— При чем тут? — сказал я. — Она хороший человек. Очень умная к тому же.
— Это хорошо, — сказал он. — Тогда крепко, по-дружески, пожми ее благородную руку.
И он ушел в свой кабинет.
Собственно, больше никаких разговоров на эти темы у нас не было. Ну разве что иногда спрашивал: а ты в такую-то не влюбился?
Ах да! Однажды на дачной аллее он увидел меня с Лялькой, юной падчерицей знаменитого кинодокументалиста Романа Кармена — того, который снимал гражданскую войну в Испании в 1935 году. Лялька была безумно хороша. Потом, когда Роман Кармен умер, ее мать вышла замуж за Василия Аксенова, уже тогда известного писателя. Ребята стали называть Ляльку «дважды падчерица Советского Союза».
Мы с Лялькой шли, взявшись за руки и время от времени целуясь. Вечером папа сказал мне одобрительно и даже несколько церемонно: «Благословляю ваш маленький роман».
Роман действительно оказался очень маленьким: месяц примерно.
***
Но вернемся в нашу машину, которая стояла у книжного магазина на улице Горького, рядом с памятником основателю Москвы князю Юрию Долгорукому.
Итак, во-первых, мне стало стыдно, что папа начал со мной этот стыдный разговор.
Но, во-вторых, мне стало еще стыднее, потому что у меня не было любимой женщины, а мне уже было шестнадцать, и я подумал, что у папы в этом возрасте конечно же была любимая женщина, любовница, баба или как там еще сказать — а я опозорился перед родным отцом.
— Ну, — сказал он. — Есть у тебя любимая женщина? — он повторил эти слова с напором и выражением, обкатал их голосом: «лю-бии-мая же-енщина» — наверное, чтоб я понял, что он в виду имеет. Чтоб не спросить то же самое попросту и грубо.
Но я все уже понял секунду назад.
— Нет, — сказал я.
— Угу (или «ммм», или «ааа…»), — сказал он, рукою взявшись за рычаг переключения передач — на «Волге-21» он был на рулевой колонке, потянув его на себя и вниз, включая первую передачу и тихонько трогаясь с места. — Ну, понятно…
Мы поехали дальше, к Пушкинской, потом к Маяковке, повернули налево на Садовое, к дому, и я думал, что вот, оказывается, как все просто. Будет у меня женщина («девушка», любовница, баба и т. п.) — и все будет хорошо…
Самое смешное, что поначалу именно так и было — первые полгода, наверное. Потом счастье возмужания ушло.
***
Тем более что на меня стал наступать мой двойник.
«Денискины рассказы» набирали популярность год от года. К концу семидесятых подросли и повзрослели те, кого назвали Денисом в честь героя книжки. А когда я был маленьким, это имя воспринималось как нарочито простонародное. Учителя и соседи меня иногда называли Максимом, Кузьмой и даже Герасимом: что-то совсем деревенское.
Но вот все изменилось. Многие родители называли своих сыновей Денисами — да, да, в честь героя «Денискиных рассказов». То есть почти в честь меня. Почти — потому что на самом деле не в честь меня, конечно, а в честь мальчика из знаменитой книжки.
— Девочки! Минуточку! А вы знаете, кто это? — восклицал мой университетский приятель Саша Алексеев, когда мы июньскими ночами шатались по бульварам и, завидев компанию девиц на скамейке, тут же подруливали к ним. — Это же тот самый Дениска! Из рассказов! Денис Драгунский, Денис Викторович, он может паспорт показать. Вы читали «Денискины рассказы» Виктора Драгунского?
Когда читали — мне было обидно.
Когда не читали — тоже.
Я ощущал свою вторичность. А если первичность, то никому не нужную. Я не сердился на папу. Но не могу сказать, что был рад и счастлив. Понимание того, сколь уникален и прекрасен этот опыт, пришло гораздо позже. Почти что, можно сказать, в старости.
***
Папа вроде бы не очень огорчился, когда стало ясно, что художника из меня не выйдет. Даже наоборот, он говорил что-то вроде «ну хватит, не старайся, не выжимай из себя!». Но картинки мои любил и не велел мне снимать их со стен. А когда я однажды подарил одну своей знакомой девушке, он страшно на меня обиделся. Я, кстати, это предусмотрел (или мама посоветовала?) — изготовил копию и повесил на нужное место. Но, очевидно, талант меня на полном серьезе покинул, потому что копия вышла очень так себе, и папа это сразу же увидел, и возмутился: «Ты забрал мою картину?» «Это моя картина!» — сказал я. «Но ты же ее на стену повесил, вот здесь, в этой комнате! Разговаривать с тобой не хочу», — махнул рукой и отвернулся. Я подошел и погладил его по плечу. Он отбросил мою руку. Я вышел.
Конечно, мы через час помирились. За обедом.
Но мне долго было не по себе. Я раскаивался, что отнял у него (проще сказать — украл, стащил, спер) маленький кусочек моего детства, которое ему было очень дорого.
Но мне это чудесное детство обошлось еще дороже.
Когда мне было двадцать, а особенно тридцать и даже сорок лет — я иногда с ужасом думал, что отец меня просто убил.
Отнял возможность вырасти, стать взрослым человеком. Мне казалось, что отец своими знаменитыми рассказами про мальчика Дениску навечно оставил меня ребенком, веселым и милым проказником шести, семи, но не более двенадцати лет. Что я превратился в мертвую драгоценность вроде жука в янтаре. Он там сидит уже много веков, его можно рассматривать, любоваться им — он прекрасен, но у него только один недостаток — он мертвый.
