Ана Мария делила творчество брата на две части – до встречи с сюрреалистами и после, признавая достойным внимания только ученические работы, больше похожие на плохие копии чужой мазни. При этом, когда Сальвадор уже стал знаменит благодаря тем самым осуждаемым ею сюрреалистическим картинам, сестра с удовольствием эти картины продавала за его спиной.
Позже, следом за самим Сальвадором, Ана Мария выпустила книгу о его детстве и юности. Она попыталась противопоставить его воспоминаниям свои, утверждая противоположное. Если Сальвадор твердил, что был капризным, избалованным ребенком, то Ана Мария заявляла, что ничего подобного не происходило, мол, брат был просто агнцем и всего лишь боялся кузнечиков. В Кадакесе, как и на картинах Сальвадора, саранча, а не кузнечики, но для Аны Марии это слишком заумно – понять разницу.
А что до капризов, то кто же из детей не капризничает?
И в постель писают. И Сальвадор наговаривает на себя, когда твердит, что до восьми лет писал нарочно. И истерики на улицах закатывал тоже нарочно.
Не беда, с кем не бывает?
Все плохое, по мнению Аны Марии, с Сальвадором начало происходить с тех пор, как он попал под влияние сюрреалистов и особенно после знакомства с Галой.
В этом они с Дали-старшим были солидарны!
Впервые увидев сестру странного художника, Гала поняла, что та перепугана. Ана Мария и впрямь испугалась, заметив взгляд, которым ее брат пожирал парижанку.
Чего бояться, если Гала приехала с мужем и дочерью и не обращала на Дали никакого внимания? Но Ана Мария была права в своих опасениях, Сальвадору оказалось наплевать на мужа своей Галючки, на всех остальных и на правила приличия, которые он и без того не соблюдал.
Сальвадор увидел женщину своей мечты и не желал считаться с тем, что Гала на десять лет старше, что она замужем, а ее супруг благоволит к нему самому и даже готов купить его странные картины.
Но то, что было безразлично Дали-младшему, не было таковым для Дали-старшего и его дочери.
С того дня, как Сальвадора за непризнание авторитета профессоров вышвырнули из Академии, в семье стали строже относиться и к нему, и к его творчеству. Консервативный Дали-старший и его разумная, воспитанная на классике дочь пришли в ужас от «мазни» недоучившегося художника. Сальвадор больше не повторял шедевры старых мастеров, он использовал наработанное за время бесконечного копирования мастерство для создания «диких», «нелепых наборов бессмысленных вещей». К тому же вещи не всегда «приятно пахли» – Сальвадор и впрямь рисовал отходы человеческого организма.
А еще смерть, вернее, разложение.
И не только изображал на картинах, но и снимал в кино.
– Ты сошел с ума вместе со своими сумасшедшими приятелями! – бушевал нотариус, прочитав рецензии на фильм, снятый его сыном и Бунюэлем.
С его точки зрения, было от чего прийти в ужас каталонскому обывателю – показывать в кино разлагающуюся тушу дохлого осла или то, как любовник бритвой разрезает глаз своей возлюбленной, – это слишком!
А ведь сняли и даже показали, и даже были удостоены критики. Сальвадор рассказывал Гале, что на премьеру предусмотрительно не пришел, опасаясь быть побитым, а Бунюэль, с которым они создавали этот шедевр сюрреалистического кино, сидел позади экрана с полными карманами булыжников – отбиваться от возмущенных зрителей, если те решат потребовать свои деньги обратно.
Сальвадор зря боялся – не потребовали.
Почему?
Не поняли, о чем фильм, но решили посоветовать посмотреть и другим, чтобы не быть дураками в одиночестве.
Конечно, критика обругала и дохлого осла на рояле, и бритву, и прочие ужасы.
Приятели радовались – лучшей рекламы не придумаешь, теперь на следующий фильм публика повалит валом.
Сальвадор получил прекрасный урок рекламы при помощи скандала.
В то время уже стало модным эпатировать, вызывать скандал и тем самым интерес к своему творчеству. Само творчество дадаистов, а потом сюрреалистов было скандалом.
Нотариусу Дали-старшему скандалы с сыном не были нужны вовсе. Быть известным, знаменитым можно, и не рисуя или снимая всякую дрянь. Сын не оправдал надежды на славу Веласкеса или Гойи, Сальвадора больше привлекало творчество Пикассо.
– Что?! Пикассо? Этот мазила, пусть и известный, но изображающий черт-те что?
Возможно, Дали-старший такого не произносил, но очень могло быть…
– Это все никуда не годные друзья в Мадриде!
Не все приятели Сальвадора вызывали у отца гнев, вот Лорка ему определенно нравился.
Приятный молодой человек, ничего что поэт, повзрослеет – остепенится. К тому же Франсуа Гарсия понравился Ане Марии, он любезен с девушкой. Так недалеко и до помолвки…
Интересно, когда Дали-отец узнал, что Лорку больше интересовал его сын, а не дочь? И какова была его реакция, если узнал?
Сальвадор испугался перспективы стать любовником Лорки, и дружба закончилась, хотя некоторое время юноши еще переписывались.
