип среднего возраста, типичный гуандунец из Фошаня. Увидев нас, он пошел нам навстречу. Лао Кай подмигнул своему помощнику. Он, подойдя к распорядителю, вложил ему в руки конверт и сказал: «Скромное вознаграждение».
Тот засиял от радости и сказал нам:
— Вам сегодня повезло, медиум — этнический китаец. Но когда в него вселится дух, он все же заговорит по-вьетнамски. Самое главное, чтобы было удобно общаться, удобно общаться.
Лао Кай тоже улыбнулся:
— Ничего, мы привезли переводчика.
Зайдя в зал с телом покойного, мы увидели, что родственники уже уселись небольшими группками. В первом ряду сидела молодая женщина в траурном одеянии. Рядом с ней — мальчик, траурный головной убор был ему слишком велик, сполз на глаза, и ребенок захныкал. Женщина поправила ему убор и тихонько шикнула на него. Она подняла голову и увидела, как мы устанавливаем оборудование. Она взглянула на нас искоса своими узкими глазами и что-то сказала на ухо молодому мужчине позади нее. Мужчина — просто демон зла во плоти — поднялся и, поигрывая мускулами, подошел ко мне и что-то злобно сказал.
Переводчик перевел мне:
— Он говорит, что здесь нельзя снимать.
Лао Кай быстро подошел к тому мужчине и теперь уже ему вручил толстый конверт. Тот прикинул, взвесив его в руке, и, ничего не сказав, развернулся и ушел.
Лао Кай глубоко вздохнул:
— К счастью, мы пришли подготовленными.
В этот момент я заметил, как на специальных шестах вынесли тело покойного. Женщина, увидев его, всхлипнула, заплакала, потом ее рыдания перешли в рев. Друзья и близкие долго ее утешали, и наконец она затихла. Я подумал, что, судя по всему, покойный был ее мужем. На жертвенном столике все было расставлено невероятно изящно. Среди других красивых вещей стоял портрет молодого человека, выглядел он очень суровым. Только я подумал, что он, наверное, не своей смертью умер, как переводчик сказал: погиб в ДТП, только два года назад женился.
В этот момент подошел какой-то мужчина в длинном халате. Мне объяснили, что это и есть медиум. Хотя я и настраивался на эту встречу, все же немного удивился. Он выглядел чересчур молодо. Едва за тридцать, юный и звонкий. Квадратные шапочки вообще выглядят комично, но когда он надел такую — словно повязал черную шелковую головную повязку и превратился в героя пекинской оперы в амплуа красивого и праздного юноши. Он высоко поднял драгоценный меч и плавно опустил его на стол.
Помощник рядом сказал:
— О, пришел-то мастер меча Линху Чун[12].
Тот сел, сделал глоток воды, стал распрыскивать воду на желтую бумагу для жертвоприношений и что-то бормотать себе под нос. Делал он это с душевным надрывом, но звучало приятно.
Я спросил переводчика:
— Что он говорит?
Тот прислушивался какое-то время и ответил:
— Я тоже не понимаю, наверное, призывает всех святых помочь ему.
Я взял его крупным планом и вдруг увидел, что его лицо конвульсивно дернулось и он тут же повалился ничком на жертвенный стол. Через некоторое время он поднял голову и, по-прежнему с закрытыми глазами, сел ровно. Женщина, сидевшая впереди, глядела на него в упор и вдруг что-то заголосила.
Переводчик объяснил мне:
— Она выкрикивает имя мужа, его звали Ю Лун.
Медиум начал раскачиваться из стороны в сторону, рот его произносил непонятные слова, казалось, он что-то искал. Переводчик сказал:
— Вселился, спрашивает, где он находится.
Женщина начала всхлипывать.
Внезапно медиум весь задрожал от страха, голос его сорвался и стал звучать нервно. Переводчик сказал:
— Ай-я, меня крутит туда-сюда, мне холодно, я голоден, где это я.
Женщина сказала:
— Муж, ты вернулся? Отчего ты меня покинул? У нас ведь сын, он только-только научился говорить «папа».
Сказав это, она зарыдала, стала спрашивать, хорошо ли ее мужу под землей. Медиум с закрытыми глазами обернулся лицом в ее сторону, но вдруг тоже зарыдал. Не могу не сказать, что, будучи мужчиной, рыдал он так, что это задевало за живое. В его рыданиях звучало столько разных чувств — горечь разлуки, любовь и нежность, и раскаяние.
Женщина, задыхаясь, сказала:
— Выбери имя нашему сыну.
Медиум перестал плакать, взял лист газеты, погладил его рукой, затем обмакнул кисть в тушь и, весь дрожа, нарисовал на газете два красных круга, а затем кинул газету женщине. Родные и близкие бросились поднимать ее, а я, как ни старался, не смог разглядеть, что же он там обвел.
