Это было удивительное время контрастов – Сальвадор и Гала жили в крошечной квартирке, питались весьма скромно, самым большим развлечением, которое могли позволить на свои средства, было посещение захудалого местного кинотеатра, но при этом приятельствовали с высшим светом и бывали на роскошных званых обедах.
В светских гостиных пару считали просто экстравагантной, а их место проживание капризом художника и его Музы. Никто не догадывался, что они просто бедны.
Сальвадор однажды сказал, что смерть от голода в сущности пустяк, если вокруг все убеждены, что вы умираете от несварения желудка, объевшись черной икрой. Гале было наплевать на то, что думают другие, но нередко именно чужое мнение приносило деньги, следовательно, с ним приходилось считаться.
А еще лучше – формировать.
У художника, живущего в крошечной квартирке и пишущего рядом с кухней, картины купят, только если посчитают такой аскетизм капризом гения, а не признаком бедности. Потому на выход в свет наряды от Шанель (главное – не встречаться с мадемуазель слишком часто, она-то помнит свои произведения), взятые напрокат драгоценности (за несколько эскизов, сделанных Сальвадором, а еще за обещание упоминать имя в целях рекламы ювелир согласился давать напрокат), а дома скромность и для богатых визитеров игра в непритязательность.
Сколько раз по вечерам, когда скудное освещение уже не позволяло Сальвадору работать, они сидели при лампе и… плакали. Да, плакали от несправедливости жизни и от того, что приходится экономить на еде, чтобы купить холсты и краски, что кто-то бездарный имеет от рождения достаточно средств для любой жизни, а они двое вынуждены добывать эти средства, временами даже унижаясь.
Никто не знал, как это тяжело – обольщать и обольщать нуворишей – любителей искусства, чтобы купили картину, дали средства на сносное существование! Но при этом требовалось делать вид, что деньги их нисколько не заботят.
Сколько раз такие вечерние слезы заканчивались клятвами: мы будем не просто состоятельны, но богаты! Мир будет у наших ног!
К счастью, для этого не потребовалось предать свое видение мира и свое искусство, Дали никогда не признавал чужие правила, он предпочитал диктовать свои, возводить свое видение в закон. Именно в этом его сила. А сила Галы в том, что она почувствовала это и поддержала.
Гала не повторила ошибку Аны Марии, которая пыталась диктовать Сальвадору, как ему писать, заставляла брата копировать старых мастеров тогда, когда тот уже был готов писать по-своему.
Почувствовав, что у него есть поводырь во всем (в его искусство Гала никогда не вмешивалась, только продавала написанные полотна), Сальвадор с восторгом подчинился.
Однажды Сальвадор с изумлением заметил Гале, что светские интеллектуалы куда лучше понимают его, чем собственные друзья-сюрреалисты.
Друзья-сюрреалисты и вовсе предали Дали анафеме. Уже одно то, что рядом с ним была Гала (опять эта Гала!), ставило Дали в положение изгнанника. Позже Гала осознала, что именно это позволило ей поднять Дали на нужную высоту, сделать его пусть и скандально известным, но эти скандалы были иного, чем у приятелей Бретона, смысла.
Сальвадор и сам умел жить скандально, эпатируя публику. Но его эпатаж приносил неплохие прибыли, тогда как дадаисты, перекрасившиеся в сюрреалистов, перебивались случайными заработками.
Зарабатывать большие деньги на идеях отрицания и паранойи им казалось грешно.
Гала так не считала, деньги потекли рекой.
– Гала, как ты полагаешь, где у тебя должны лежать ребрышки?
– Что лежать?!
Сальвадор невозмутим:
– Бараньи ребрышки.
– У меня?
Кивок:
– Да, у тебя.
– Бараньи ребрышки?
– Угу.
– У меня своих нет?
– Все просто – я люблю тебя и люблю бараньи ребрышки. Хочу совместить это на картине.
– Сальвадор, я предпочла бы быть нарисованной отдельно от баранины. – Гала попыталась шутить, но он фыркнул, серьезный, как никогда:
– Вот и рисуй сама!
– Расположи на голове, как ежа у себя.
Попытка смягчить обиду не удалась, снова фырчание:
– Соус будет стекать по твоему лицу.
О, господи, только соуса от баранины ей и не хватает! Гала терпеливо сносила все требования Сальвадора, долгими часами позировала ему обнаженной, простужалась, болела, снова позировала… Но иногда он придумывал такое, что вынуждало сопротивляться.
– Хорошо, расположи на плече.
– На левом или правом?
– А есть разница? – И тут же спохватилась: – Лучше на правом.
Потом долго сидела вполоборота, попросив только об одном: чтобы ребрышки не были слишком горячими.
Галу все время обвиняли в том, что Поль тратит на нее все свои средства. Что он мог быть куда богаче, если бы не жена. Теперь Поль жил один, но богаче не стал, он продал все, что мог продать, – свои коллекции, квартиру, а потом и особняк в Обоне, который некогда расписывал Макс Эрнст.
