Он принял душ, оделся, посмотрелся в зеркало, увидел свое слегка искаженное отражение, отметил, что щетина вроде бы стала длиннее. Утром, когда были в Храме Западного Неба, мама сделала ему выговор, и, похоже, ее больше волновала не его небритость, а выброшенные на ветер деньги, мол, заплатил за новую бритву шестьсот восемьдесят юаней, должен каждый день пользоваться, чтобы затраты окупить. Но разве борода и усы не посевы, выросшие на теле, почему их обязательно нужно сбривать, почему не считать их частью человеческого естества? Вот он не хочет бриться и не бреется, и что? Кто-нибудь обратил на его щетину внимание? Включая его сослуживцев и начальника. Положа руку на сердце, он и сам никогда их внимательно не рассматривал. Так что все справедливо.
Когда Фу Ма в лобби отеля оплачивал номер, он заметил, что девушка-администратор чем-то расстроена, должно быть, проблемы личного характера, а еще ему показалось, что ее глаза полны сочувствия. Ерунда, померещилось, хотя возможно, это не она, а он смотрит на себя ее глазами? Фу Ма занервничал, бесцеремонно посмотрел ей прямо в глаза, смутившись, она опустила голову. Фу Ма огляделся по сторонам, увидел табличку «Не курить», обрадованно достал сигарету, закурил, немного полегчало.
И в этот момент Фу Ма внезапно поймал себя на мысли, что думает о деде. Это был самый неподходящий момент за целый день, который уже заканчивался, момент никакой, как говорится, плюнуть и растереть: когда сложенными в щепоть пальцами он брал мятую мелочь, выданную на сдачу, именно в этот момент он вспомнил покойного деда.
В былые времена каждые выходные рано утром — так же рано, как сегодня, когда ходили в Храм Западного Неба, — дед вместе с десятилетним Фу Ма отправлялся в обсерваторию на горе Цзыцзиньшань — горе Пурпурного золота. Они начинали восхождение в парке Белой лошади, поначалу дорога была ровной и пологой, постепенно становилась извилистей и круче. Периодически с ними равнялась какая-нибудь группа энергично дышащих любителей пеших походов, иногда в сопровождении маленькой белой собачки или большого рыжего пса, некоторые путники брали с собой карманные радиоприемники, и всю дорогу их воодушевляли бодрые старые песни. По правой стороне шли те, кто поднимался в гору, — лица напряженные, сосредоточенные, устремленные к общей цели; по левой стороне шли те, кто спускался с горы, — лица расслабленные, спокойные, довольные своим достижением; две стороны горной дороги взаимно дополняли друг друга, словно образуя автономную, снабженную всем необходимым, движущуюся по кругу систему, и весь горный путь был наполнен сладким чувством свободы от окружающего мира… В беседке, открытой горным ветрам, дед останавливался перевести дух, доставал мятую мелкую денежку, покупал Фу Ма огурцы и чайные яйца[44]. После короткого привала дед брал внука за руку и они снова вливались в людской поток, уставшие, но упорные, медленно поднимались вверх к обсерватории — на самую вершину горы, поросшую густым зеленым лесом.
Фу Ма почувствовал легкую дрожь в ногах — утраченное чувство счастья, в которое боишься поверить, но которое реально существовало, шлепнуло его по икрам.
Фу Ма и девушка-администратор напоследок еще раз обменялись взглядами, он смутился, почувствовав, что в его глазах стоят слезы, а еще обратил внимание на то, что лицо у нее совершенно спокойное и в глазах нет ни тени удивления.
***
Через двадцать пять минут он уже стоял у подножия горы Цзыцзиньшань, заняв исходную позицию в парке Белой лошади, в глаза бросились очевидные перемены, но не настолько кардинальные, чтобы не оставалось места для ностальгических воспоминаний. К его удивлению, на горной тропе оказалось не так уж мало людей, они шли парами или по трое, время от времени переговаривались, смеялись, обычная сценка повседневной жизни. Надо же, оказывается, куча народа ночью поднимается на гору Цзыцзиньшань. Лиц в темноте не разобрать, только темные силуэты, но люди определенно другие, не те, которых он встречал здесь в детстве.
Ночная мгла стала плотной, как толстый, тяжелый ватный халат, поколебавшись несколько минут, Фу Ма все-таки пополнил ряды шагающих в темноте на вершину горы. Фонарей не было, но неподалеку проходила асфальтированная дорога и свет автомобильных фар регулярно падал на горную тропу, пересекая темные силуэты деревьев и рождая иллюзию движущейся решетки из света и тени, отчего в какой-то момент Фу Ма стало казаться, что и он, и все его незнакомые попутчики с трудом и в полном неведении бредут по дороге в какой-то абстрактной тюрьме. Вот уж воистину прекрасная, достойная сочувствия картина.
Он попытался вновь пробудить в себе воспоминание о деде, но обнаружил, что его мозг остается совершенно равнодушным к каким-либо чувствам, та эмоция из невинного детства вспыхнула как молния и столь же неумолимо мгновенно исчезла. Ну и ладно, все эти нежные и теплые чувства дерьма собачьего не стоят, не зря он никогда их в грош не ставил, так даже лучше — никаких посторонних мыслей и чувств, сконцентрироваться на подъеме и двигаться вперед.