***
Каждый человек виноват в чьей-то смерти.
Да, я огорчал своих родителей. Очень огорчал. Сейчас я опять вспоминаю, что в день смерти отца я очень сильно с ним поссорился, просто до крика. Я помню его растерянное лицо, когда я на него орал. Я очень хорошо помню этот испуганный слабый взгляд. А потом я хлопнул дверью и ушел. А у него случился инфаркт. И что же получается: я виноват в смерти отца?
Дело не в том, что ты кого-то убил или в чьей-то смерти виноват. В этом действительно невозможно разобраться. Правда. Вина не в этом. Вина в том, что кому-то желаешь смерти или радуешься, что вот, мол, умер, и легче стало жить.
Да, и в этом я виноват. И в этом тоже.
Отец уже давно болел, у него уже не первый такой приступ был. Но вот он умер. И я, когда возвращался на машине в Москву, думал о том, что у меня, да у всей нашей семьи, а у меня в первую голову — потому что человек всегда о себе думает в первую голову, у меня начнется совсем другая жизнь. И вот что самое подлое, из-за чего у нас ссора была, из-за чего я так на него орал — но и он на меня тоже, конечно.
Из-за моей молодой жены.
Я месяца за два до его смерти женился на женщине, которую я обожал, готов был ползком за ней на край света. Если бы она сказала мне: «Укради, родину предай, родителей брось, человека убей» — сделал бы. Я любил ее безоглядно и покорно, а она меня мучила и издевалась надо мной. Во всю мощь своего сильного и тяжелого характера мучила, а я только слезы глотал и прощения просил.
Может, конечно, тут я сам тоже был виноват. Может, ей другая любовь нужна была. Без вот этой покорности, без вот этого желания сделать все, что она прикажет, без бесконечных прощений всем ее выходкам и жестокостям, и неблагодарностям, и несправедливостям, и просто злобному настроению минуты. Может, ей нужен был «настоящий мужчина» — но я никогда не был «настоящим мужчиной». Я обожал женщин, и преклонялся перед ними, и хотел служить им и получать в ответ такую же нежную преданную любовь. А не так, чтоб я ей пинок по жопе и матюгами, а она мне щец и в койку.
Но это другая, совсем другая история. И вообще, каждый виноват во всем.
Так вот, мы с отцом поссорились из-за нее. Он опять принялся меня утешать, говорить, что у меня в жизни все наладится, чтоб я не вешал нос. А я огрызнулся и сказал, что у меня все прекрасно, на пять с плюсом. А он возразил, и слово за слово, и в который раз спросил меня — зачем я на такой негодяйке женился? А я принялся ее защищать, причем как положено «настоящему мужчине». Не доводами разума, а криками «Не смей! Не трогай! А еще раз про нее такое скажешь, не посмотрю, что отец!» — и топал ногами, и стучал кулаком по столу.
И вот тогда, едучи в такси на встречу с мертвым отцом, я думал, что ночью позвоню ей — мы были в вечной ссоре с первых недель после свадьбы и жили на разных квартирах, встречаясь изредка, — позвоню ей и скажу: «Только что папа умер!», и она приедет ко мне, обнимет, поцелует, пожалеет, приласкает, и все у нас будет хорошо. Получается, что я радовался смерти отца, да? Получается, что смерть отца была для меня всего лишь маленьким инструментом, всего лишь поводом для того, чтобы меня поцеловали и приласкали?
***
Мой отец — хоть и болел перед смертью долго — умер от инфаркта в одночасье, даже в одну минуту. Инфаркт — это не рак, не чахотка, не та болезнь, от которой умирают постепенно и неуклонно, слабея и расставаясь с жизнью день за днем. Инфаркт — это сосудистая катастрофа, и часто она происходит от внезапного стресса. И вот я месяцами, а потом годами прокручивал в уме последний день жизни моего отца и наш с ним тяжелый разговор — даже, можно сказать, ссору — после которой я уехал на дачу, громко хлопнув дверью, а он умер буквально через час после этого.
Но уже тогда, уже по дороге с дачи обратно в Москву, я вспомнил этот наш трехчасовой давности скандал и начал думать, какой тут мой, так сказать, личный вклад. Я долго думал и переживал все это, пока не понял вот такие три вещи.
Первое. Мой отец был очень тяжело болен и все равно бы умер довольно скоро. Через год, два, самое большее через три — так сказали врачи по результатам вскрытия.
Второе. Он умер не мучаясь, и тут Бог, можно сказать, его пожалел. Тогда как при иной последовательности событий у него бы могли отняться ноги, начаться почечная недостаточность, проблемы с сосудами головного мозга, инсульты и так далее — и его умирание было бы мучительно, тяжело, тоскливо.
Третье. Но инфаркт у него случился все-таки — да, увы, горе мне — после нашего кошмарного скандала.
Я снова и снова вспоминал все мельчайшие подробности нашего разговора, в котором я был отчаянно зол и даже оскорбил его. Мне стало понятно, почему я был так жесток, — в этом, можно сказать, виноват не я и не отец, а виновато «третье лицо» — моя тогдашняя жена. Крича на отца и обижая его, оскорбляя его, даже угрожая ему — на самом деле срывал на нем злобу на нее. Но кому интересно это чертово «самое дело»? Есть факт: пожилой, тяжело больной отец, нечто сказавший своему молодому здоровому (мне был двадцать один год!) сыну. Возможно даже, что-то для него (для сына, то есть для меня) неприятное и обидное — но сын, ослепленный своими комплексами дурак, накинулся на отца с оскорблениями. Возможно,