Но так и не став коммерсантом, Элюар быстро потерял и полученные от продажи деньги. Поль не умел делать деньги, и ему никогда бы не пришло в голову, что это умеет делать Гала. Нет-нет, она способна только тратить! Несмотря на любовь к жене, теперь уже бывшей, Поль так и не увидел в ней главного, что могло поднять его над толпой не только благодаря талантливым стихам, но и благодаря ее дару выжимать деньги из всего.
Они действительно стали бывшими – в июле 1932 года суд признал развод Эжена и Гала Грендель. Сесиль осталась на попечении отца, поскольку Гала всю вину за развал семьи взяла на себя.
В том же году судьба преподнесла ей еще один «подарок» – тяжелую операцию, после которой иметь детей стало невозможно. Но ни Гала, ни Сальвадор об общем ребенке и не мечтали, не всем дано быть родителями, испытывать материнские и отцовские чувства к рожденному ими созданию.
Через два года Поль женился на своей любовнице и настоял, чтобы Гала оформила отношения с Дали. Рассуждения внезапно ставшего меркантильным Поля были просты: если с Сальвадором что-то случится, все его картины будут переданы в семью Дали, то есть ненавистной для Галы Ане Марии. Думать о том, что с Сальвадором что-то произойдет, не хотелось, но они расписались в консульстве Испании в Париже.
И способствовало этому бегство из Кадакеса.
Спокойствия больше не будет
Нет, семья Дали не гналась за ними по пятам, но бежать из Каталонии пришлось. Испания вползала в гражданскую войну.
А с отцом Сальвадор помирился как раз в те дни.
Сделал он это с помощью своего дяди, согласившегося стать посредником между сыном и отцом. Сначала Куси Дали и слышать не хотел о беседе с мятежным отпрыском, лишь увидев его, закричал что-то вроде:
– Вон из моего дома! Никогда!
Но дядя Сальвадора сумел уговорить его выслушать сына. Сальвадор трогательно попросил прощения и обещал окончательно порвать с сюрреалистами. Потом он говорил, что больше всего боялся требования порвать и с Галой, это означало бы новый разрыв с семьей. Но у отца хватило мудрости не требовать такого. Или в такую минуту он просто забыл о существовании «этой русской»? Примирение состоялось.
А на следующий день Сальвадору и Гале пришлось бежать из Барселоны, поскольку была объявлена всеобщая забастовка и практически началась гражданская война.
Барселона оказалась одним из самых беспокойных мест. Несмотря на раздобытую охранную грамоту, уехать не получалось, поезда не ходили, никто из таксистов ни за какие деньги не соглашался пускаться в опасный путь до французской границы. В стране было много вооруженных людей, которые и сами не знали, чего хотят, но точно знали, что злы на богатых.
Картины плюс вещи составляли такой большой багаж, что не вызывать подозрений он не мог. Найти таксиста удалось, и половину пути они проехали без приключений, не считая бесконечных остановок из-за заторов на дорогах. Но в одной из деревушек остановиться все же пришлось – надо раздобыть бензин. Пока шофер ходил в поисках горючего, Сальвадора с Галой едва не расстреляли. Просто так, «для острастки». Окружившим автомобиль местным анархистам не понравился вид огромного багажа.
Спас их знаменитый взгляд черных глаз Галы – она уставилась в лицо заводиле, не мигая, и принялась буквально прожигать его лицо глазами. Недаром говорили, что у Галы ведьмины глаза, в которых черное пламя, его и испугался главарь идиотов. Помогла также решительность шофера, вернувшегося на редкость вовремя, разогнав толпу криками (надолго ли?), он поспешил завести мотор и надавить на газ.
Пережитый ужас остался с Сальвадором надолго, даже когда в Испании было спокойно, он не рисковал туда приезжать, а уж появляться на машине в небольших деревнях и подавно.
В Париже Дали написал свое страшное «Предчувствие гражданской войны» и завел разговор о намерении перебраться за океан, подальше от сошедшей с ума Европы.
Возможно, они еще долго не решились бы на такое путешествие, не доводись удирать из Барселоны.
Но на поездку нужны деньги, это не такси из Испании во Францию. Денег хватало только на билеты самые простые – третьим классом, однако надо на что-то жить, не станешь же каждый день ходить по гостям, чтобы пообедать. Когда казалось, что поездка сорвется, помощь оказал Пикассо, ссудив недостающие пятьсот долларов.
Отправиться в путешествие через океан в самое неподходящее время – в ноябре – их пригласила Карес Кросби. Американская покровительница обещала помочь по прибытии в Америку, обратив на Дали внимание прессы, а также познакомить их с нужными людьми в высшем свете. Это существенная помощь, поскольку для художника безвестность – худшая из зол.
Карес Кросби убеждала, что времена «Титаника» канули в Лету и путешествие будет совершенно безопасным. Она не знала Сальвадора Дали…
Гала, и та с изумлением смотрела на своего супруга. Первое испытание началось в поезде, который вез их из Парижа прямо к причалу для посадки на лайнер. Во-первых, Дали страшно боялся потерять свои картины, казалось, что их непременно похитят, стоит только отвернуться. Потому к каждой упакованной картине была привязана нитка или даже тонкая веревочка, другой конец которой крепился на пальце, запястье или пуговице Сальвадора. Сдать в багаж такую ценность ему не приходило в голову.