ли две кости и изготовили из них два острых прозрачных меча в дар Се-вану. Поговаривали, что эти мечи из кости могли потягаться с мечами из лучшей стали.
И только с пузырем яда маншэна господин не знал, что делать, ведь то был особый яд, очень сильный. Он строго наказал ни в коем случае не протыкать пузырь, а целиком доставить его домой и закопать в землю. Молодой господин снял со змея кожу и сделал ковер, такой длинный, что можно было постелить его от ворот до самого центрального павильона, да еще бы осталось. И сейчас еще люди говорят: мол, ходили по этому самому ковру из змеиной кожи — идешь и мурашки бегут.
Огонек на столе дрогнул, и Сюэ Бэйкэ словно очнулся.
— Господин Ху — это имя я и сам слышал когда-то, а еще слышал, что добрая половина этих историй — все выдумки его потомков, то ли двадцать, то ли тридцать лет назад уехал он из Байшуя, не поймешь, все твердят свое, а правды нет, — заговорил Сюэ Бэйкэ, но его взгляд был будто устремлен куда-то. Немудреный рассказ старика о далеких чуждых землях был полон таких реалистичных подробностей, что невольно задумаешься. Таинственные чары крылись в этом монотонном голосе.
— Правда то иль нет, нам уже знать не дано, — улыбнулся старик, — может, это всего лишь легенда, но настоящее чудо господина Ху — еще не то, как он змея маншэна ловил, а как на ветер охотился…
Тут раздался стук в дверь и негромкий голос слуги господина:
— Хозяин, дождь прекратился. В путь?
Сюэ Бэйкэ замешкал:
— Нет, ждите снаружи… Как вы сказали, на ветер охотился?
Старик снова улыбнулся:
— Да-да, на ветер. Точнее, на духа ветра, птицу Дафэн…
Во всех землях знают, что такое птица Дафэн, но никто не слыхал, чтоб она показывалась людям. У всех народов бытовали предания о людях, которые видели, как она пролетает посреди бескрайнего ясного неба и заслоняет собой все вокруг. Пролетая мимо, она уносила с собой ветер, а крыльями своими могла заслонить солнце. Ходила даже такая легенда, мол, ночь и день существуют лишь потому, что по небу летает Королевский Дафэн — птица такая громадная, что могла бы накрыть крыльями всю Новоландию, — летает она высоко-высоко, и когда ей становится холодно, то летит она к солнышку погреться и закрывает его своим огромным телом — и тогда наступает ночь. Вдоволь согревшись, Дафэн улетает, и тогда вновь наступает день.
Также в преданиях говорилось, что Дафэн питается крупной морской рыбой и морскими змеями — как раз маншэнами, одного из которых поймал господин Ху, — поэтому он не может жить близко к берегу, мелкими рыбешками и креветками не наешься. Яйца их огромны и крепки, плавают в океане, словно острова, а птенцы из них вылупляются только спустя двенадцать лет. К этому времени вся скорлупа уже покрывается водорослями и моллюсками, точь-в-точь плавучий остров. Говорят, мол, бывало, что кто-то потерпит кораблекрушение да и останется ждать подмоги на острове, а остров — раз! — и как расколется, а оттуда — огромный птенец, острым клювом разобьет скорлупу, твердую, точно камень, потом как взмахнет крыльями и унесется ввысь. Остров-то, глянь, не остров, а яйцо Дафэна.
Конечно, правда это иль нет, никому не ведомо, точно как и про драконов: легенд без счету, а своими глазами никто не видал. Может, это все только фантазии, а может, и правда была эта волшебная птица, но давно исчезла, а кто знает — может, и ныне есть, но прячется, живет подальше от людей. В сказаниях всех народов Дафэн — птица благородная, хоть и непредсказуемая. Давным-давно жил был один император из клана Крылатых по имени Бай Фэнсян, то есть «порыв ветра», который очень хотел сделать страну процветающей, раз взмахнув крыльями, сразу вознестись к самому небу, — а потом вдруг оставил трон и стал странствующим поэтом. Императорские воины объездили всю Новоландию, но так и не смогли отыскать своего правителя — вот он был непредсказуемый, подобно Дафэну.
Эти истории и к нашему господину Ху имеют отношение, а точнее, к его последней поездке за пределы Ваньчжоу. Тогда ему было всего тридцать четыре года. А поводом к поездке, как ни странно, явилось птичье перо.
С тех пор как господин изловил морского змея маншэна, со всего Ваньчжоу стали стекаться люди и дарить ему всякие диковины. Добрая половина из них были ничего не стоящие безделушки, но попадались и действительно ценные вещицы — к примеру, ушные кости желтой рыбы, величиной с целый мельничный жернов, оставалось только догадываться, какой большой тогда была сама рыба. Но самым редким и удивительным подарком оказалось перо Дафэна.