…Он добрался до середины горы, с этой высоты уже была частично видна панорама ночного города. Разноцветные огни подсветки зданий, тянущийся светящейся вереницей поток машин — пейзаж типичный и предсказуемый, как заурядный снимок фотографа-любителя. Фу Ма крепко зажмурился, потом открыл глаза и посмотрел так далеко вдаль, насколько только мог, и на пределе своих зрительных возможностей увидел рваную, пеструю темноту: горы, воды, поля, растения, насекомые, кладбища, дороги, окна и лица, то, что осталось в прошлом, и то, что должно появиться в будущем, — все оказались в ее объятиях, все растворились в ней.
Фу Ма еще несколько минут продолжал идти, не поворачивая головы, вперед, его шаги замедлились, ему почудилось, что по телу струится мелкий дождь, а его голова опутана паутиной, он не понимал, откуда она взялась, безуспешно пытался смахнуть ее рукой. Он остановился, чувствуя, что желание подниматься на вершину горы испарилось.
Да сколько ж можно, бесит просто! Фу Ма даже себе не мог объяснить, почему любое дело раньше или позже всегда сводится к одному — ему становится тоскливо, и эта тоска огромная, как небо, могучая, как корни векового дерева, и нет никакой возможности ей сопротивляться. Если дух покойного деда вправду может спасти, или защитить, или что-то в этом роде, то может ли он помочь ему не пребывать в такой тоске, помочь ему стать таким же, как другие, хотя бы выглядеть полным энергии?!
Фу Ма порылся в карманах — сигареты закончились. Был только мобильник, он достал его, неохотно, немного брезгливо открыл приложение «таймер-секундомер», нажал на «старт», развернулся на 180 градусов и начал спускаться к подножию горы, шагая вниз против движения людского потока, наперекор потоку всех этих поднимающихся и спускающихся в полумраке силуэтов. Он положил мобильник в задний карман брюк, и каждую секунду его ягодицы ощущали похожий на муравьиный укус ускользающего времени.
Перевод Нины Демидо
Дмитрий ГлуховскийСера
— Лейтенант Скаредова Валентина Сергеевна. Так, я записываю, учтите. На телефон, вот. Мне дали ваше дело. Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Значит… Это я для записи… Дело по поводу вашего мужа, Петренко Максима Александровича, 1973 года рождения. С которым вы проживали зарегистрированным браком по адресу Ленинградская улица, дом 21, квартира 5, восьмой микрорайон Центрального района, город Норильск.
— Проживали.
— Двадцать шестого декабря две тысячи восемнадцатого года Петренко Максим Александрович, будучи сотрудник Медного завода, в должности мастер наладки оборудования сернокислотного цеха, на работу в положенное время не явился. При звонке вам из управления ООО «Норникель» сотрудника службы кадров вы сообщили, что ваш муж Петренко Максим Александрович недомогает дома, конкретно — отравление. Верно?
— Да.
— На следующий день Петренко Максим Александрович на службу не вышел повторно, чем вызвал новый звонок из управления, на который опять было отвечено вами. Вами было заявлено, что Максим Александрович продолжает находиться на больничном по причине отравления или инфекции. Это же повторилось в среду. Я правильно излагаю?
— Все правильно.
— Потом вы по своей инициативе связались со службой кадров Медного завода, сообщив, что Максим Александрович продолжит отсутствие на рабочем месте вплоть до новогодних праздников. После чего отгулы в связи с Новым годом.
— Да.
— Седьмого января муниципальная бригада по уборке мусора, а именно Ковальчук Д. К. сообщил в Первый отдел полиции ОВД города Норильск об обнаружении на вверенной территории пакета пластикового от магазина «Магнит» с головой мужчины среднего возраста.
— Об обнаружении.
— Что?
— Об обнаружении, а не об обнаружении.
— В протоколе это без разницы. Там буквы.
— Ну я это так, для вас.
— У нас «обнаружение» говорят все. Я раньше тоже говорила «обнаружение», до учебки, но потом привыкла.
— Извините.
— Пожалуйста. С головой мужчины среднего возраста, в которой был опознан ваш муж Петренко Максим Александрович.
— Это у вас, наверное, профессиональный сленг.
— Что?
— «Обнаружение». У нас вот говорят тут «рудники» вместо «рудники», например. В единственном числе — «рудник». (Кашляет.) Устала бороться.
— Вас это сейчас больше всего беспокоит?
— Нет. Я просто так сказала, к слову пришлось. Извините. Вы продолжайте.
— Сейчас. Так, вы меня сбили. А, вот. В которой был опознан ваш муж Петренко…
— Да. Вот тут.
— Опознание было произведено сотрудником службы кадров ООО… Так. По прошествии… По происшествии… Через примерно две недели. Все это время вы говорили по месту работы супруга о его недомогании.
— Правильно.
— Когда по месту жительства Петренко М. А. прибыла оперативная группа, вы сообщили им, что Максим Александрович находится на службе.