Сюэ Бэйкэ снова взглянул на старика, тот по-прежнему был одет в простой грубый халат, но как-то весь будто переменился.
— Господин… неужели вы и есть Гунцзы Ху? — голос Сюэ Бэйкэ задрожал, словно сам он превратился в того старика на пиру, что увидел перстень с камнем из драконьей крови.
Старик посмеялся:
— Да уж куда мне до его богатств, просто в молодости заработал немного, только и всего.
Старик невозмутимо посмотрел на гостя, взял железные палочки и ударил по чашке из драконьего жадеита так, что она разлетелась на кусочки.
— Нет! — хотел было остановить его Сюэ Бэйкэ, но уже было поздно.
Старик отхлебнул вина из своей фарфоровой чашки, а затем беззаботно вздохнул:
— В молодости так любил я все это злато и драгоценности, древности, только и думал, как бы заработать побольше денег и заполучить все сокровища этого мира, стать богаче, чем князи и правители. А потом пришел день, когда из зеркала на меня посмотрел седой старик с морщинистым лицом, а сокровищам хоть бы что. И я понял, что я просто дурак. Пройдет еще много лет, и я превращусь в сухой скелет, а злато мое так и останется лежать. Так получается, кто кому принадлежит — оно мне или я ему? Много десятилетий своей короткой жизни потратил я на эти безжизненные безделушки…
Старик посмотрел на ошарашенного Сюэ Бэйкэ и слегка покачал головой:
— Говорят, жадеит — ценный камень, да только в холод он не согреет, а в голодные времена не накормит. Даже для ночного горшка не годится, так зачем же чарки для вина из него? Ты жалеешь, но только потому, что ты еще молод, никогда не владел настоящими сокровищами, которые нельзя оценить, и уж тем более никогда не испытывал того одиночества, что стоит за несметными богатствами.
Сколько люди живут на свете? Что ты собираешься делать? Точно ли тебе это известно? Каковы твои идеалы, стремления? Крылатый Ле-ван, что стал первым императором, был простаком в грубом халате, а потом завладел всей Поднебесной, но и тот считал, что в своей жизни сделал слишком много ошибок. А у тебя такие же великие идеалы? — Старик поднялся с места и отряхнул халат, а затем, взяв жену под руку, направился к выходу. — У каждого, кто живет в этом мире, свои невзгоды и испытания, так зачем же ты отбираешь у других плоды их трудов?
Тут огонь в лампе погас. Старик со старухой и Сюэ Бэйкэ погрузились в молчание. Гость двумя руками обхватил голову, а затем обессилено уронил ее на стол.
Сюэ Бэйкэ совсем не помнил, как попрощался со стариком и как вернулся обратно. Едва он оказался дома, слуги тут же доложили, что какой-то человек отправил ему в дар огромную сумму золота и потребовал права выкупить все мелкие лавки, что захватил Бэйкэ. Сюэ Бэйкэ в жизни не видел столько золота сразу, огромные великаны без конца вносили железные сундуки и ставили на землю один за другим. Вереницей растянулись они от ворот прямо до центрального павильона — и в каждом слитки чистейшего золота.
Купец понял, что это старик прислал, чтобы выкупить лавки торговцев. После долгого молчания он тяжело вздохнул, а затем велел оставить лишь половину слитков и пообещал вернуть все лавки. Вторую же половину он приказал великанам забрать и передать от него привет старику. Однако те ответили, что старика никакого не знают, а потому не могут выполнить просьбу, знают только, что какой-то человек велел им передать золото.
Когда Сюэ Бэйкэ отправил людей в Ланьшань отыскать старика, тем уже не удалось найти старую хижину, она будто растворилась в тумане, сгустившемся над ней.
Через полмесяца Сюэ Бэйкэ покинул Ваньчжоу.
Еще через два месяца, поздней весной, повсюду уже распустились цветы, весь Ланьшань зазеленел.
На изумрудно-зеленой полянке у подножия утеса сидел на большом камне старик с седой бородой и усами, одетый в старый халат, и беззаботно играл на дудочке. За спиной виднелась небольшая хижина, утопающая в клумбах желтых цветов, чистая и опрятная.
Послышались шаги: кто-то направлялся сюда по горной тропе. Затем из тумана появился огромный паланкин из агарового дерева, который несли на плечах восемь рослых воинов-великанов, сверху он был обит темно-зеленым атласом, расшитым золотом, на бахроме ослепительным блеском сверкала нефритовая подвеска — та самая, что в тот день висела на поясе Сюэ Бэйкэ. Великаны бережно опустили паланкин на землю перед стариком. Занавеска приоткрылась, и наружу выскользнула хрупкая тонкая ножка, а затем ступила на дорожку из лепестков, которую уже выложили слуги.
Это называлось очищением ног, такой обряд проводили в знатных и богатых семьях, прежде чем отправиться в путь.
Из паланкина вышла та самая старуха со шрамом на смуглом лице. Только теперь она была в другой одежде. Белые юбки облегали тонкую и изящную фигуру, так что издалека и не определить было возраст этой прелестной красавицы. Пожилая женщина медленно подошла и опустилась на парчовый тюфяк, расстеленный слугами. Старик отложил дудочку и тоже присел напротив.
