ные подменили тело, чтобы шантажировать нас! Ее версию я отверг — может быть, человек в смерти и меняется до неузнаваемости, но все равно есть некие неоспоримые признаки. К примеру, форма ушей, алая родинка на шее, волосы только острижены — раз недавно поступила в армию, и тому подобное. Тем более, кто согласится умереть, чтобы выдать себя за другого? Мы с начальником были оба уверены, что просчет на нашей стороне, это мы перепутали, так сказать, обознались. Но позже, когда врач рассказала нам, как проходил тот осмотр, мы всё поняли.
Она рассказала, что на подобных осмотрах почти никогда не выявляется никаких проблем, на ее практике это вообще единственный случай. Поэтому врач, в целях экономии сил и времени, сначала собирает у девушек медкарты, а потом принимает по одной. Причем вызывают не по имени — медсестра просто запускает одну за другой, и их по очереди осматривают. Если всё в порядке, то и разговаривать с ними нечего, глянула — и сразу отправила, зовите следующую. Одна выходит, другая заходит, этакий конвейер. Если у всех все как положено, а так обычно и бывает, — потом все просто: берешь стопку карт, везде ставишь отметки, галочки, расписываешься — и дело с концом. А вот если не как положено — как у «той» — тогда применяется индивидуальный подход и задаются все положенные вопросы: фамилия, имя, возраст, были ли половые партнеры, травмы. Та девушка на все ответила, в том числе назвала фамилию и возраст. Врач их хорошо запомнила и после окончания осмотра специально нашла ее карточку, все в ней расписала и сообщила в часть. Она отлично помнила, что именно написала: «Со слов пациента, не имела близких отношений и сексуальных контактов, а также травм, однако в ходе осмотра обнаружено, что Q выходит за рамки нормы. Довожу до сведения: вопрос подлежит решению на уровне ответственной организации».
— А вы помните, как она тогда назвалась? — спросил я. — Как же не помнить? Да у меня за всю жизнь первый такой случай, еще бы! Ее звали Го Сяомэй.
— Так же, как и умершую!
Вот и разгадка. Наверняка вышло так: увидев, что врач обнаружил проблему, «она» специально представилась другим именем, а именно — этой умершей девушки. Отсюда в медкарте и вышла путаница. Однако размышлять о наивности одних или лживости других времени не было. Сейчас первоочередная задача — как-то умиротворить этих людей, чья дочь оказалась несправедливо осуждена.
Только как это сделать? Видимо, нужно спросить у них самих, чего они потребуют.
Должен признать: ничего особенного они требовать не стали. Озвучили всего две просьбы, вполне скромные: во-первых, чтобы мы взяли на себя расходы на похороны, а во-вторых — чтобы мы приняли новобранцем сестренку покойной, пусть хоть она вместо сестры удостоится чести служить в армии. Начальник даже не стал связываться с частью, сразу дал согласие под свою ответственность — а что, просьбы-то пустяковые. Я подумал, наверное, у девушки осталось две младших сестры. Кроме той малышки, которую я уже видел, должна быть и еще одна. Однако выяснилось, что та малышка и есть наш будущий новобранец, но ей всего пятнадцать, рановато в армию. Мы пообещали вернуться за ней, когда она достигнет положенного возраста, но родные — ни в какую, наверняка боялись, что позже мы передумаем. На самом деле возраст не такая уж и проблема: отдел народного ополчения может уладить любую формальность, не только с возрастом. Но в этом году уже действительно было никак не взять: подготовка новобранцев завершилась. Мы же не могли специально для нее одной организовать обучение, а без него нельзя распределять в часть. Все-таки у военных свои порядки, свои правила. Даже на то, как ходить и что говорить, да даже как одеяло складывать — на всё свой регламент. Она станет просто посмешищем! В конце концов обе стороны сошлись на том, что сейчас мы выправим все бумаги о приеме девушки в армию, а заберем ее в будущем году. Начальник велел мне задержаться, все оформить: фото, анкету, медосмотр и прочее — чтобы та уже официально заняла место сестры. На такое надо дня два, начальник и врач ждать не стали и сразу уехали.
Перед отъездом начальник велел мне как можно скорее вернуться в часть, потому что, возможно, мне еще придется приехать сюда, но позже. Я понял, что он имел в виду. Хотя десять из восемнадцати девушек, набранных в том году, были не только отсюда, но и из Цзинганшаня, мы оба интуитивно почувствовали, что «наша» — из Ханчжоу. Говорят, мол, лиса близ норы не промышляет — а на самом деле именно там она чаще всего и охотится! «Она» в критическую минуту наверняка припомнила имя землячки — и не просто землячки, а подруги, — потому-то нужное имя сразу и всплыло в ее голове. Другое дело, что «она» и предположить не могла, что все зайдет настолько далеко, что свершится столь тяжкий грех. Говоря словами того военного врача, «да ее расстрелять надо за такое!» По сути, «она» совершила самое настоящее убийство, хоть и не своими руками. Поэтому просто отослать ее на родину — нет уж, так легко не отделается! Несмотря на эти соображения, фраза врача резанула меня по сердцу. Честно признаться, никогда не любил эту заносчивую жену начальника, а теперь — и просто возненавидел! «Погоди! — подумал я, — вот начнут разбираться, кто виноват, и тебя не забудут! Не выйдешь сухой из воды!»
