Боже мой! Ну почему женщина должна оправдываться за то, что желает быть красивой, ухоженной, со вкусом одетой и отменно пахнущей?! Разве это не должно быть присуще настоящей женщине? Разве обязательно выглядеть рабочей лошадью или несчастной серой рабыней, чтобы иметь репутацию достойной матроны?
А если именно достойной матроной быть не хочется, если хочется во всем быть «Галой» – праздником для любимого человека?
Конечно, Поль простил невесте такую трату, преподнеся первый урок: прояви слабость, покайся, объяснив эту слабость желанием нравиться именно ему, и будешь не только прощена, но и поощрена. Поль прислал деньги на книги из своих карманных, выразив надежду, что духи действительно дождутся его возвращения, и никто другой не вдохнет аромат его любимой женщины.
Гали подтвердила клятву, которую, конечно, не выполнила – по капельке флакон оказался наполовину опустошен, пришлось покупать новый точно такой же.
Откуда деньги?
Сдержав свое обещание рассказать Лидии о Париже, она отправила в Москву письмо. Конечно, ни слова об отсутствии у Гренделей минимальных удобств, о том, что живут в рабочем районе, о неприятии со стороны Клемана Гренделя, о необходимости рассчитывать только на подачки со стороны будущих родственников.
Зато было восхищение городом, описание радушной встречи с любимым человеком, который пока должен отдавать долг своей Родине, а еще легкое сетование на то, что скоро нечем будет платить за курсы рисования (а ведь она успешна, вот доказательство – рисунок очередного придуманного наряда в стиле а-ля рус) и, конечно, французского (обещала же отчиму).
На те и другие курсы Гала действительно ходила, хотя рисовать бросила довольно скоро, утомившись необходимостью кропотливо трудиться над классическими формами, по-французски говорила уже бегло и каждый вечер писала под диктовку мадам Грендель диктанты или переписывала целые страницы французских книг. Это помогло, русский акцент оставался еще очень долго, но это лишь придавало речи пикантную живость.
Дмитрий Ильич понял заботы падчерицы правильно, а может, поинтересовался ценами в Париже, и выслал определенную сумму на адрес Гренделей.
Следующий флакон духов Гала приобрела уже за свои средства, как и несколько винтажных туалетов, чтобы переделать их под себя.
Умение будущей невестки создавать элегантные наряды буквально из ничего, как и ее желание научиться работать иглой профессионально (но только не зарабатывать этим на жизнь!), понравилось мадам Грендель, ведь Жанна-Мария сама была прекрасной портнихой и некоторое время даже держала помощниц, помогая мужу зарабатывать деньги на содержание семьи.
Из-за этого несколько раз возникали забавные ситуации. Мадам Грендель давала Гале уроки шиться и вышивки, наставляя по поводу предпочтений парижанок, мол, если это учитывать, то заработок может существенно повыситься.
Но когда Жанна-Мария предложила Гале попытаться открыть небольшую мастерскую и помогать «нашим мужчинам», та посмотрела так, словно будущая свекровь предложила торговать телом. Мадам Грендель даже чуть смутилась:
– Но не кокоткой же становиться!
Неизвестно чем все закончилось бы, но пришли письма от Поля, в которых тот сообщал две вести – одну радостную, вторую ужасную.
По особому разрешению Поль, уже ставший к тому времени совершеннолетним и не обязанный получать разрешение отца на женитьбу, именно для этого и выбил себе увольнительную с 20 февраля 1917 года всего на три дня.
Это означало, что уже на следующий день они смогут пожениться и обвенчаться, Гала станет законной супругой Поля Гренделя, станет мадам Грендель! Эта часть битвы будет выиграна. Сопротивление Клемана Гренделя вовсе не сломлено, но ему придется считаться с законностью пребывания в их доме «этой русской» и называть ее снохой.
Первое известие вознесло Галу ввысь, теперь она не сомневалась в счастливом будущем с Полем (она не сомневалась никогда, однако теперь это счастливое будущее переходило из разряда мечтаний в реальность).
А вот второе известие было катастрофическим.
Увольнительную Полю давали перед отправкой в действующую армию, в окопы!
Поль писал, что больше не может проводить дни и месяцы в лазаретах, не имеет права болеть, когда с фронта идут машины, полные раненых, страдающих людей, он должен быть в окопах вместе со всей Францией, отсиживаться в тылу, даже будучи в форме, было бы трусостью.
Эжен-Поль Грендель решил стать настоящим солдатом и взять в руки оружие тяжелей карандаша и перевязочных материалов.
Первую весть он сообщил Гале – 21 февраля они поженятся, вторую матери.
Гала выскочила из комнаты с горящими от счастья глазами, мадам Грендель из своей в ужасе.
Обменялись письмами, чтобы понять, что же произошло. Прочтя рассуждения Поля о необходимости отправиться на передовую, Гала вдруг жестко заявила:
– Мадам Грендель, когда я стану женой Поля, у меня будет больше прав, чтобы отговорить его от такого решения.
Жанна-Мария была потрясена столь простой истиной.