Как-то раз постучал в двери господина юноша с небольшим тюком за спиной и молвил, что принес один диковинный предмет, который в его роду передавали от отца к сыну больше десяти поколений, и хочет просить господина помочь определить его ценность. Когда господин спросил, что это за предмет, юноша смутился, долго колебался и наконец ответил, что принес птичье перо. Приближенные Гунцзы Ху в недоумении уставились на юношу, а затем разразились громким хохотом. Но господин велел всем угомониться, а после мягко и любезно попросил юношу достать перо и показать ему. Юноша развернул ткань — и никто не поверил своим глазам: там было не простое птичье перо, а серый шелк с зеленым отливом, обмотанный вокруг деревянной палки обхватом в два чи. Юноша, не проронив ни слова, развернул «шелковый» свиток, серо-зеленое полотно, тонкое и прочное, излучало такое чистое свечение, какого люди в жизни не видывали. Стоило к нему прикоснуться, как пальцы ощущали даже не шелк, а что-то невероятное тонкое, гладкое, точно перо птицы. Мудрые советники замерли в изумлении, даже такие ученые эрудиты не знали, что в мире бывают подобные диковины. Большое хвостовое перо с крыла ястреба длиной не больше мизинца, а кому же тогда принадлежит это? Перо, что принес юноша, было на пять чжанов в длину, да еще и взято было явно с середины крыла, длинное и плоское, словно кинжал.
Долгое молчание нарушил один мудрец:
— Это же… это же птица Дафэн! Есть на свете птица, что зовется Дафэном, крыло у нее с целое небо… — это перо Дафэна! Точно, точно, его!
Новость как раскат грома прокатилась по всему двору господина, все приближенные сбежались поглядеть. Одни твердили, что это подделка, другие — что перо и вправду принадлежит Дафэну, и сошлись обе стороны в горячем споре. Молодой господин не стал их разнимать, каждый старался показать себя с лучшей стороны, отстаивая свою ученость: в итоге эти благочестивые мужи схлестнулись в отчаянной драке прямо посреди главной залы, нанося друг другу увечья, — никто цел не остался. Чего не скажешь о пере — как его ни испытывали, саблями ли рубили или мечами, все ему было нипочем. Кто-то даже выдрал тоненький волосок и подвесил на него железный молот весом в сто цзиней[50]: волосок натянулся, но выдержал.
В конце концов господин все же прервал драку и велел юноше рассказать, откуда взялось перо. На что тот молвил, что легенды предков уже почти утеряны, но кажется, кто-то из прадедов его был рыбаком, и как-то раз вышел он в море ловить рыбу, как вдруг видит, идет на него волна, а на гребне несет тело огромной птицы, с виду необычной, да сгнившей уж наполовину — вонь стоит, не описать. У него волосы дыбом, поклонился волшебной птице да и бросился прочь, только перышко прихватил с крыла, чтобы хранить как сокровище и передавать потомкам.
— Если десять поколений назад твои предки видели мертвого Дафэна, то значит, две или три сотни лет назад еще жили такие птицы в мире, — ответил господин и надолго замолчал, погрузившись в раздумья, — а значит, может, живут и поныне!
Слова его как обухом по голове всех ударили, у придворных забурила в жилах кровь. Всем было ясно и без намеков, что эти слова означали — что в голове у господина уже родился план поохотиться на Дафэна. Бросив споры, настоящее перо или нет, мудрецы тут же наперебой стали давать советы, как лучше его изловить, — каждый в меру своих обширных знаний. Ясно было одно: если есть в мире человек, которого может бояться птица Дафэн, то это не кто иной, как молодой господин Ху.
Разгорелись жаркие споры, и тут из толпы вышел старик.
— Господин, не слушайте их! — твердо сказал старик. — С давних времен пытались изловить Дафэна, но живым никто не вернулся!
Мудрецы пришли в ярость. Как снести такое оскорбление? К тому же этот старик по фамилии Шан вовсе не был мудрецом, а был обычным прихлебателем, кормившим попугаев при дворе господина.
Этот Шан действительно состоял у Гунцзы Ху на службе. Раньше старик был простым бродягой из Байшуя. Завидев богача, кидавшего беднякам рис, тут же бросался туда в надежде урвать и себе немного, а если не удавалось ничего раздобыть, собирал в лесу за городской стеной травы, коренья, да что найдется съедобного. Был у него при себе красивый попугай, отличавший его от других бедняков, и похоже, ценил он птицу дороже жизни — если и находил старик чего вкусненького, то сперва непременно кормил попугая. Как-то раз в суровые морозы отправился господин Ху кормить нищих и увидел, как они, голодные, пытаются оттолкнуть Шана и вырвать из рук у него пампушку с мясом. Старика оттеснили, а в руках у него остались лишь крохи — но он все равно нашел укромное местечко, где смог укрыться от ветра, и аккуратно скормил крошки попугаю. И так он глядел на него заботливо, точно и впрямь ценил попугая дороже жизни.
— Что умеешь? — спросил господин, приблизившись к старику.
— Умею смотреть за попугаями… — после долгих раздумий ответил тот.
— Тоже искусство! Пойдешь ко мне на службу?
Господина, конечно, отговаривали, мол, не следует собирать у себя таких шалопаев, хлопот не оберешься, да тащат все, что плохо лежит.
— Тот, кто себя не жалеет ради своего попугая, достоин зваться особенным человеком. Каждый человек талантлив по-своему, пускай остается, — отвечал господин.
Вот так старик Шан и стал жить при дворе господина. Все время сидел подле своего попугая, кормил его вкусненьким, бормотал ему что-то. Смешно, что говорил-то он говорил, да попугай ни одной фразы так и не выучил. При дворе господина Ху было немало других попугаев, и все они вместе сидели на птичьем дворе в клетке из тонких прутьев. Попугай старика Шана характером был весь с хозяина — с другими птицами не водился, во время кормежки, не зная манер, лез вперед и ел неприлично много.