Люди стали шушукаться. Женщина снова зарыдала. Переводчик послушал и сказал:
— Что это за имя — «Шкатулка с двойным дном»? Он, мне кажется, какую-то рекламу обвел.
Женщина внезапно вскочила на ноги и завизжала. Переводчик торопливо перевел:
— Что еще за дела? Ты всю жизнь, до самой могилы, бил баклуши да еще и имя сыну лажовое выбрал!
Я, быстро взглянув на переводчика, сказал:
— Нечего тут интернет-сленг использовать.
— Не перебивай. Я боялся, что ты не поймешь.
Женщина, рыдая, продолжала говорить:
— Бросил меня одну, а сам веселишься. Тебя и при жизни дома целыми днями не было, где-то в карты все играл, играл, играл. Я сына родила, а тебя постоянно не было рядом. Проиграл ты нашу семью подчистую, как мне теперь жить одной? За магазин, который мы открыли, еще год государству кредиты выплачивать. Денег на зарплату сотрудникам нет. Как мне жить дальше одной? Хнык-хнык-хнык…
Медиум не проронил ни слова, выслушивая упреки женщины. Он выглядел абсолютно спокойным, но на экране камеры я заметил, как его лицо постепенно краснело от возмущения. Вдруг он вскинул голову и заговорил.
Все присутствовавшие, только что перебивавшие друг друга, разом утихли. Увидев, что переводчик стоит, разинув рот и вытаращив глаза, я торопливо спросил: «Что он сказал?»
Придя в себя, переводчик приблизился ко мне и сказал:
— Вот так кино! Он только что сказал: «Пока я где-то играл, ты дома хахаля привечала?»
Я тоже оторопел. Это, мать твою, Голливуд или извращенная корейская дорама?
Женщина, остолбенев, взглянула на медиума и начала рыдать. Потом, оценив ситуацию, разразилась бранью. Медиум перестал вещать. Изредка бросал что-то отрывистое, и женщина начинала вопить и ругаться.
Я спросил переводчика:
— Что они говорят? Переведи мне.
У переводчика от удивления уже глаза вылезали из орбит, он сказал:
— Не успеваю переводить, слишком много информации.
Вдруг я заметил, что лицо медиума побагровело, перекосилось и стало свирепым. Хлоп! — он вскочил, с живостью перепрыгнул через жертвенный столик. Потом схватил женщину за шею и сдавил ее.
Все застыли, но никто не пытался ей помочь. Когда она трепыхалась уже из последних сил, медиум выдрал у нее клок волос, в один прыжок подскочил к покойнику, разодрал ему рот и затолкал туда этот клок волос.
Лао Кай, увидев это, сказал: «Беда, он заберет ее с собой», вместе с местным наставником по фэншуй они быстро метнулись к медиуму, навалились на него изо всех сил и выковыряли волосы изо рта покойного. Лао Кай вытащил амулет, пробормотал что-то, потом хлопнул им по лбу медиума и сказал: «Прах к праху, пепел к пеплу. Изыди!»
Медиума забила дрожь, он повалился на пол. Некоторое время спустя он медленно открыл глаза. Лицо его было, как и раньше, умиротворенным, а настроение ничем не замутненным.
Медиум поднялся, подошел было засвидетельствовать свое уважение вдове и родственникам, но женщина, еще не оправившись от испуга, оттолкнула его. Малыш заплакал навзрыд. Остальные тоже отошли было в сторону. Медиум невинным взглядом окинул толпу. Лишь один мужчина средних лет пожал ему руку и сказал что-то вроде «благодарю за хлопоты».
Лао Кай вытер пот со лба, облегченно выдохнул и сказал:
— Не ожидал, что я сюда приехал как скорая помощь. Не зря своим делом занимаюсь.
У меня на языке вертелся вопрос, но я его так и не задал: каким образом вьетнамский дух умершего понял магический речитатив на старом пекинском говоре?
Когда мы собирали вещи, медиум подошел и внимательно посмотрел в мою камеру. Он улыбнулся мне, но улыбка была вымученной.
Вечером мы ужинали в ресторанчике «Little Hanoi». Лао Кай пригласил Лао Цзиня из похоронного бюро и медиума. Медиума звали Ажан, к тому времени он переоделся в простую футболку и джинсы и ничем не отличался от обычных молодых людей. Лао Кай и Лао Цзинь разошлись не на шутку, дым стоял коромыслом, как говорится, выпитым кубкам счет потеряли — просто старые друзья встретились на чужбине. Я же манкировал своими обязанностями и смотрел, как Ажан в сторонке в одиночку молча пьет вино.