Двое улыбнулись друг другу. Женщина медленно подняла руки и провела по лицу: под слоем темной пыли постепенно проступила белоснежная кожа. Когда она вновь подняла голову, на старика уже смотрела молодая красавица, на вид не больше двадцати, на ясном лице ее сверкали манящие глаза, точно драгоценные каменья, а шрама меж бровей как не бывало.
— Я, Цзян Ваньжань, очень благодарна вам, господин. Когда вы предложили этот план, я, честно сказать, не была вполне в этой затее уверена, — приветливо кивнула красавица.
— Наш план был крайне опасен, а провал обернулся бы позором. И ведь только вы, молодая госпожа клана Цзянов, поверили мне, дряхлому старику! Эх, жалко только ту чарку из драконьего жадеита, — усмехаясь, сказал старик.
— Не жалейте, господин, всю силу, что была запечатана в ней, уже давным-давно извлекли древние мастера Тайного Пути. Не жаль ли, что Сюэ Бэйкэ не смог различить магический камень из драконьей крови и пустой? Хотя стоит признать, его богатства и правда достойны восхищения. Когда он уехал, наши привратники изучили выброшенные им расчетные книги. Даже все богатства нашего клана вместе взятые едва ли сравнятся с его нынешним состоянием. Мы слишком долго считали себя королями в Ваньчжоу, скупали дома и бросались деньгами, а реальной прибыли не хватало, вот и лишились всех средств.
— Клан Цзянов еще воспрянет: пусть Сюэ Бэйкэ выиграл немного времени, он вряд долго продержится.
Девушка улыбнулась:
— Бэйкэ — простой толстосум, он еще не знает, что для странствующего торговца хорошая жизнь быстро заканчивается. И не доверяет себе, только посмотрите, уже стал одним из самых богатых торговцев, а до сих пор верит легендам про какого-то Гунцзы Ху! Ну где ж в мире сыщешь такого человека, такое только бабки на базаре рассказывают — а он поверил.
— Да, да, — засмеялся старик, — откуда ж он возьмется, такой Гунцзы Ху, да еще и такая здоровая птица — Дафэн? Все это, конечно, только сказки.
— Господин, как мы с вами и договорились, я выплатила вам сорок тысяч золотых, остальное вы уладите сами. Эту хижину я прикажу разобрать, больше сюда не приходите. Надеюсь, о нашем деле никто не узнает. — Девушка чуть приподняла подбородок, в глазах ее сверкнули хитрые искорки.
— Разумеется, — старик поднялся на ноги, низко поклонился и пошел прочь.
Слуги уже приготовили ему лошадь; старик вскочил в седло и уехал, исчезнув в тумане над горной тропой.
Девушка осталась одна на парчовом тюфяке. Глядя на горный ручей, она глубоко вздохнула:
— Пусть возродится великий клан Цзянов, пусть о нем слагают легенды, а не о каком-то Господине Мгновение!
Затем она встала и направилась к паланкину.
— Разберите хижину, нельзя оставлять следов!
— Будет сделано! — ответили слуги и тут же бросились к опрятной хижине, утопавшей в желтых цветах.
Девушка, не оборачиваясь, забралась в паланкин.
— Госпожа… — вдруг послышался изумленный возглас одного из слуг.
— Что такое? — повернула голову Цзян Ваньжань.
— Там внутри… — запинаясь, пробормотал слуга, указывая в сторону хижины.
Цзян Ваньжань, помешкав, приподняла полы платья и бегом бросилась к хижине. Распахнув дверь, она так и застыла на месте. В лучах света, проникавших сквозь тростниковую крышу, отчетливо виднелся железный сундук — тот самый сундук с золотом, который она оставила для старика.
Он парил в воздухе посреди комнаты.
А нет, не парил, а висел — на тонком волоске из серо-зеленого шелковистого птичьего пера.
Перевод Ксении Балюты
Шуан СюэтаоДочь
Я не заметил этого парнишку, когда выходил из книжного магазина. Я понял, что иду не один, через два перекрестка, когда он внезапно выпрыгнул передо мной на оживленном тротуаре. Только что на лекции я ошибся с датой смерти Достоевского. Если уж выбирать между Достоевским и Толстым, то мне никогда не казалось, что Достоевский, с его длинным именем[51], лучше Толстого с коротким. Толстой — это писатель, которого я всегда тайком перечитываю вновь и вновь. Между тем на каждой лекции, упоминая Достоевского, я ничего не говорю о Толстом. Во-первых, о многом можно рассказать: об амнистии перед казнью, о сверхчеловеке, который многократно терпел поражения и вновь вставал на ноги, о том, как ему на склоне лет помогала решительная женщина, и о том, что всегда надо продолжать беседы с Богом[52], всегда нести ответственность. Во-вторых, это вовсе не утомительно, ведь не надо размышлять по-настоящему. Можно выбрать точку зрения другого человека. У Андре Жида было семь лекций[53], но последователи выявили их еще больше. А вот восприятие Толстого требует определенной подготовки, потому что кажется, что у него почти нет своего стиля. Как говорится «крыса съела слона»[54]