Ана Мария не рассказывала, что почувствовала, узнав, что обожаемый ею Лорка предпочитает ее брата ей самой. Наверное, это потрясение – влюбленная по уши девушка строгого воспитания, которой давно пора замуж, вдруг осознала, что ее возлюбленный – гомосексуалист, предпочитающий ее собственного брата.
Но Гале Ану Марию ничуть не было жалко. Она попортила немало нервов и ей, и Сальвадору и была с первой минуты Гале почти врагом. Закончилась вражда только тогда, когда Ана Мария поняла, что та просто не обращает на эту шавку внимания.
Правы древние греки, твердившие, что лучшая месть – отсутствие всякой мести. Полное невнимание бьет куда сильней, чем самые горячие и злые ответы.
Сальвадор проводил почти все лето в Кадакесе, много писал сестру, у Аны Марии появилась смутная надежда все же вернуть его на путь истинный и снова вынудить копировать классику или хотя бы пробовать писать, «как приличные художники». Надоест же ему самому когда-нибудь рисовать грязное белье и разную гадость?
Правда, в Кадакес собрался приехать тот самый скандальный киношник Бунюэль, но ведь не запретишь же…
Но того, что произойдет летом 1929 года в Кадакесе, семья Дали не ожидала никак.
В жизни Сальвадора появилась Гала.
Появилась, чтобы остаться навсегда, и не просто остаться, а навсегда занять центральное место.
Замужняя!
Парижанка (что само по себе означает легкомысленное поведение и разврат)!
С ребенком!
На десять лет старше Сальвадора!
Да еще и русская?!
Кроме молоденьких каталонок – строгих католичек, – никто иной не мог бы удовлетворить строгий вкус Дали-старшего и его дочери.
Гала была противоположностью Аны Марии и уже потому не подходила, но когда прояснились и другие «недостатки», самый большой из которых – «эта русская» не только не пыталась наставить Сальвадора на путь истинный, то есть вернуть в семью и в классическую живопись, но наоборот, поощряла занятия черт знает чем! Несомненно, если бы не «русская путана», их мальчик одумался бы и перестал называть себя дурацким словом «сюрреалист». А заодно снова взялся бы за портреты родни вместо сумасшедших картин с разными гадостями.
Дали-старший сказал «фас!», и его дочь залилась отчаянным лаем на негодную.
Никому не было дела даже до того, что эта негодная сначала вовсе не желала общаться с их обожаемым сыном и братом.
Разрыв с семьей произошел после парижской выставки.
В Париже Камиль Гоэманс готовил выставку Дали.
Тот привез картины и сразу же известил Галу о своем прибытии роскошным букетом роз.
Гала пришла посмотреть, что за картины, увидев полотно со странным даже для сюрреалистов названием «Великий Мастурбатор», вдруг поняла, что написавший его человек достоин великого будущего, а она сама способна это будущее организовать.
– Мальчик мой, твои полотна будут стоить миллионы, поверь.
Дали махнул рукой:
– Пока они стоят гроши. Но я рад, что тебе нравится.
И они… попросту сбежали. Вдвоем от всего мира, наплевав на выставку и всеобщее недовольство, на Поля, на порицание общественности, на все условности.
Сбежать из Парижа с Дали накануне открытия его первой серьезной выставки совсем не то, что с другими любовниками. Если с Полем Гала начинала с настоящей битвы с обстоятельствами и родными, то с Сальвадором – с пощечины. Да, они ударили мир наотмашь, и мир послушно проглотил эту пощечину.
Выставка удалась, картины распроданы, Гоэманс озолотился, а Сальвадор хорошо усвоил первый урок: люди целуют руку, ударившую их.
Сколько раз потом он поступал именно так: плевал, опрокидывал кофе на дорогие скатерти, одежду посетителей ресторана, откровенно оскорблял публику, бросая ей вызов и получая ответные аплодисменты и просьбы об автографах. Сколько раз он бросал вызов своими работами, поведением, мнением, и публика с восторгом обожествляла своего Гения.
А тогда они впервые так открыто наплевали на мнение публики, им просто было хорошо вместе.
Как воспринял это Поль? Делал вид, что не произошло ничего страшного. Разве впервые Гала удаляется куда-то с любовником? Как и он сам с любовницей.
Поль еще не понимал, не желал понимать или делал вид, что не понимает серьезности нового положения. Ему казалось, что Гала просто заигралась или набивает себе цену. Это дорого ему стоило, пусть уже ничего нельзя было исправить, но ведь он не делал попыток исправления.
Позже Гала спрашивала у Поля:
– Почему ты сначала подтолкнул меня к Сальвадору, а потом не сделал попытки удержать?
Тот отвечал:
– Я хотел, чтобы ты развлеклась, чтобы поняла, что я нужней, что со мной тебе лучше.
– Ты не боялся, что тот, за кого не борются, уходит?
И тогда он честно признался, что Гала так долго убеждала его в своей любви и готовности всегда быть рядом, быть его настоящей половинкой, тенью, отзвуком, что он даже представить не мог, что потеряет ее.
Гала осознала главную ошибку в своем отношении к Полю и в поведении по отношению к нему: нельзя все время говорить о себе только как об отражении, нельзя твердить, что ты всего лишь за спиной, что готова на все. Даже самый любимый человек, за которого готова отдать жизнь, без которого невозможно существование, должен знать, что существует угроза потерять тебя.