– Да-да, дорогая! Мы должны отговорить Жежена, патриотом можно быть, и не умирая в окопе.
Женщины обнялись, всплакнув – Гала от счастья, мадам Грендель от избытка чувств.
Гале даже в голову не приходило, что ее обожаемый Поль может не уступить.
Они стали мужем и женой 21 февраля 1917 года, зарегистрировав свой брак и обвенчавшись. На невесте было темно-зеленое платье, шить белое загодя Гала не решилась, а спешно изготовить нечто необычное просто не успели бы. Да и в голосе мадам Грендель слышались слезы отнюдь не счастья.
Нет, мадам больше не противилась браку единственного сына, но она так боялась его отправки на передовую!
Их любимый мальчик проявил недюжинную волю и твердость, он категорически отказался даже обсуждать этот вопрос, ответив обеим женщинам, как каждой по отдельности, так и двум вместе, гранитное «нет!» в ответ на все их мольбы.
Не помог даже шантаж Галы в виде угрозы вернуться в Россию или отправиться на фронт медсестрой. Поль не воспринял эти угрозы серьезно, зато очень серьезно заявил, что желает уважать себя, когда закончится проклятая война, и прямо смотреть остальным в глаза.
Перед тем как повести Галу к алтарю, Поль серьезно поговорил с ней, признавшись в своих сексуальных «ошибках».
– Поль, о чем ты говоришь?! Какая разница, что было у тебя в прошлом? Главное, что мы будем вместе, я – одно целое с тобой, а потому все пойму и прощу. Да и прощать нечего, ты ничего не совершил, слышишь, ничего! И ничего дурного не совершишь, что бы ни делал, если это не помешает твоей любви ко мне.
Что имела в виду Гала?
Конечно, простую измену.
Мужчине на фронте (хотя Поль стал мужчиной совсем недавно в ее собственных объятиях во время первой побывки) всегда тяжело, она помнила эти разговоры еще дома, в Москве. Причем тяжело и без женщин тоже. Там рядом всегда находятся женщины, способные скрасить тяжелые ночи и тоску по дому.
Как не хотелось об этом думать, представлять доступную женщину, действительно скрашивающую жизнь Полю.
Но ничего этого тогда не произошло – слабое здоровье Поля не выдержало первого же испытания, уже через месяц он снова оказался на больничной койке. Гала помчалась к любимому – ухаживать, выхаживать, поддерживать.
У Поля отпуск по болезни – целых двадцать дней вдвоем, настоящий медовый месяц!
Клеман Грендель вернулся в Париж и предпочел бы видеть сына и сноху дома, но Гала легко убедила всех, что Полю куда полезней пить парное молоко и дышать свежим воздухом, а не кашлять в полутьме квартиры на улице Ордене.
Когда отпуск подходил к концу, Гала тайно написала мадам Гренель, что постарается снова уложить мужа на больничную койку, это куда лучше, чем сырая земля.
Так и произошло, едва успев появиться в полку, Эжен Грендель снова слег.
Бесконечные госпитали привели к переводу во вспомогательную службу, как совсем недавно Клеман Грендель, Поль теперь учитывал военные мучные запасы. Помог ли в таком определении сына в тылу сам Грендель, неизвестно, но вполне вероятно.
Гала была благодарна свекру за такую заботу, потому что наступило счастливое время. Она перебралась в Лион к мужу и делала все, чтобы его быт вне службы был максимально удобным.
Где-то далеко в России царь отрекся от престола, бушевали революционные страсти, армия разваливалась, как разваливалось все остальное. Мама все же изыскивала возможность присылать Гале пятьдесят франков в месяц на жизнь. Еще семьдесят пять добавляли Грендели. Когда Гала переехала в Лион, пришлось выделять больше, хотя бизнес Клемана Гренделя терпел убытки, война не лучшее время, чтобы выгодно заниматься перепродажей земли.
Революция на Родине, война в Европе… А они каждый вечер вдвоем в небольшой комнатке на бульваре Либерте читали друг другу стихи и мечтали о будущем – обязательно светлом и счастливом, а каком именно, неважно.
– Лишь бы ты был здоров, любимый.
Это стало единственной заботой Галы, она не уставала повторять Полю, как делала и раньше: я – это ты, ты отвечаешь за двоих, ведь без тебя меня тоже не будет.
Беременность Галы не примирила ее с родителями Поля, Клеман Грендель так и остался убежденным противником брака своего сына с «этой русской» до окончания войны и обустройства Эжена в жизни. Рождение ребенка означало, что содержать теперь придется троих, ведь Эжен хоть и служил в армии, но на фронте не был и жил практически на средства папаши.
Гала вовсе не мечтала о ребенке, но решила, что надо родить сына и обязательно назвать его Пьером. Поль мечтал о дочери, которую назовут нежным именем Сесиль.
Клеман и Жанна-Мария Грендели не мечтали ни о чем, кроме как об окончании проклятой войны.
В ноябре Клеман Грендель вернулся домой возбужденный. Поскольку хороших новостей с фронта ждать не стоило, женщины перепугались. Грендель бросил на стол газету со словами:
– В твоей России революция!