На самом деле, конвейер, который она устроила, — обычная практика в больницах, особенно когда делают рентген или ЭКГ. Но, насколько мне известно, после приема врач всегда отдает медкарту лично в руки пациенту. Пусть даже «она» выдала себя за другую — разве вторая девушка не заметит, что ей дали чужую карту? Тут может быть только одно объяснение — врач не раздавала карты лично, а поручила это медсестре. Медсестра же, в свою очередь, была не в курсе ситуации и просто выдавала их поименно, так и не поняв, что произошла ошибка. Вообще говоря, медкарты с подобным заключением нужно непременно вручать лично, а перепоручить кому-то — значит снять с себя ответственность. За такое ведь тоже ответственность полагается! Но потом я понял, что этот осмотр — ввиду его щекотливости — всегда оставляют напоследок. После гинеколога медосмотр, можно сказать, автоматически завершен, поэтому не нужно отдавать медкарты на руки — их сразу передают руководству больницы. Получается, и врач не виноват. Как-то так выходит, что никто не виноват. Тут я почувствовал жуткую усталость, на сердце легла неизъяснимая тяжесть. Поэтому я и решил прийти на похороны. Мне хотелось приписать себе чуть больше ответственности за случившееся — может, это послужит усопшей и ее семье хоть и небольшим, но утешением. Однако после я сильно пожалел, что пошел: тело просто кое-как зарыли в землю, как будто таясь, безо всякой церемонии, присутствовали только родные. Ну и я пришел — и явно был лишним. Вроде хотел как лучше, а вышло наоборот: всем стало неловко.
Оформив все бумаги о приеме сестры умершей в армию, я спешно покинул Фуян — практически сбежал. Конечно, ни о какой поездке на реку Фучуньцзян и речи быть не могло. Да окажись я вновь в этих краях, ни за что бы не поехал, несмотря на дивные виды. Как говорится, не судьба. О Фуяне у меня на всю жизнь остались горькие воспоминания — и не было места для других чувств, а уж тем более мысли о путешествиях. В обратный путь я ехал на поезде и постоянно видел в окне вагона лицо умершей. Мне все казалось, будто я еду не обратно, а вновь — туда. Мы сидели с ней друг напротив друга, и я избегал смотреть ей в глаза, зато видел отражение ее лица в оконном стекле. Мы оба практически не разговаривали — она буквально съежилась на сиденье и лишь украдкой поглядывала на меня. Казалось, она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни слова. Хотя нет, один раз она все-таки заговорила: «Умоляю, скажите, чем я провинилась?» И знаете, вроде нет такого правила, что об этом запрещено сообщать, да и она рано или поздно все равно узнала бы, но я даже не задумался, просто отрезал официальным тоном: «На месте проинформируют». Я имел в виду, что этим займется отдел народного ополчения. А ведь на самом деле это совсем другое: если бы я ей заранее объяснил, в чем проблема, она могла бы оправдаться, а в отделе что она скажет? Там реакция была бы точь-в-точь как у ее отца — любые оправдания только разозлили бы. Выходит, та моя дежурная фраза сделала ее беззащитной. Всю дорогу обратно я думал: скажи я ей тогда, в чем дело, сложилось бы все иначе?..
Я размышлял об этом так долго, что устал. Когда же вспомнил, что в части меня ждет девушка, а мне, формальности ради, придется снова мотаться в этот Фуян, то почувствовал себя окончательно вымотанным. Да и теперь, припоминая тот случай, я ощущаю ужасную слабость.
Перевод Марии Семенюк
Цай ДунБонхёффер[25] спрыгнул с пятого этажа
К операции «Хайдеггер» все было готово уже полгода, но в последний момент она всегда отменялась. Чжоу Сугэ смотрела за оконное стекло — стоял ясный день, с безоблачного неба могучим потоком лились солнечные лучи. Балкон, клумбы, бассейн белым блеском резали глаза так, что закружилась голова и пришлось отвернуться. Комнату словно застелил туман.
Домработнице оставалось помыть лишь кухню. Дождавшись, когда та стала развешивать тряпку и снимать фартук, Чжоу Сугэ наконец решилась с ней поговорить.
Она повела домработницу в спальню и спросила:
— Скажите, вы могли бы задержаться еще на два часа?
Та настороженно поджала губы:
— Так я же все сделала, даже швы между плиткой и те зубной щеткой прочистила.
— Будете не работать, а просто смотреть телевизор.
Заметив, что собеседница колеблется, хозяйка добавила:
— За эти два часа тоже пойдет оплата.
Домработница кивнула в сторону двери, мол, а он как?
— Он со мной не пойдет, будете вместе смотреть телевизор.
— Так вам нужно уйти по важному делу?
Чжоу Сугэ утвердительно кивнула:
— Да, нужно срочно сделать кое-что.
Она вышла из квартиры, подошла к лифту и уставилась на табло — лифт замер на семнадцатом, затем тронулся и начал останавливаться на каждом этаже. Чжоу Сугэ не стала ждать, развернулась и пошла вниз пешком. Торопливым шагом она вышла из жилого комплекса, пересекла зебру и очутилась в парке, где села на свободную скамью.